- Хочешь, оставь себе, - сказал Маккэнн. - Они тебя вылечат.
Даю гарантию.
- Как?
- Не имею права говорить - есть такой пункт в контракте,
который с ними подписываешь. Во время первой беседы они тебе все
расскажут. Девяносто восемь процентов их клиентов бросают курить.
- Ты, наверно, растолстел, как бросил курить? - спросил
Моррисон, и ему показалось, что Джимми Маккэнн как-то сразу
помрачнел.
- Даже слишком. Но я согнал лишний вес...
- Рейс двести шесть, - объявил громкоговоритель.
- Мой, - сказал Маккэнн и поднялся. - Подумай, Дик.
Он пошел через толпу к эскалаторам. Моррисон взял карточку,
задумчиво изучил, спрятал в бумажник и забыл про нее.
Через месяц карточка выпала из бумажника Моррисона на стойку
другого бара. Дела на работе шли неважно. Откровенно говоря, дела
были ни к черту. Моррисон еще раз прочел адрес на карточке -
корпорация находилась в двух кварталах, стоял солнечный
прохладный октябрьский день; может, ради смеха...
Корпорация "Бросайте курить" помещалась в новом здании, в
таких домах арендная плата за кабинет, наверно, равнялась годовой
зарплате Моррисона. По указателю в вестибюле он понял, что
"Бросайте курить" занимает целый этаж, значит, деньги у них есть,
причем очень большие.
Он поднялся на лифте. В элегантной приемной сидела секретарша.
- Один мой друг дал мне эту визитную карточку. Он вас очень
хвалил.
Она улыбнулась и вставила анкету в пишущую машинку:
- Ваше имя и фамилия? Адрес? Женаты?
- Да.
- Дети есть?
- Один ребенок. - Он подумал об Элвине и слегка нахмурился.
Его сын был умственно отсталым и жил в специальном интернате в
Нью-Джерси.
- Кто порекомендовал вам обратиться сюда, мистер Моррисон?
- Джеймс Маккэнн. Мы с ним вместе учились.
- Присядьте, пожалуйста. У нас сегодня много народу.
Он сел между женщиной в строгом голубом костюме и молодым человеком в твидовом пиджаке, достал пачку сигарет, увидел, что вокруг нет пепельниц и спрятал сигареты. Если они заставят долго ждать, можно даже будет стряхнуть пепел на их шикарный коричневый ковер. Его вызвали через пятнадцать минут вслед за женщиной в голубом костюме. Коренастый мужчина с такими белоснежными волосами, что они казались париком, любезно пожал ему руку и сказал:
- Пойдемте со мной, мистер Моррисон. Он повел Моррисона по коридору мимо закрытых дверей, одну из которых открыл своим ключом. Комната обставлена по-спартански: стол и два стула. В стене за столом, очевидно, проделано небольшое окошко, его закрывает короткая зеленая занавеска. На стене слева от Моррисона картина: высокий седой человек с листком бумаги в руке. Лицо его показалось Моррисону знакомым.
- Меня зовут Вик Донатти, - сказал коренастый. - Если согласитесь пройти наш курс, я буду заниматься с вами.
- Рад познакомиться. - Моррисону ужасно хотелось курить.
- Садитесь.
Донатти положил на стол заполненную машинисткой анкету и достал из ящика стола новую:
- Вы действительно хотите бросить курить ?
Моррисон откашлялся, положил ногу на ногу.
- Да.
- Подпишите вот эту бумагу. - Он протянул бланк Моррисону. Тот быстро пробежал его глазами: нажеподписавшийся обязуется не разглашать методы, и так далее.
Моррисон нацарапал свою фамилию.
- Отлично, - сказал Днатти. - Мы тут не занимаемся пропагандой, мистер Моррисон. Нас не интересует, почему вы хотите бросить курить. Мы люди деловые, никаких лекарств и препаратов не применяем. Не надо садиться на особую диету. А деньги заплатите, когда год не будете курить. Кстати, как дела у мистера Маккэнна ? Все в порядке ?
- Да.
- Прекрасно. А сейчас... несколько личных вопросов, мистер Моррисон. Ответы, естественно, останутся в тайне. Как зовут вашу жену ?
- Люсинда Моррисон. Девичья фамилия Рэмзи.
- Вы ее любите ?
- Да, конечно.
- Вы ссорились с ней ? Какое-то время жили врозь ?
- Какое это имеет отношение к тому, что я собираюсь бросить курить ?
- Имеет. Отвечайте на мои вопросы.
- Ничего подобного не было. - Хотя, подумал Моррисон, в последнее время отношения между ними испортились.
- У вас один ребенок ?
- Да. Его зовут Элвин, он в частной школе.
- В какой ?
- Этого я вам не скажу, - угрюмо выдавил Моррисон.
- Хорошо, - любезно согласился Донатти и обезоруживающе улыбнулся. - Завтра на первом сеансе курса я отвечу на все ваши вопросы. Сегодня можете курить. С завтрешнего дня вы не выкурите ни одной сигареты. Это мы вам гарантируем.
На следующий день, ровно в три, Донатти ждал его, он пожал Моррисону руку и улыбнулся хищной улыбкой.
- Рад, что вы пришли. Многие перспективные клиенты не приходят после первого разговора. Мне доставит большое удовольствие работать с вами. У вас есть сигареты ?
- Да.
- Давайте их сюда.
Пожав плечами, Моррисон отдал Донатти пачку. В ней все равно оставалось две или три сигареты.
Донатти положил пачку на стол и начал бить по ней кулаком. Удары громко отдавались в комнате. В конце концов стук прекратился. Донатти взял то, что осталось от пачки и выбросил в мусорную корзину.
- Вы не представляете себе, какое я получаю удовольствие от этого все три года, что работаю здесь.
- В вестибюле здания есть киоск, где можно купить любые сигареты, - мягко сказал Моррисон.
- Совершенно верно. Ваш сын, Элвин Доус Моррисон, находится в Пэтерсоновской школе для умственно отсталых детей. Он родился с травмой мозга и никогда не станет нормальным. Ваша жена...
- Как вы это узнали ? - пролаял Мориссон. - Какое вы имеете право...
- Мы многое знаем о вас, но как я говорил, все останется в тайне.
- Я ухожу, - с трудом сказал Моррисон и поднялся.
- Посидите еще.
Моррисон внимательно посмотрел на Донатти - тот был спокоен. Казалось, что происходящее даже забавляет его, и он наблюдал подобные сцены сотни раз.
>>52478074
Помню рассказ, помню суть, понравилось, но досконально не помню. Захотелось перечитать. Защем так долго постишь, дарагой?
- Объясните мне, что это за курс лечения ? - спросил Моррисон.
- Одну минутку. Подойдите, пожалуйста, сюда. - Донатти встал и отодвинул зеленую занавеску, которую Моррисон заметил еще накануне. За прямоугольным окошком - пустая комната. Правда, на полу кролик ел из миски хлебные шарики.
- Красивый кролик, - заметил Моррисон.
- Конечно. Понаблюдайте за ним.
Донатти нажал кнопку - кролик прекратил есть и запрыгал как сумасшедший. Когда он касался пола, казалось, его подбрасывало еще выше, шерсть встала дыбом, глаза были дикими.
- Прекратите ! Вы же убьете его током !
Донатти отпустил кнопку.
- Ну что вы, это очень слабый заряд. Посмотрите на кролика. Если бить его током, когда он ест, животное быстро свяжет эти ощущения: еда - боль. Тряхнуть его током еще несколько раз кролик умрет от голода перед миской с едой.
Тут Моррисона осенило - он пошел к двери.
- Не надо, большое спасибо.
Дверь оказалась заперта.
- Присядьте, мистер Моррисон.
- Отоприте дверь, или я вызову полицию быстрее, чем вы скажете слово "Курите!"
- Сядьте. - Это было сказано жутким ледяным тоном.
Моррисон посмотрел на Донатти, заглянул в его страшные затуманенные карие глаза и подумал: "Господи, я же заперт в комнате с психом". Никогда в жизни ему так не хотелось курить.
- Я подробнее расскажу вам о курсе лечения, - сказал Донатти.
- Вы не понимаете, - возразил Моррисон с деланым спокойствием. - Мне не нужен ваш курс.
- Нет, мистер Моррисон, это вы не понимаете. У вас уже нет выбора. Я не обманул вас, когда сказал, что курс лечения уже начался. Мне казалось, вы все поняли.
- Вы сумасшедший ?
- Нет, я деловой человек. Курс лечения...
- Валяйте, - бросил Моррисон. - Только поймите: как только я отсюда выйду, я куплю пять пачек сигарет и выкурю их по дороге в полицию. - Он внезапно заметил, что грызет ноготь большого пальца.
- Как вам будет угодно. Но мне кажется, вы передумаете, когда я вам все объясню. В первый месяц наши люди будут следить за вами. Вы заметите некоторых, но не всех. За вами будут следить постоянно. Если они увидят, что вы закурили, то сообщат об этом.
- И меня привезут сюда, и посадят вместо кролика. - Моррисон пытался говорить с сарказмом, но неожиданно ощутил дикий страх.
- Нет, - ответил Доннати. - Вместо кролика посадят вашу жену.
Моррисон тупо посмотрел на него.
Донатти улыбнулся.
- А вы будете смотреть в окошко.
По словам Донатти, корпорацию "Бросайте курить" основал человек, изображенный на картине, который чрезвычайно успешно занимался традиционными делами своей "семьи" - игральными автоматами, подпольной лотереей, торговлей наркотиками. Морт Минелли по кличке Трехпалый был заядлым курильщиком - выкуривал по три пачки в день. Листок бумаги, который он держит в руке на картине - окончательный диагноз врача: рак легких. Морт умер в 1970 году, передав все деньги "семьи" корпорации "Бросайте курить".
Курс лечения оказался до ужаса прост. Первое нарушение - и Синди привозят, как выразился Донатти, в "крольчатник". Второе нарушение - и там оказывается сам Моррисон. Третье - током бьют их обоих вместе. Четвертое влечет за собой более суровое наказание: в школу к Эльвину придет человек...
- Представьте себе, - улыбаясь говорил Донатти, - как ужасно будет мальчику. Он не поймет никаких объяснений. До него только дойдет, что его больно бьют из-за того, что папа плохой. Поймите меня правильно: я уверен, этого не случится. К сорока процентам наших клиентов мы не применяем никаких дисциплинарных мер, и только десять процентов допускают три нарушения. Пятое нарушение - вас с женой в "крольчатник", вашего сына изобьют во второй раз, а жену в первый.
Не понимая, что он делает, Моррисон бросился через стол на Донатти. Тот, хотя и сидел в ленивой, расслабленной позе, действовал с удивительной быстротой: отодвинулся вместе со стулом назад и ударил Моррисона в живот ногами.
- Сядьте, мистер Моррисон, - благожелательно сказал он. Поговорим как благоразумные люди.
Когда Моррисон отдышался, он сел на стул, как и просил Донатти.
Существует десять градаций наказаний, объяснял Донатти. Шестая, седьмая и восьмая провинность - сила тока возрастает, а избиения становятся все ужаснее. Когда Моррисон закурит в девятый раз, его сыну сломают обе руки.
>>52478074
читай следующее:
-томинокеры
-талисман
-темная башня
- А в десятый раз ? - пересохшими губами спросил Моррисон.
Донатти печально покачал головой.
- В этом случае мы сдаемся. Вы войдете в два процента клиентов, которых нам не удалось убедить. - Донатти открыл один из ящиков стола и достал "Кольт-45" с глушителем. - Но даже эти два процента никогда не закурят. Мы это гарантируем.
* * *
- Что с тобой ? - спросила жена.
- Вроде ничего... я бросил курить.
- Когда ? Пять минут назад ? - засмеялась она.
- С трех часов дня.
- Прекрасно. Почему ты решил бросить курить ?
- Я должен думать о тебе... и об Элвине.
Ее глаза расширились - Дик редко говорил о сыне.
- Я очень рада. Даже если ты снова закуришь, мы с Элвином благодарны тебе за заботу о нас.
- Я думаю, что больше курить не буду, - сказал он и вспомнил глаза Донатти, - затуманенные глаза убийцы.
Ночью он спал плохо, а в три часа проснулся окончательно. Ему показалось, что у него жар, так ему хотелось закурить. Он спустился в кабинет, открыл верхний ящик стола, как завороженный уставился на коробку с сигаретами и облизнул губы.
Постоянная слежка в течение первого месяца, сказал Донатти. В течение последующих двух месяцев за ним будут следить по восемнадцать часов в сутки. Четвертый месяц (именно тогда большинство клиентов закуривают) снова двадцать четыре часа в сутки. Затем до конца года по двенадцать часов в сутки. Потом? До коца его жизни слежка будет возобновляться.
ДО КОНЦА ЖИЗНИ...
Ок.
- Мы можем проверять вас через каждый месяц, - сказал Донатти. - Или через день. Или через два года организуем круглосуточную недельную слежку. Вы об этом знать не будете.
Моррисон проклял себя за то, что влез в эту историю, проклял Донатти, а самые страшные проклятия слал Джимми Маккэнну. Подлец, ведь все знал ! У Моррисона задрожали руки, так хотелось схватить за горло Джимми Маккэнна.
Моррисон взял сигарету. Что это за шорох в стенном шкафу? Конечно, показалось. А если в той комнате окажется Синди?
Он напряженно прислушивался, все тихо. Надо только подойти к стенному шкафу и распахнуть дверцу. Ему стало очень страшно при одной мысли, что может там оказаться. Моррисон лег в постель, но сон еще долго не приходил.
Сцены из жизни Ричарда Моррисона, октябрь - ноябрь:
..Моррисон встречает в баре "Джек Дэмпси" приятеля, тот предлагает ему закурить. Моррисон крепче сжимает в руке стакан.
- Я бросил.
Приятель смеется.
- Больше недели не продержишься.
...Моррисон ждет утреннюю электричку, смотрит на молодого человека в синем костюме. Он видит его здесь почти каждое утро.
...Моррисон приезжает к сыну, привозит ему в подарок большой мяч, который пищит, если на него нажать. Слюнявый восторженный поцелуй Элвина почему-то не так противен, как раньше. Крепко обнимая сына, он понимает то, что Донатти и компания поняли раньше: любовь сильнее тяги к курению.
...И вот Моррисон застревает в туннеле, в гигантской автомобильной пробке. Темно. Рев клаксонов, вонь выхлопных газов, рычание неподвижных машин. Внезапно Моррисон открывает перчаточный ящик, видит пачку сигарет, достает одну и закуривает. Если что-то случится, Синди виновата сама, дерзко говорит он себе. Я же ее просил выкинуть все сигареты.
Первая затяжка - он кашляет как заведенный. От второй начинают слезиться глаза. Третья - у него кружится голова, он готов потерять сознание; жуткая штука, думает он. И сразу без перехода: боже мой, что я делаю ?
Сзади загудели клаксоны. Он гасит сигарету в пепельнице и едет домой.
- Синди, это я, - позвал он.
Никто не ответил.
Зазвонил телефон. Моррисон поспешно схватил трубку:
- Синди ? Ты где ?
- Здравствуйте, мистер Моррисон, - раздался бодрый деловой голос Донатти. - Мне кажется, нам надо обсудить один вопрос. Вы сможете зайти к нам в пять ?
- Моя жена у вас ?
- Да, разумеется, - снисходительн роняет Донатти.
- Послушайте, отпустите ее, - сбивчиво бормочет Моррисон. Это больше не повторится. Я затянулся всего три раза - это было ужасно, я не получил никакого удовольствия !
- Жаль. Значит, я могу рассчитывать, что вы придете в пять ?
- Мистер Донатти, к вам пришел мистер Моррисон, - сказала в селектор секретарша и кивнула Моррисону.
- Проходите.
Донатти ждал его в коридоре вместе с гориллообразным человеком в майке с надписью "Улыбайтесь" и револьвером в руке.
ОХУИТЕЛЬНО. ЕСТЬ ПОДОБНОЕ У КИНГА? Никогда его не читал ранее.
>>52479197
Чтобы довольно короткая новелла и с реальными ужасами взамен мистики всякой. Хотя мистическим ужасом от этого рассказа довольно сильно веет.
Спасибо Богу, что этот тред еще жив. Авось, кто ответит.
- Послушайте, - сказал Моррисон, - мы же можем договориться. Я заплачу вам. Я...
- Заткнись, - отрезал гориллообразный.
- Рад вас видеть, - произнес Донатти. - Жаль, что это происходит при столь прискорбных обстоятельствах. Пройдемте со мной, будьте любезны. Сделаем все быстро. Будьте спокойны, с вашей женой ничего страшного не произойдет... в этот раз.
Моррисон напрягся и приготовился броситься на Донатти.
- Не вздумайте, - сказал тот обеспокоенно. - Если вы это сделаете, Костолом изобьет вас рукояткой револьвера, а жену все равно тряхнут током. Какая в этом выгода? Пойдемте.
Моррисон вошел в комнату первым. Зеленая занавеска отодвинута - за окошечком, ошеломленно озираясь, сидит на полу Синди.
- Синди, - жалобным голосом позвал Моррисон. - Они...
- Она не видит и не слышит вас, - объяснил Донатти. - Это зеркальное стекло. Ладно, давайте побыстрее с этим закончим. Провинность небольшая - тридцать секунд будет достаточно. Костолом !
Одной рукой Костолом нажал кнопку, другой дуло револьвера упер в спину Моррисона.
В его жизни это были самые долгие тридцать секунд.
Когда все закончилось, Донатти сказал:
- Пойдемте со мной. Вам придется кое-что объяснить жене.
- Как я смогу смотреть ей в глаза ? Что я ей скажу ?
- Думаю, вас ожидает сюрприз.
В комнате, кроме дивана, ничего не было. На нем, беспомощно всхлипывая, лежала Синди.
- Дик, - прошептала она. Он обнял ее. - В дом пришли двое мужчин. Они завязали мне глаза, и... и... это было ужасно. Но почему ?
- Из-за меня. Я должен тебе кое-что рассказать, Синди...
>>52479248
Карниз.
>>52479319
Лучи добра тебе, анон. :3
Он закончил рассказ, помолчал и сказал:
- Я думаю, ты меня ненавидишь.
- Нет, Дик. Я не испытываю к ненависти. Благослови господь этих людей. Они освободили тебя.
- Ты серьезно ?
- Да, - сказала она и поцеловала его. - Поедем домой. Мне гораздо лучше. Не помню. когда мне было так хорошо.
Когда через неделю зазвонил телефон и Моррисон узнал голос Донатти, он сказал:
- Ваши люди ошиблись. Я даже в руки не брал сигарету.
- Мы знаем. Надо обсудить кое-что. Вы можете зайти завтра вечером ? Ничего серьезного, просто для отчетности. Кстати, поздравляю с повышением по службе.
- Откуда вы это знаете ?
- Мы ведем учет, - небрежно бросил Донатти и повесил трубку.
Когда они вошли в маленькую комнату, Донатти обратился к Моррисону.
- Что вы так нервничаете? Никто вас не укусит. Подойдите сюда.
Моррисон увидел обычные напольные весы.
- Послушайте, я немного потолстел, но...
- Да-да. Это происходит с семьюдесятью тремя процентами наших клиентов. Пожалуйста, встаньте на весы.
>>52479197
Цикл "Ночная смена". Там таких рассказов достаточно много.
Моррисон весил семьдесят девять килограммов.
- Сойдите с весов. Какой у вас рост, мистер Моррисон ?
- Метр семьдесят девять сантиметров.
- Посмотрим. - Донатти достал из нагрудного кармана маленькую карточку, закатанную в прозрачную пластмассу. - Совсем неплохо. Ваш максимальный вес будет... (он посмотрел на карточку) восемьдесят три килограмма. Сегодня первое декабря, значит, первого числа каждого месяца жду вас на взвешивание. Не можете прийти - ничего страшного, если, конечно, заранее позвоните.
- Что случится, если я буду весить больше восьмидесяти трех килограммов ?
Донатти улыбнулся:
- Кто-то из наших людей придет к вам в дом и отрежет вашей жене мизинец на правой руке. Счастливо, мистер Моррисон, можете выйти через эту дверь.
>>52479396
Тебе ответный :3 Еше Сражение годный.
Прошло восемь месяцев.
Моррисон снова встречает своего приятеля в баре "Джек Дэмпси". Моррисон, как гордо говорит Синди, в своей весовой категории - он весит семьдесят пять килограммов, три раза в неделю занимается спортом и великолепно выглядит. Приятель выглядит ужасно, хуже некуда.
Приятель:
- Как тебе удалось бросить курить ? Я курю даже больше своей жены. - С этими словами он с настоящим отвращением тушит в пепельнице сигарету и допивает виски.
Моррисон оценивающе смотрит на него, достает из бумажника маленькую белую визитную карточку и кладет ее на стойку.
- Знаешь, - говорит он, - эти люди изменили мою жизнь.
Прошел год.
Моррисон получает по почте счет:
К О Р П О Р А Ц И Я
"БРОСАЙТЕ КУРИТЬ"
237 Ист, Сорок шестая улица.
Нью-Йорк, штат Нью-йорк 10017
Курс лечения 2500 долларов
Услуги специалиста
(Виктор Донатти) 2500 долларов
Электроэнергия 50 центов
ВСЕГО (просим заплатить) 5000 долларов 50 центов
- Сукины дети ! - взрывается он. - Они включили в счет электричество, которым...
- Заплати, - говорит жена и целует его.
Прошло еще восемь месяцев.
Моррисон и Синди случайно встречают в театре Джимми Маккэнна с женой. Они знакомятся. Джимми выглядит так же, как и в аэропорту, если не лучше. Моррисон никогда раньше не встречался с его женой. Она красива, как бывают красивы обыкновенные женщины, когда они очень и очень счастливы.
Моррисон пожимает ей руку. У нее странное рукопожатие. Только в середине второго действия Моррисон понимает, почему у жены Маккэнна на правой руке нет мизинца.
>>52479396
Мне понравились "Текст-процессор" и "Нечто серое"
>>52479763
"Текст-процессор" я в сборнике, посвященном киберпанку, читал. Там еще был совершенно охуительный рассказ "Нажмите ВВОД ".
>>52479822
А что за сборник?
хач
хикка
ГОСПОДИН ПОЛИЦЕЙСКИЙ
>>52479879
Какой-то времен раннего постсовка. Там еще "Витки" от Желязны с Сейбрхейгеном были. "Витки" не понравились, но благодаря ним я прочитал совершенно охуительный "Имя мне легион" того же Желязны.
Кто-нибудь смотрит "Под Куполом"?
>>52479932
Понятно.
Короче, как уже советовали, читай "Ночную смену"
>>52480069
А что, уже и сериал есть?
>>52480081
Читал "Ночную смену". Понравилась и под впечатлением сел читать "Противостояние", которое не доставило абсолютно.
Блять, у меня бомбанула, почему бы просто не пойти в полицию?
>>52480110
Да, 5 серий уже вышло, сегодня 6-ая, через пару дней переведут на русский
>>52480110
Аж по первому показывают вроде.
мизулин
>>52480157
>"Противостояние", которое не доставило абсолютно.
Да ты охуел.
мизулин двaч
>>52480178
ЛЮБОВЬ ЖИ.
Не удивлюсь, если у мафиози были связи с копами. Так всегда.
>>52480336
Не в этом треде, мальчик.
>>52480178
1) Его убьют по дороге
2) Скорее всего раз у корпорации такая власть у нее связь со всей полицией.
Антоша, запости еще рассказик.
>>52480469
Окей.
Всю неделю по радио передавали, что вот-вот должен начаться сильный северный ветер и обильный снегопад. В четверг, наконец, прогноз сбылся. И очень быстро, уже к часам четырем дня, намело около восьми дюймов снега, а ветер все не утихал. В баре Генри под названием НОЧНАЯ СОВА собралось к тому времени человек пять-шесть завсегдатаев. Заведение это представляет собой обычную небольшую забегаловку-магазинчик на этой стороне Бэнгора, которая открыта для посетителей круглые сутки.
Бизнесом по-крупному Генри не занимается — его клиентами являются, в основном, студенты, которые накачиваются у него пивом и дешевым вином. Доходов этих ему, однако, хватает на спокойное и вполне безбедное существование. Захаживаем сюда и мы, старые тупицы из департамента социального обеспечения, чтобы поболтать немного о том, кто умер за последнее время, или о том, как человечество неуклонно приближается к концу света.
В тот вечер за стойкой стоял сам Генри; Билл Пелхэм, Берти Коннорс, Карл Литтлфилд и я сидели вокруг камина, вытянув ноги к огню. Снаружи, на улице, не было почти никакого движения. Ни одной машины вдоль всей Огайо-стрит — только снегоочистители медленно разгребали снежные завалы. Там, докуда они еще не дошли, ветер надувал причудливые снежные барханы, некоторые из которых напоминали своей ребристостью длинные позвоночники каких-нибудь древних динозавров.
>>52480557
Пости "Темную башню" с самого начала чего уж там.
За все время после полудня в НОЧНУЮ СОВУ, кроме нас, зашли еще всего трое посетителей. Одним из них, если его можно считать клиентом, был слепой Эдди. Эдди было уже около семидесяти и был он, на самом деле, не совсем слепым — просто сильная старческая слабость зрения. Заходит он сюда один-два раза в неделю и, посидев немного и незаметно стащив с прилавка буханку хлеба, с достоинством удаляется. В такие моменты он чрезвычайно доволен собой и выражение его «хитрой» прищуренной физиономии можно приблизительно передать следующими словами: ВОТ ВАМ, БЕЗМОЗГЛЫЕ СУКИНЫ ДЕТИ! СНОВА Я ОБДУРИЛ ВАС!
Берти однажды спросил у Генри, почему он никогда не пытается положить этому конец.
— Я могу ответить тебе, — сказал на это Генри. — Несколько лет назад военно-воздушные силы запросили у государства (а на самом деле, конечно, у налогоплательщиков) двадцать миллионов долларов на постройку летающей модели нового разрабатываемого самолета. В конечном итоге стоимость этой программы составила семьдесят пять миллионов долларов, но самолет так и не был запущен в серийное производство. Все это было десять лет назад, когда слепой Эдди, да и я тоже были помоложе, чем сейчас, и я голосовал за одну женщину, которая выступала за финансирование этой программы, а Эдди голосовал против нее. В конце концов, таких, как я оказалось больше и семьдесят пять миллионов долларов были пущены, как оказалось впоследствии, на ветер. И с тех пор я делаю вид, что не замечаю, как Эдди таскает у меня хлеб.
Верти тогда не сразу понял, что к чему было в этой забавной истории и с озадаченным видом вернулся за свой столик, пытаясь переварить услышанное.
Дверь открылась снова и с улицы, с клубами холодного воздуха, ввалился молоденький парнишка, совсем еще мальчик. Это был сын Ричи Гринэдайна. Отряхнув снег с ботинок, он торопливо направился прямо к Генри. Выглядел он очень взволнованным, как будто только что стал очевидцем чего-то очень и очень страшного. Кадык на его тоненькой шейке, который был от мороза цвета грязной промасленной ветоши, нервно дергался вверх-вниз — просто ходуном ходил от возбуждения.
— Мистер Памэли, — взволнованно затараторил он, испуганно озираясь по сторонам вытаращенными глазенками. — Вы должны сходить туда! Отнесите ему пиво сами, пожалуйста! Я больше не могу туда вернуться! Мне страшно!
— Ну-ну, успокойся, — остановил его Генри, снимая свой белый фартук и выходя из-за стойки. — Давай-ка еще раз с самого начала и помедленнее. Что там у вас случилось? Отец, что-ли, напился?
Услышав эти слова, я вспомнил вдруг, что уже довольно давно не видел Ричи. Обычно он заходил сюда по крайней мере один раз в день, чтобы купить ящик пива. Пиво он брал, как правило, самое дешевое. Это был огромный и очень толстый человек с отвисшими щеками, двойным подбородком и жирными мясистыми руками. Ричи всегда напивался пивом как свинья. Когда он работал на лесопильном заводе в Клифтоне, он еще как-то держал себя в руках. Но однажды там случилась какая-то авария — то-ли из-за некондиционной древесины, то-ли по вине самого Ричи — но он получил в результате серьезную травму спины и был уволен по состоянию здоровья. С тех пор Ричи нигде не работал, стал еще толще (может быть, от пива, а может быть, и от полученной травмы), а завод выплачивал ему ежемесячную пенсию по инвалидности. В последнее время, как я уже говорил, он совершенно пропал из виду. Видимо, просто вообще не выходил из дома. Зато я регулярно наблюдал, как его сын тащит ему его ежедневный (или еженощный) ящик пива. Довольно симпатичный, надо заметить, мальчуган у этой жирной свиньи. Генри всегда продавал ему пиво, зная, что мальчик отнесет его отцу, а не выпьет где-нибудь с приятелями.
— Да, он напился, — ответил мальчик, — но дело вовсе не в этом. Дело в том… Дело в том, что… О, Господи, как это УЖАСНО!
Генри понял, что бедный ребенок вот-вот расплачется и добиться от него чего-нибудь более-менее вразумительного будет еще труднее.
У меня в детстве, ну, лет в 13-14, был сборник рассказов таинственных и мистических. Среди авторов точно встречался Эдгар По, были и другие, даже женщины. Сборник был совкового издательства, это точно. Все истории держали в напряжении до последней строчки.
Были там рассказы про таксидермиста, хвойный запах, рыжие пряди, кота... и много еще каких. Названия неточные, но суть отображают. Может, кто встречал такой?
Столько лет прошло, а такого шина не помню больше.
— Карл, постой немного за меня, — бросил он отрывисто. — Хорошо?
— Конечно.
— Ну а теперь, Тимми, пойдем в кладовую и ты спокойно расскажешь мне, что там у вас стряслось, — сказал Генри и, наклонившись к мальчику, успокаивающе обнял его за плечи.
Они ушли, а Карл с важным видом зашел за стойку и встал на место Генри. За все это время никто из присутствовавших не проронил ни слова и голоса, доносившиеся из кладовой были слышны довольно хорошо — низкий зычный бас Генри и тоненький, скороговоркой, голосок Тимми Гринэдайна. Через несколько минут он сорвался на писк, и мальчик заплакал. Вилл Пелхэм громко прокашлялся и принялся набивать свою трубку.
— Я не видел Ричи уже пару месяцев, — заметил я вслух.
— Не велика потеря, — хмыкнул Билл.
>>52480784
> Может, кто встречал такой?
А там случайно не было рассказа про мужика, который убил жену и сам себя замуровал в подвале?
— В последний раз я видел его… м-м-м, где-то в конце октября, — добавил Карл. — Кажется, это было в канун дня всех святых. Он еще купил тогда ящик шлитзского пива. Еле на ногах стоял. И был распухшим как никогда.
Добавить к сказанному о Ричи было практически нечего. Мальчик все еще плакал, но в то же время пытался еще что-то говорить. Тем временем ветер снаружи стал свистеть и завывать еще пуще прежнего, а по радио передали, что к утру толщина снежного покрова увеличится не менее, чем на шесть дюймов. Тогда была середина января и я очень удивлялся тому, что никто не видел Ричи аж с конца октября — за исключением, разве что, его сына.
Мы перекинулись по этому поводу еще несколькими словами и вот, наконец, Генри с мальчиком вышли из кладовой наружу. Генри заботливо снял с него шубу, а свою, наоборот, надел. Успокоившись, Тимми изредка судорожно и глубоко вздыхал всей грудью как человек, у которого все самое страшное уже позади, но глаза его были красны от слез и когда он случайно встречался с кем-нибудь взглядом, он стыдливо опускал их себе под ноги.
Генри выглядел очень обеспокоенно.
— Я думаю, ребята, послать мальчика наверх к жене, чтобы она накормила его чем-нибудь, а двоих из вас прошу пойти вместе со мной домой к Ричи. Тимми передал мне от него деньги и сказал, что он очень хочет пива, — Генри попытался улыбнуться собственной шутке, но у него это, почему-то, не очень получилось.
— Конечно, — с готовностью отозвался Берти. — Какого пива мы отнесем ему? Давай я сбегаю.
— Харроу'з Сьюприм, — ответил Генри. — У меня как раз осталось несколько последних ящиков такого.
Я тоже поднялся со своего места. Итак, должны были пойти, по-видимому, Верти и я. У Карла в тот день было какое-то обострение артрита, а от Билли Пелхэма тоже было бы мало пользы из-за его правой руки, которая почти не двигалась.
Берти достал четыре упаковки харроуского пива по шесть банок в каждой и уложил их в одну картонную коробку, а Генри тем временем отвел мальчика на верхний этаж, где находились жилые помещения, в которых он жил с семьей.
Он передал заплаканного мальчика на попечительство своей жене и вскоре вернулся назад, оглянувшись один раз через плечо, чтобы убедиться, что не забыл прикрыть входную дверь, ведущую на второй этаж. Билли встретил его вопросом, который давно уже крутился у всех в голове:
— Ну, что же там, все-таки, у них произошло? Совсем Ричи измотал парнишку!
— Даже и не знаю, что сказать вам сейчас, — ответил Генри. — Слишком уж все странно. Могу пока показать вам кое-что. Вот. Деньги, которые передал мне Тимми от отца за пиво.
Он достал из кармана тщательно завернутые уже им самим в плотную бумагу четыре долларовых купюры, развернул их и показал нам, брезгливо поднимая каждую из них за уголок — они были вымазаны какой-то непонятной странной слизью серого цвета, которая по виду напоминала гнилостный налет на испортившихся консервах. С гримасой отвращения он положил их на угол стойки и строго наказал Карлу, чтобы тот внимательно проследил за тем, чтобы к ним никто не прикасался.
— Если хотя бы половина из того, что рассказал мальчик, правда… — тихо произнес Гарри, задумчиво глядя куда-то в пространство… И замолчал, напряженно о чем-то размышляя.
Он подошел к раковине за мясным прилавком и тщательно вымыл обе руки с мылом.
Я подошел к вешалке, надев свой бушлат, обмотался шарфом и застегнулся на все пуговицы. Ехать к Ричи на машине не имело никакого смысла — она, скорее всего, просто застряла бы в снегу. Да и дом его находился не так уж далеко от бара — вниз по Кев-стрит. В конце концов, мы не поехали, а пошли пешком просто потому, что снегоочистители еще даже и не принимались за эту улицу.
Когда мы, наконец, все оделись и совсем уж было подошли к входной двери, чтобы выйти наружу, из-за наших спин послышался голос Билла Пелхэма:
— Будьте осторожны.
Генри кивнул и поставил коробку с харроуским пивом на небольшую ручную тележку, которая стояла рядом с выходом. Укрепив ее там как следует, он еще раз кивнул, теперь уже нам, и мы все разом вышли наружу — на сильный ветер, мороз и снег.
Ветер был настолько сильным, что сразу же чуть не свалил нас с ног. Я поскорее натянул шарф на уши. Мы немного замешкались у порога, пока Берти натягивал на руки перчатки. Его лицо было сморщено и постоянно вздрагивало от какой-то боли. Могу представить себе, как он себя тогда чувствовал. Ведь мы, все трое, были тогда совсем уже не мальчиками, которым ничего не стоит кататься целыми днями на лыжах или пол ночи носится друг за другом на дико ревущих скоростных снегоходах. Все мы были людьми уже довольно преклонного возраста и ледяной северный ветер продувал нас, казалось, до самого сердца.
— Не хочу пугать вас, парни, — начал Генри со странной и напряженной улыбкой, которой он хотел, наверное, подбодрить нас, — но, видимо, вам все равно придется увидеть все самим и поэтому я хочу рассказать вам о том, что я узнал от мальчика, пока мы будем добираться дотуда… Просто я хочу, чтобы вы знали обо всем заранее и чтобы не было никаких неожиданностей, понимаете?
Он достал из кармана и показал нам кольт 45-го калибра — этот пистолет всегда лежал у него под стойкой заряженным и готовым к применению в любую секунду еще с 1958 года. Не знаю, откуда он у него, но зато мне очень хорошо известно, что Генри на редкость хладнокровный и решительный человек. Однажды он, не моргнув глазом, одним выстрелом пристрелил из этого кольта грабителя, ворвавшегося к нему в бар. Проделал он это настолько спокойно и профессионально, что можно было подумать, что он занимается этим всю жизнь. От полученной пули, которая проделала в нем дыру чуть-ли не с кулак величиной, парень крутанулся как юла и замертво вылетел за дверь. Генри при этом даже бровью не повел. Хладнокровный он человек, это уж точно. Я видел однажды, как он расправился с одним не в меру наглым студентом, который довольно неучтиво поторопил его со сдачей. Не говоря ни слова, Генри просто вышел из-за стойки, взял его своей мощной клешней за шиворот, повернул к двери и вышиб на улицу мощным пинком под зад, после чего спокойно вернулся назад и принялся с невозмутимым видом, как ни в чем не бывало, протирать стаканы.
Так вот, как я уже сказал, Генри хотел ввести нас с Верти в курс дела, да нам и самим не терпелось поскорее узнать, что к чему.
Итак, мы с трудом пробивались через сугробы, а ветер нещадно трепал нас как трех бедолажных прачек, вынужденных выходить на работу в любую погоду. Генри убрал, наконец, свой пистолет обратно в карман и, перекрикивая завывающий ветер, пытался передать нам то, о чем рассказал ему мальчик. Почти половину его слов, несмотря на зычный голос, сносило ветром в сторону, но даже того, что достигало наших ушей, нам было вполне достаточно — даже больше, чем хотелось бы услышать.
По словам мальчика, первопричиной всего, что случилось, было пиво. Знаете, иногда попадаются банки с испортившимся, несмотря на недавнюю дату изготовления, пивом. Такое пиво бывает обычно выдохшимся и имеет резкий зловонный запах, напоминающий вонь от заношенного и залежавшегося грязного нижнего белья. Происходит это обычно из-за того, что иногда в банках появляются крошечные, просто микроскопические отверстия, через которые внутрь них проникают какие-то особые бактерии. Размеры этих дырочек недостаточно велики для того, чтобы пиво вытекло наружу, но, однако, вполне достаточны для того, чтобы эти бактерии, проникнув внутрь, стали причиной недоброкачественного брожения, скисания и разложения пива.
Так вот, однажды Тимми принес своему папаше целый ящик пива «Голден лайт», не зная о том, что практически все, по-видимому, банки в этом ящике, были подвержены действию именно таких злокачественных бактерий. Мальчик уселся за уроки, а Ричи размеренно, банка за банкой, поглощал принесенное пиво, вливая его в себя как в бездонную бочку.
Через некоторое время парнишка, закончив приготовление уроков на следующий школьный день, уже собирался идти спать, как вдруг услышал рассерженный голос отца:
— Черт побери, не может быть!
— Что случилось, папа?! — испуганно спросил Тимми, чувствуя неладное.
— Да это пиво, что ты принес! — рыкнул Ричи. — Ни разу в жизни не пил ничего более мерзкого!
Любой здравомыслящий человек сразу же задаст удивленный вопрос: «Зачем же он пил это пиво, если оно было таким отвратительным на вкус?» Но удивительно это только для тех, кто не знает, как Ричи Гринэдайн пьет пиво. Однажды я был свидетелем того, как один такой же вот несведущий матрос из Монпельера поспорил с ним на двадцать долларов, наивно утверждая, что Ричи не сможет выпить залпом двадцать пол-литровых бутылок пива, делая между каждой паузу не более, чем в семь секунд. Своих денег он, конечно, лишился, да еще за пиво пришлось платить. Так что, я думаю, что Ричи влил в себя не одну и не две, а гораздо больше банок того отвратительного пива, прежде чем до него дошло, в чем дело.
— Меня сейчас вырвет, — простонал Ричи и его вывернуло прямо на пол, после чего он схватился за голову и шатающейся походкой скрылся за дверью своей комнаты. В этот день на этом все закончилось.
Тимми подошел к валявшимся на полу пустым банкам из-под пива и осторожно понюхал их. Запах, по его словам, был просто жутким. Это был настоящий трупный лапах, а на внутренних стенках банок он увидел отвратительный и довольно толстый налет какой-то непонятной слизи серого цвета. С перепугу или нет, но Тимми показалось, что этот налет едва заметно шевелится…
Пару дней спустя Тимми, вернувшись из школы, застал отца неподвижно сидящим перед телевизором и угрюмо смотрящим какую-то послеполуденную мыльную оперу.
Тимми показалось подозрительным то, что отец даже не повернул голову, услышав, как он хлопнул дверью.
— Что-нибудь случилось, папа?
— Нет, — мрачно ответил Ричи каким-то не своим голосом. — Просто сижу и смотрю телевизор. Похоже, я уже никуда не пойду сегодня — что-то неважно себя чувствую.
Тимми включил свет и тут же услышал резкий окрик отца:
— Какого черта! Немедленно выключи этот проклятый свет!
Тимми, конечно, сразу же его выключил, не спрашивая, как же он будет учить уроки в темноте. Когда Ричи был не в настроении, его вообще лучше было ни о чем не спрашивать и обходить стороной.
— И сходи купи мне ящик пива, — буркнул Ричи, не поворачивая головы. — Деньги на столе.
Когда парнишка вернулся с пивом, уже опустились сумерки, а в комнате было и подавно темно. Телевизор был выключен. Не было видно почти ничего кроме едва угадывавшегося на фоне окна кресла с грузно сидящим в нем, подобно каменной глыбе, отцом.
Мальчик, зная о том, что отец не любит слишком холодного пива, поставил его не в холодильник, а на стол. Оказавшись таким образом поближе к креслу, в котором он сидел, Тимми почувствовал странный запах гниения. Запах этот был похожим на тот, как если бы он исходил от оставленного на несколько дней открытым и покрывающегося липкой зловонной плесенью сыра. Мальчику было хорошо известно, что отец его никогда не отличался особенной чистоплотностью, но даже учитывая это, запах был слишком резким, сильным и необычным. Тимми показалось это странным, но он, все же, ушел в свою комнату, запер дверь и принялся учить уроки, а некоторое время спустя услышал, как телевизор заработал снова и как чавкнула первая за этот вечер открываемая отцом банка пива.
Все то же самое повторялось каждый день в течение двух недель или около того. Утром мальчик просыпался, шел в школу, а когда возвращался обратно, заставал сидящего в неизменной позе перед телевизором отца, а на столе его уже ждали деньги, на которые он должен был купить ему пива.
Зловоние в их доме становилось тем временем все более и более отвратительным. Ричи никогда не проветривал комнат, не позволяя сыну даже раздвинуть шторы, не говоря уже о том, чтобы приоткрыть хотя бы одну форточку. У него началось что-то вроде светобоязни и с каждым днем он становился все раздражительнее и раздражительнее. Где-то в середине ноября он вдруг заявил, что ему режет глаза свет, выбивающийся из-под щели комнаты Тимми, когда он учил там уроки. Заниматься дома Тимми уже не мог и после занятий в школе, купив отцу пива, ему приходилось идти заниматься домой к своему другу.
Вернувшись однажды из школы, было уже около четырех часов дня и начинало смеркаться. Тимми вдруг услышал сильно изменившийся голос отца: «Включи свет».
>>52480731
> Несколько лет назад военно-воздушные силы запросили у государства (а на самом деле, конечно, у налогоплательщиков) двадцать миллионов долларов на постройку летающей модели нового разрабатываемого самолета. В конечном итоге стоимость этой программы составила семьдесят пять миллионов долларов, но самолет так и не был запущен в серийное производство.
Мальчик включил свет и увидел, что Ричи сидит в кресле, с ног до головы завернувшись в шерстяное одеяло.
«Смотри», — сказал Ричи и вытащил одну руку из под одеяла.
Рукой, однако, назвать это было очень трудно.
«ЭТО БЫЛО ЧТО-ТО СЕРОЕ», — единственное, что мог сообщить мальчик Генри срывающимся от страха и слез голосом, — «ЭТО БЫЛО СОВСЕМ НЕ ПОХОЖЕ НА РУКУ — КАКАЯ-ТО СПЛОШНАЯ ОПУХОЛЬ, СЕРАЯ И СКОЛЬЗКАЯ».
Судя по рассказу мальчика, Ричи начал как бы заживо разлагаться.
Тимми, конечно, был насмерть перепуган, но, все-таки, нашел в себе силы, чтобы спросить: «Папа, что с тобой случилось?»
«Я не знаю», — ответил Ричи, — «но мне совсем не больно. Скорее, даже… приятно».
«Я схожу за доктором Уэстфэйлом», — сказал Тимми и бросился к выходу.
Услышав эти слова, Ричи дико задрожал под покрывавшим его одеялом всем телом и выкрикнул булькающим голосом: «Не смей! Остановись! Если ты сделаешь еще хоть один шаг, я прикоснусь к тебе и с тобой случится то же самое, что и со мной!» С этими словами он сдернул одеяло с головы.
К этому моменту рассказа мы уже были на перекрестке улиц Харлоу и Кев-стрит. Мне показалось, что с тех пор, как мы вышли от Генри, мороз стал еще сильнее. Но холоднее всего было от мурашек, которые волнами пробегали по моему телу от того, что рассказывал нам Генри. Поверить в то, о чем он нам говорил, было очень трудно, но кто знает, в жизни ведь случается всякое…
Я был, например, знаком с одним парнем по имени Джордж Кеслоу. Он был рабочим в бэнгорском департаменте коммунальных услуг и занимался ремонтом канализационных труб и подземных электрических кабелей вот уже пятнадцать лет к тому моменту, о котором я сейчас рассказываю. Однажды, всего за два года до его выхода на пенсию, с Джорджем произошел какой-то странный случай, вмиг изменивший всю его жизнь. Одним из тех, кто хорошо знал его и был последним, кто видел его в нормальном состоянии, был Фрэнки Холдэмен. Франки рассказывал, как Джордж спустился однажды в канализационный люк в Эссексе и ушел довольно далеко по канализационным коммуникациям в поисках какой-то вышедшей из строя трубы, которая требовала ремонта. Вернулся он бегом минут через пятнадцать. Волосы его за это время стали совершенно седыми, а застывшее мертвенной маской выражение лица и глаз — таким, как будто он только что побывал в аду. Едва появившись наружу, он, ни слова не говоря, отправился в контору департамента, получив расчет, а оттуда — прямиком в пивную. С тех пор его никто не видел трезвым ни минуты, а через два года он скончался от алкоголизма. Фрэнки рассказывал, что несколько раз пытался расспросить Джорджа о том, что же случилось с ним тогда, но каждый раз бесполезно — Джордж постоянно находился в сильном пьяном угаре и всегда был отрешенно-молчалив. Лишь один раз, немного придя в себя, он кое-что рассказал ему. О гигантском пауке, например, размером с крупную собаку и об его огромной паутине из прочных шелковистых нитей, полной запутавшихся в ней и погибших котят… Что ж, это может быть и плодом больного воображения спивающегося человека, изнуренного белой горячкой, а может быть и правдой. Одно я знаю точно — в разных частях земного шара нет-нет да и случаются, все-таки, такие невообразимые вещи, что если человек становится их очевидцем — он запросто может спятить, что и произошло, по-видимому, с Джорджем.
С минуту мы простояли на перекрестке этих двух улиц, решив немного передохнуть и собраться с силами. Ветер был настолько сильным, что мы едва держались на ногах.
— Так что же увидел мальчик, — нарушил, наконец, молчание Верти.
— Говорит, что увидел лицо отца, — ответил Генри, — но все оно было покрыто какой-то мертвенной студенистой массой серого цвета… за ней совершенно не было видно кожи. Он сказал, что этой отвратительной массой была насквозь пропитана вся его одежда, как будто она вросла в его тело…
— Боже милостивый! — перекрестился Берти.
— После этого он снова с головой закутался в одеяло и стал кричать на Тимми, чтобы тот поскорее выключил свет.
— Ну и погань! — воскликнул я.
— Да уж, — согласился Генри. — Приятного мало.
— Ты бы держал свой пистолет наготове, — посоветовал Берти.
— Разумеется, я его для этого и взял.
Тут мы снова двинулись дальше — вверх по Кев-стрит.
Дом, в котором жил Ричи Гринэдайн, находился почти на самой вершине холма. Это был один из тех огромных викторианских монстров, которые были построены разными там баронами еще на рубеже двух столетий. Многие из них превратились в наше время в обычные многоквартирные меблированные дома. Верти, задыхаясь от хлеставшего в его легкие через открытый рот морозного ветра, сообщил нам, что Ричи живет на верхнем, третьем этаже и показал на окна под самым скатом крыши, нависавшим над ними подобно брови человеческого глаза. А я напомнил Ричи о том, что он не дорассказал нам о том, что же случилось с мальчиком после этого.
>>52480865
Может и был. Плохо помню. А что такое?
— Вернувшись однажды из школы где-то на третьей неделе ноября, он обнаружил, что Ричи было уже, оказывается, мало того, что он закупорил все окна и задернул все шторы. Он пошел дальше — теперь он уже занавесил все окна плотными шерстяными одеялами, крепко прибив их к рамам гвоздями. Зловоние, и без того очень сильное, стало теперь едва выносимым. Оно напоминало теперь резкий смрад от гниющих в большом количестве фруктов, начавших уже выделять ядовитые ферменты брожения.
Где-то через неделю после этого Ричи приказал мальчику подогревать ему пиво на плите. Представляете? Маленький мальчик один на один в доме со своим отцом, который на глазах у него превращается в… превращается в нечто… трудно поддающееся описанию… Греет ему пиво и вынужден слушать потом, как это страшилище вливает его в себя с отвратительным хлюпанием и шамканьем. Представляете?
Так продолжалось вплоть до сегодняшнего дня, когда детей отпустили из школы пораньше из-за надвигающегося снежного бурана.
Мальчик сказал мне, что из школы он пошел сразу домой. Света в верхнем этаже не было вообще — не потому, что его не было видно с улицы из-за прибитых к окнам одеял, а потому, что его не было вовсе и внутри тоже. Каждый раз, когда он приносил и нагревал отцу пиво, ему приходилось действовать на ощупь. И так же на ощупь он, наконец, пробирался потом к своей комнатке и поспешно шнырял в дверь.
В этот раз он услышал, как по комнате что-то движется и подумал, вдруг, о том, чем же занимается его отец целыми днями и неделями. Он вспомнил, что за последний месяц не видел отца нигде, кроме как в кресле, а за последнюю неделю не видел его и вовсе, так как не было видно вообще ничего. А ведь человеку нужно когда-нибудь спать, да и просто справлять естественные потребности организма.
Уходя сегодня из дома, Тимми оставил главную входную дверь незапертой. Ту, что с замазанным глазком — специально для нас. Засов, держащий ее изнутри, задвинут лишь немного — ровно настолько, чтобы, слегка подергав за дверь, мы смогли спокойно войти вовнутрь, не привлекая ничьего внимания, — сказал Генри.
К этому моменту мы как раз уже подошли к парадному подъезду дома и стояли теперь как раз перед той дверью, о которой только что говорил Генри. Дом возвышался над нами как огромная черная скала и напоминал страшное уродливое лицо. Даже не лицо, а человеческий череп. Два окна на верхнем этаже выглядели как две безжизненные черные глазницы. Совершенно черные и, казалось, бездонные.
>>52480557
Спасибо :3
Тем временем Генри продолжал свой рассказ, решив, видимо, непременно закончить его, прежде чем мы войдем в дом:
— Только через минуту глаза его привыкли к темноте, и он, к своему ужасу, смог увидеть какую-то огромную серую глыбу, отдаленно напоминающую своими очертаниями человеческое тело. Это нечто ползло по полу, оставляя за собой скользкий серый след. Это почти бесформенная отвратительная куча подползла к стене и из нее показался какой-то выступ, напоминающий человеческую руку или что-то вроде человеческой руки. Эта рука оторвала от стены доску, за которой было что-то вроде тайника, и вытащила оттуда кошку, — тут Генри сделал небольшую паузу.
И я и Берти пританцовывали на месте от холода и с силой хлопали ладонями одна об другую, чтобы хоть как-то согреться, но ни один из нас не испытывал особенно сильного желания войти вовнутрь.
— Это была дохлая кошка, — продолжил Генри. — Дохлая разлагающаяся кошка. Она была совершенно окоченевшая и раздутая от гниения… Почти вся она была покрыта мелкими белыми кишащими червями…
— Хватит, Генри! — взмолился Верти. — Ради Бога, перестань пожалуйста!
— Он вытащил ее и съел на глазах у мальчика…
От этих слов меня сразу же чуть не вырвало и мне стоило больших усилий сдержать рвотный спазм.
— Вот тогда-то Тимми как раз и убежал, — мягко закончил Генри.
— Я думаю, что не смогу подняться туда, — послышался голос Берти.
Генри ничего не сказал на это, только пристально посмотрел на него, на меня и снова на него.
— Думая, что нам, все-таки стоит подняться, — наконец, проговорил он. — В конце концов, мы просто должны занести Ричи его пиво, за которое он уже заплатил.
Берти замолчал, и все мы медленно поднялись по ступеням к парадной двери и, как только мы открыли ее, в нос нам ударил сильный запах гниения.
Вы никогда не бывали, случайно, жарким летним днем на овощехранилище, где сгнила большая партия яблок? Запах, могу вас уверить, не из приятных — очень тяжелый и резкий, буквально обжигает слизистую носа. Так вот здесь было еще хуже, только здесь это был не совсем запах гниения — это был запах разложения, который невозможно перепутать ни с чем другим — так называемый трупный запах.
В холле первого этажа был только один источник света — слабенькая, едва горящая лампочка на стене, которая еле-еле освещала лестницу, ведущую наверх, в зловещую темноту.
Генри поставил свою тележку у стены и достал из нее коробку с пивом, а я попробовал нажать на выключатель у лестницы, чтобы включить освещение второго этажа, как я и думал, у меня из этого ничего не вышло.
— Давай-ка лучше я понесу пиво, — послышался дрожащий голос Берти, — а ты лучше приготовь-ка свой пистолет.
Генри не возражал. Он вытащил его из кармана, снял с предохранителя, и мы медленно двинулись вверх по лестнице — впереди Генри, за ним — я, сзади нес коробку с пивом Берти. Поднявшись на второй этаж, мы почувствовали, что запах, и без того не из самых приятных, стал еще более отвратительным и сильным. Это был уже не запах, а настоящее Зловоние.
Я вспомнил, как однажды, когда я жил одно время в Леванте, у меня была собака по кличке Рекс. Довольно безмозглый был пес и всегда очень неосторожно переходил дорогу. Однажды, когда я был на службе, он попал таки под машину и целый день, умирая, пролежал на обочине дороги с вывернутыми наружу кишками. А погода стояла очень жаркая. Боже, что за запах был от них, когда я, возвращаясь вечером домой, увидел бедного Рекса! Он разлагался буквально заживо! Спасти его было уже невозможно и мне оставалось только одно — прикончить его и избавить этим его от мучений. Сейчас запах был почти таким же, только намного сильнее — запах разлагающегося мяса, пораженного личинками мух, грязный, отвратительный запах тухлятины.
— Господи, как же соседи все это терпят? — пораженно воскликнул я.
— Какие соседи? — странно улыбнувшись, обернулся ко мне Генри и указал кивком головы на толстый покров пыли, равномерно лежащий решительно на всем вокруг.
— Кто, интересно, владелец этого дома, — поинтересовался Берти, поставив коробку с пивом на стойку перил на конце лестничного пролета и переводя дыхание. — Гэйтью, кажется? Странно, как он до сих пор не выселил отсюда этого вонючку?
— Кто его выселит, инвалида? — усмехнулся над ним Генри. — Ты, что ли?
Берти промолчал.
Мы двинулись, наконец, по третьему пролету — самому узкому и крутому из всех. Здесь было намного теплее, чем внизу. Где-то громко шипела и булькала батарея парового отопления. Смрад здесь был настолько ужасным, что от него все переворачивалось внутри.
На третьем этаже был небольшой коридор, в конце которого виднелась дверь с глазком — дверь Ричи Гринэдайна…
Верти тихо вскрикнул и прошептал:
— Смотрите-ка, что это у нас под ногами?
Я посмотрел на пол и увидел небольшие лужицы какого-то непонятного слизистого и вязкого вещества. Пол был застлан ковром, но в тех местах, где были лужи, он был ими полностью съеден до самого пола.
Генри шагнул в сторону двери, и мы двинулись вслед за ним. Не видел, чем в тот момент занимался Берти, я же тщательно вытирал подошвы ботинок об чистые участки ковра. Генри вел себя очень решительно. Он поднял пистолет и громко постучал его рукояткой в дверь.
— Ричи! — крикнул и по его голосу никак нельзя было сказать, что он чего-нибудь боится, хотя лицо его было смертельно бледным. — Это я, Генри Памэли из НОЧНОЙ СОВЫ. Принес тебе пиво.
Никакой реакции из-за двери не было, наверное, целую минуту. И вдруг раздался голос:
— Где Тимми? Где мой мальчишка?
Услышав этот голос, я чуть не убежал от страха. Это был совершенно нечеловеческий голос. Это был какой-то странный низкий булькающий звук, похожий на то, как если бы кто-то с трудом произносил слова, забив себе рот полу-жидким жиром.
— Он в моем магазине, — ответил Генри. — Я оставил его там, чтобы жена хоть покормила его по-нормальному. Ведь он отощал у тебя как бездомная кошка.
За дверью опять воцарилась тишина и через минуту-другую послышались ужасные хлюпающие звуки, как будто бы кто-то шел в резиновых сапогах по вязкой слякоти. И вдруг этот страшный голос послышался прямо по другую сторону двери.
— Приоткрой немного дверь и поставь пиво у порога, — пробулькал голос. — Потяни за ручку сам — я не могу этого сделать.
— Одну минутку, Ричи, ты можешь сказать, что с тобой случилось? — спросил Генри.
— Не будем об этом, — резко ответил голос и в нем послышалась злобная угроза. — Просто приоткрой дверь, втолкни мне сюда пиво и уходи!
— Слушай, Ричи, а может, тебе еще дохлых кошек принести? — спросил, нервно улыбаясь Генри, но голос его был не особенно веселым. Дуло пистолета смотрело теперь не вверх, а прямо на дверь.
Неожиданно в моей памяти всплыли три события, взволновавшие недавно всю округу. О том же самом, наверное, подумали в тот момент и оба мои спутника. Недавно, как раз в течение трех последних недель, в нашем городке бесследно пропали три молоденькие девушки и какой-то пожилой служащий Армии спасения. Их исчезновение было покрыто мраком тайны — никто, включая их ближайших родственников и друзей, ничего не слышал о том, что они собирались куда-нибудь уезжать, и никто не имел ни малейшего представления о том, где они могут находиться. Все поиски их были безрезультатны… От этих мрачных мыслей смрад разложения сразу как бы удвоился.
— Поставь пиво у двери и проваливай отсюда или я сейчас сам выйду за ним! — угрожающе пробулькало из-за двери.
Генри сделал нам знак, чтобы мы отошли назад, что мы и не замедлили сделать.
— И правда, Ричи, выходи-ка лучше сам, — с вызовом произнес Генри и напряженно вытянул обе руки с крепко зажатым в них пистолетом прямо на дверь, приготовившись выстрелить в любой момент.
На некоторое время все стихло опять, и я уже было подумал, что на этом все и закончится. Вдруг дверь с треском распахнулась. Удар, нанесенный по ней с той стороны, едва не сорвал ее с петель и не расколол пополам. Дверь выгнулась, с силой ударилась в стену и… на пороге появился Ричи.
Уже через секунду, буквально через секунду мы с Верти, ополоумевшие от страха, кубарем скатились с лестницы, как перепуганные школьники, и стремглав вылетели на улицу, спотыкаясь и поскальзываясь в сугробах.
Не оборачиваясь, мы услышали, что Генри быстро выстрелил три раза подряд. Выстрелы отдались глухим эхом в стенах пустого дома и затихли.
То, что я увидел за мгновение до того, как рвануть наутек, я не забуду никогда в жизни… Это была какая-то огромная колышущаяся желеобразная волна серого цвета, имеющая смутные очертания человеческого тела и оставляющая за собой такой же отвратительный скользкий след.
За эти считанные доли секунды, которые, казалось, растянулись на несколько минут, я успел разглядеть и кое-что другое, не менее ужасное. Это были глаза этого чудовища — ярко-желтые, горящие дикой злобой. В них не было ничего человеческого! И было их… четыре, а не два. Четыре бесформенные глазницы в омерзительных нависающих на них разлагающихся складках. Начиная от шеи вдоль груди и живота до самой промежности шла страшная глубокая щель с проглядывавшими из нее ярко-красными и розовыми пульсирующими тканями, еще почти нетронутыми разложением.
Вы понимаете?.. Это чудовище, подобно простейшим одноклеточным организмам, делилось на две части… Их должно было стать двое… Не знаю, помешал Генри этому дьявольскому процессу или нет.
Всю дорогу до бара мы пробежали сломя голову и не сказав друг другу ни слова. От только что увиденного и пережитого в голове у меня стоял один сплошной туман. Не знаю, о чем думал тогда Берти, зато знаю, о чем думал я — о таблице умножения: дважды два — четыре, дважды четыре — восемь, дважды восемь — шестнадцать, дважды шестнадцать — …
Как мы добежали до бара — не помню. Помню только, что добежали на одном дыхании. Навстречу нам выскочили Карл и Билл Пелхэм и тут же засыпали нас вопросами. Ни один из нас не промолвил ни слова. Остановившись, наконец, мы обернулись назад, надеясь увидеть догоняющего нас Генри. Но Генри не было. Обоих нас била крупная дрожь. Мы вошли внутрь и тяжело опустились за столик. Перед нами сразу же поставили пиво. За этим столиком мы сидим и до сих пор. Я досчитал уже до 2х32768 и жду, что вот-вот наступит конец света… если не вернется, все-таки Генри.
Надеюсь, он вернется. Конечно, он вернется…
Алсо, вспомнил "Завтрак в кафе Готэм"
>>52478763
херня. всегда бесили такие тупые истории.
все клиенты не холостяки? никто не рискнул прийти с диктофоном? обратиться к полиции? это ж не рашка все же
>>52482016
Ну так собственно в этом и страх. Везде, казалось бы, полиция, СМИ, свобода, демократия. И где-то скрыта корпорация которая КАКИМ-ТО МИСТИЧЕСКИМ ОБРАЗОМ заставляет людей страдать. Сразу ассоциации с мистикой и всем остальным. Может это вообще все галлюцинации.
>>52478074
Читал этот рассказ лет двадцать назад - годно.
Моар.
>>52482254
ну еще одну копипастить мне лень
>>52482445
Ну пожалуйста :3
>>52482467
Ну не знаю
>>52482632
Ну давай.
>>52482632
Стивен Кинг.
Весна в Нью-Шароне.
Короткий рассказ.
Я прочел эти два слова в сегодняшней утренней газете, и как же
во мне сразу все всколыхнулось. Это случилось восемь лет назад,
почти день в день. В разгар событий я увидел себя в программе
общенационального телевидения - в информационном выпуске Уолтера
Кронкайта. Мое лицо всего лишь мелькнуло в толпе за спиной
ведущего репортаж, но предки все равно меня углядели. Тут же
раздался междугородный звонок. Отца интересовало положение дел в
моей трактовке; в его тоне слышались наигранная беспечность и
мужская доверительность. Мать хотела одного: чтобы я немедленно
приехал. Мне этого совсем не хотелось. Я был заинтригован.
Заинтригован этой весенней хмарью с густыми туманами и тенью
хладнокровного убийцы, незримо блуждавшего под покровом тумана
восемь лет назад. Тенью Мартовского Выползня.
В Новой Англии про такую весну говорят "молочный кисель", так
уж повелось с незапамятных времен. Случается она раз в десять
лет. Что касается событий той памятной весны в коледже Нью-Шарон
Тичерз, то если они и были связаны с определенным циклом,
высчитать его пока еще никому не удалось.
Оттепель пришла в Нью-Шарон 16 марта 1968 года, положив конец
самой суровой зиме за последние двадцать лет. Безостановочно шел
дождь, и запахи моря разносились за десятки миль от
атлантического побережья. Потекли сугробы, кое-где достигавшие
метра, дорожки кампуса превратились в сплошную кашу. Скульптуры
из снега, простоявшие два месяца после зимней ярмарки, начали
оседать и расползаться. Потекли слезы у карикатурного Линдона
Джонсона, вылепленного перед входом в студунческое общежитие.
Голубка возле Прашнер Холла растеряла свои ледяные перышки, и уже
тут и там уныло проглядывал каркас.
Ночью опустился туман и пополз по узким улицам и автострадам.
Похожий на сигаретный дым, он накрыл торговые ряды, низко
стелился по речке, в нем утонул небольшой мост и пушки времен
Гражданской войны, - одни сосны торчали, словно кто-то тыкал в
небо пальцами. Все казалось чуть смещенным, странным, немного
сказочным. Беспечный посетитель студенческой столовой, выходя на
улицу из ярко освещенного зала с его сутолокой и надрывающимися
музыкальными автоматами и ожидая увидеть морозное звездное небо,
неожиданно попадал в безмолвие туманов, в котором можно было
расслышать только собственные шаги и пенье воды по допотопным
желобам. Того гляди, мимо тебя прошмыгнет какой-нибудь голем или
тролль, а обернешься - и вместо столовки у тебя за спиной тисовые
рощи да болотца с поднимающимися испарениями, или магический круг
друидов, или северное сияние.
>>52482880
Лол, это не то.
>>52482016
> все клиенты не холостяки?
Холостякам на мозг никто не капает. Даже Кинг унижает свиньянинов.
>>52482911
Или то, в переводах запутался. Секунду.
>>52482949
То, епт.
>>52482911
То. Оче годно.
>крипи
>Дик
дальше не читал
>>52483124
молча пройти не смог?
говноразметка, надеюсь глаза не вытекут
В тот год музыкальные автоматы играли "Грустную любовь", и
"Хей, Джуд" (снова и снова), и "Ярмарку в Скарборо".
Вечером, в десять минут восьмого, студент-первокурсник Джон
Данси, возвращаясь в общежитие, с криком выронил все свои книжки,
наткнувшись на труп в тихом уголке автостоянки перед отделением
зоологии; это была девушка с перерезанным горлом и с таким
блеском в глазах, словно минуту назад она отпустила самую удачную
шутку в своей жизни. Данси, чьей специальностью была педагогика,
а факультативом - устная речь, начал кричать и долго не мог
остановиться.
Следующий день выдался ненастным и угрюмым. На уроках всех
одолевали одни и те же вопросы : кто? почему? когда поймают? И
особенно интригующий: ты ее знал?
Да, мы встречались в художественных мастерских.
Да, друг моего соседа в общаге встречался с ней в прошлом
семестре.
Да, она как-то попросила у меня прикурить. Мы сидели за
соседними столиками.
Да, мы с ней...
Да... да... еще бы!
Не было студента, который бы не знал Гейл Керман с отделения
изобразительного искусства. При хорошей фигурке она носила
"стариковские" очки. У мужского населения она пользовалась
успехом, но девочки, жившие с нею в одной комнате, ненавидели ее.
Она редко назначала свидания, хотя другой такой шлюшки не было во
всем колледже. Она была некрасивая, но обаятельная. С легким
характером, но немногословная и скупая на улыбки. В ее послужном
списке были лейкемия и аборт. Ко всему прочему, она оказалась
лесбиянкой, и ее зарезал парень, с которым у нее был роман.
Семнадцатого марта, когда Нью-Шарон утонул в "киселе с молоком",
Гейл Керман стала местной знаменитостью.
Вскоре появились полдюжины полицейских машин и почти все
припарковались перед входом в Джудит Франклин Холл, где жила
Керман. Когда я проходил мимо, меня остановили и попросили
предьявить студенчиское удостоверение. У меня хватило ума
показать то, на которое я сфотографировался без клыков вампира.
- При тебе нож есть? - расставил силки полицейский.
- Вы насчет Гейл Керман? - спросил я, после того как объяснил
ему, что если у меня и есть смертоносное оружие, так это брелок
"заячья лапка".
- А почему ты спросил? - тут же набросился он на меня.
В результате я опоздал в класс на пять минут.
Весна растеклась "молочным киселем", и в тот вечер никто не
рискнул пройтись в одиночку по кампусу - полуреальному,
полуфантастическому. Снова подполз туман, густой и вкрадчивый,
принеся с собой запахи моря.
Я уже два битых часа вымучивал работу о Джоне Мильтоне, когда
около девяти вечера в комнату общаги ворвался мой сосед с криком:
- Его поймали! Сам слышал в столовке.
- От кого?
- Я его не знаю. Короче, это сделал ее дружок. Карл Амалара.
Я откинулся на спинку стула, одновременно со вздохом
облегчения и разочарования. Такое имя от фонаря не назовут. Итак
еще одно гнусное преступление на почве ревности.
- Вот и отлично, - сказал я.
Он ушел раззванивать новость по всей общаге. Я перечитал свои
рассуждения о Мильтоне, ничего не понял, порвал работу и начал
заново.
На следующий день газеты поместили фотографию Амалары - весьма
выигрышную, могли бы найти и похуже, - сделанную, видимо, по
случаю окончания школы: такой грустный мальчик, смуглое лицо,
темные глаза, на носу следы от оспин. Амалара пока не признался,
но слишком много фактов говорило против него. Последний месяц он
и Гейл Керман часто ссорились, а неделю назад вообще разорвали
отношения. Сосед Амалары сказал, что тот ходил "какой-то
подавленный". В сундучке под кроватью полиция обнаружила
семидюймовый охотничий нож из магазина "Л. Л. Бинза", а также
карточку убитой, изрезанную ножницами.
Рядом с фотографией Амалары газеты поместили снимок Гейл
Керман - весьма неважный: по виду скромненькая блондиночка в
очках и рядом с ней собака. Блондинка щурилась и кривила губы в
вымученной улыбке. Одна ее рука лежала на голове собаки. Все
казалось убедительным. Должно было казаться убедительным.
Ночью снова подобрался туман - даже не по-кошачьи, а скорее
по-пластунски. Я решил пройтись. Болела голова, и я вышел
подышать свежим воздухом; пахло промозглой весенней сыростью,
перед которой неохотно отступал снег, обнажая стариковские
проплешины прошлогодней травы.
Эта ночь врезалась мне в память, как одна из самых прекрасных.
Под нимбами фонарей прохожие - шепчущиеся тени - напоминали
идущих в обнимку влюбленных. Талый снег играл и пел, играл и пел
в водостоках, и в песне чудились голоса моря, ушедшего от
берегов.
Я бродил почти до полуночи, пока весь не вымок, по ветвистым
дорожкам, среди теней и приглушенных шагов. Кто поручится, что
мне не встретилась тень того, о ком вскоре заговорят как о
Мартовском Выползне? Я, например, не поручусь: лица надежно
скрывал туман.
Утром меня разбудил шум в холле. Я высунулся, наспех
приглаживая волосы обеими руками и пытаясь пошевелить языком,
который, как гусеница, прилип к небу. Я хотел спросить, кого там
еще к нам зачислили, но мой вопрос опередили.
- Новая жертва, - крикнул кто-то, бледный от возбуждения. -
Так что его выпустили.
- Кого?
- Амалару! - радостно сказал второй. - Когда это случилось,
Амалара сидел в кутузке.
- Что случилось-то? - терпеливо спрашивал я. Ничего, говорил я
себе, разберемся. Сейчас все станет на свои места.
- Этот тип убил ночью новую жертву. И теперь ищут, куда он ее
дел.
- Кого? Жертву?
Передо мной опять качнулось чье-то бледное лицо:
- Голову! Он ее обезглавил!
Колледж Нью-Шарон и сегодня не из больших, а тогда был еще
меньше - о таких заведениях специалисты по связям с
общественностью говорят "студенческая коммуна". Это и была
коммуна, во всяком случае восемь лет назад: при встрече все
кивали друг другу, хотя могли ни разу словом не перекинуться.
Кивая той же Гейл Керман, ты понимал, что где-то ты наверняка ее
видел.
Другое дело Энн Брэй; тут гадать не приходилось. Годом раньше
она заняла второе место в конкурсе "Мис Новая Англия": она там
потрясно вертела зажженный с двух сторон жезл под мелодию "Ты
рассмотри меня получше". С серым веществом у нее тоже был полный
порядок - редактор студенческого еженедельника (вернее сказать,
газетного листка, в основном заполненного политическими
карикатурами и выпендрежными письмами), участник драматического
кружка и президент местного отделения Национальной женской
организации. На первом курсе, когда я был совсем еще молодой и
горячий, я как-то раз передал в ее газетку материал на колонку, а
ее саму попросил о свидании - и получил сразу два отказа.
И вот сейчас она мертвая... хуже, чем мертвая.
Утром, по дороге на занятия, я кивал своим знакомым или бросал
"привет" с какой-то особой старательностью, словно хотел этим
сгладить бесцеремонность, с какой я их в упор разглядывал. А они,
в свою очередь, меня. Среди нас был черный человек. Черный, как
массивные пушки времен Гражданской войны, то и дело
обволакиваемые туманом. Мы вглядывались друг другу в лицо, ища
эту самую черноту.
На этот раз арестов не последовало. Полицейские машины, как
голубые жуки, круглосуточно ползали в тумане по студенческому
городку с восемнадцатого по двадцатое, и свет фар тыкался во все
углы и закоулки. Администрация ввела комендантский час - 21.00.
Влюбленная парочка, имевшая глупость обниматься в рощице, что за
Домом выпускников, угодила в участок, где ее промурыжили три
часа.
Двадцатого прозвучала ложная тревога, после того, как на той
же стоянке, где была убита Гейл Керман, обнаружили парня в
бессознательном состоянии. Совершенно потерявший голову
участковый полицейский, даже не пощупав пульс, положил тело на
заднее сиденье, прикрыл лицо местной топографической картой и,
врубив сирену, погнал машину через вымерший кампус в ближайшую
больницу. Вой стоял такой, будто сонмище ведьм летело на шабаш.
На полдороге покойник сел и тупо спросил: "Где я, а?" С
полицейским едва не случился родимчик, чудом в кювет не угодил.
Тот, кого он принял за покойника, оказался первокурсником
Доналдом Моррисом. Два дня тот пролежал с тяжелым гриппом -
кажется, гонконгским, хотя могу и ошибаться,- а тут потащился в
столовку за супом и жареными хлебцами и на тебе, хлопнулся в
обморок.
А ростепель продолжалась. Люди собирались кучками, причем
кучки эти быстро распадались и так же быстро возникали.
Невозможно было слишком долго видеть одни и те же лица - в голове
начинали крутиться нехорошие мысли. Слухи распространялись со
скоростью света. Кто-то видел уважаемого профессора-историка
возле моста и он якобы то рыдал, то хохотал, как безумный. Кто-то
слышал, что Гейл Керман перед смертью написала кровью два
пророческих слова на стоянке возле отделения зоологии. А еще
говорили, что это ритуальные убийства с политической окраской и
совершены они якобы экстремистом, бывшим членом организации
"Студенты за демократическое общество", в знак протеста против
войны во Вьетнаме. Это уж вообще не лезло ни в какие ворота. В
Нью-Шароне эсдэовцев было семь душ. Одна такая акция, и от
местной организации мокрого бы места не осталось. Из этой "утки"
родились совсем уже зловещие слухи, которые распространялись
здешними правыми. Короче, в течение сумасшедшей ростепельной
недели мы все только тем и занимались, что высматривали повсюду
экстремистов.
Репортеры, кидавшиеся из одной крайности в другую, дружно
игнорировали очевидную схожесть почерка нашего убийцы с
действиями знаменитого Джека Потрошителя, предпочитая искать
аналогии в далеком 1819 году. Энн Брэй была найдена на раскисшей
земле, однако не было никаких следов - ни нападавшего, ни жертвы.
Бойкий журналист из Нью-Гэмпшира, явно питавший слабость к
мистике, окрестил убийцу Мартовским Выползнем в честь
небезызвестного доктора Джона Хокинса из Бристоля, прикончившего
пятерых своих жен различными аптекарскими инструментами. Отчасти,
наверное, из-за отсутствия на мокрой земле каких бы то ни было
следов эта кличка сразу закрепилась за убийцей.
Двадцать первого зарядил дождь. Торговые ряды в виде каре и
сам внутренний дворик превратились в стоячее болото. Полиция
объявила, что сокращает количество патрульных машин вдвое, зато
внедряет переодетых детективов, мужчин и женщин.
Студенческая газета вышла с резкой, хотя и не совсем внятной
редакционной статьей. Смысл ее сводился к тому, что из-за этого
маскарада с ряжеными полицейскими, изображающими из себя
студентов, невозможно будет отличить чужака-преступника от
подставных фигур.
Вместе с сумерками снова опустилась туманная мгла и не спеша,
словно бы в раздумьи, поползла по улочкам, накрывая дома один за
другим. Вся такая легкая, бесплотная и при этом неумолимая,
зловещая. В том, что Мартовский Выползень был мужчина, никто не
сомневался, а его сообщницей была эта мгла - женщина... такое у
меня было ощущение. Наш маленький колледж словно угодил ненароком
в пылкие объятия двух безумцев, чье брачное ложе было освящено
кровью. Я сидел, курил, смотрел, как вспыхивают огни в
сгущающихся сумерках, и задавался вопросом: "Все ли на этом
закончилось?" В комнату вошел мой сосед и тихо прикрыл за собой
дверь.
- Скоро пойдет снег, - сказал он.
Я обернулся.
- Что, объявили по радио прогноз?
- Нет, - сказал он. - Тут прогноз не нужен. Про весенний
"молочный кисель" слышал?
- Вроде слышал, - сказал я. - В детстве. Это что-то из
лексикона наших бабушек.
Он стоял рядом, глядя в окно на подступающую тьму.
- Бабье лето не каждый год бывает, - сказал он, - а такая
весна вообще редкость. В здешних краях настоящее бабье лето - в
три года раз. А такое - раз в десять лет. Это же ложная весна,
обманная... точно так же, как бабье лето - обманное лето. Моя
бабка говорила: "После этого "молочного киселя" жди возврата
зимы. Чем дольше эта ростепель, тем сильнее обрушится снежная
буря".
- Сказки, - сказал я. - Неужели ты в это веришь? - Я заглянул
ему в глаза. - И все равно как-то не по себе. Тебе тоже?
Он ободряюще улыбнулся и стянул одну сигаретку из раскрытой
пачки, лежавшей на подоконнике.
- Я подозреваю всех, кроме нас с тобой,- сказал он, и улыбка
его как-то съежилась. - Бывает, что и тебя подозреваю. Ну что,
сыграем в клубе на бильярде? Даю тебе фору - десять шаров.
- На следующей неделе у нас контрольная по тригонометрии. Как
бы не схлопотать жирный "неуд" и пару ласковых впридачу.
Он ушел, а я еще долго глядел в окно. А когда я открыл книгу и
стал понемногу врубаться, мысленно я был там, среди блуждающих
вечерних теней, там, где вступал в свои права главный призрак.
В эту ночь была убита Адель Паркинс. Шесть полицейских машин и
семнадцать агентов в штатском, в том числе восемь девушек из
самого Бостона, с виду обычные студентки, - вот такими силами
патрулировался кампус. И все равно Мартовский Выползень прикончил
новую жертву, безошибочно выбрав ее среди "своих". И ложная,
обманная весна была его пособницей, его подстрекательницей. Он
убил новую жертву и оставил за рулем ее "доджа" модели 1964 года,
где ее утром и нашли... не всю... что-то лежало на заднем
сиденье, а что-то в багажнике. На ветровом стекле кровью было
нацарапано (нет, это уже не слухи): ХА! ХА!
Спасибо тебе большое.
Городок охватила легкая паника. Адель Паркинс мы как бы знали
и не знали. Неприметная, задерганная женщина, которая гнула спину
в студенческой столовке в вечернюю смену, когда прожорливая
шатия-братия по пути из библиотеки опустошает подносы с
гамбургерами. Ее последние дни - имеются в виду рабочие - были
сравнительно легкими: комендантский час строго соблюдался, и
после девяти вечера в столовую заглядывали только голодные
полицейские и ночные сторожа, повеселевшие с тех пор, как
охранять им стало, в сущности, нечего.
Я начинаю закругляться. Полиция, которую прижали к стене и
которая стала такая же нервная, как мы все, арестовала
безобидного гомика, выпускника отделения социологии, некоего
Хэнсона Грэя только потому, что он "толком не помнил", где
ночевал три или четыре раза. Ему предъявили обвинение, назначили
судебные слушания и... отпустили восвояси в родной Нью-Гэмпшир,
после того как в последнюю ночь этой безумной весны была убита
Марша Курран в районе торговых рядов.
Почему она оказалась на улице одна, навсегда останется
загадкой. В этой миловидной толстушке было что-то
трогательно-беззащитное. Она снимала городскую квартиру с еще
тремя подружками. На территорию кампуса она прошмыгнула легко и
бесшумно - точно сам Мартовский Выползень. Что привело ее сюда?
Как знать, может быть, инстинкт, погнавший ее на улицу, сидел в
ней также глубоко и подчинял ее себе так же властно, как и
инстинкт ее убийцы. Может быть, этот инстинкт гнал ее навстречу
одной-единственной гибельной страсти, чтобы она могла обручиться
навек с этой ночью, и теплым туманом, и запахом моря, и холодным
лезвием ножа.
Это случилось двадцать третьего. А двадцать четвертого
президент колледжа объявил, что весенние каникулы начинаются
неделей раньше, и мы разбежались, как испуганные овцы перед
грозой, оставив вымерший кампус в распоряжение суетливых
полицейских и озабоченного инспектора.
Я был с машиной и прихватил с собой еще шестерых. Они наспех
побросали свои пожитки, и мы умчались. Особой радости от езды
никто не получил. Неприятно думать, что твой сосед может быть
Мартовским Выползнем.
В эту ночь столбик термометра упал сразу на пятнадцать
градусов, и на Новую Англию с воем обрушился северный ветер:
началось со слякоти, а закончилось снежными сугробами. Раскидывая
их потом лопатой, кое-кто из старичков, как водится, заработал
инфаркт. И вдруг, как по мановению волшебной палочки, наступил
апрель. Теплые грозы, звездные ночи.
Бог его знает, откуда взялось название "молочный кисель", но
эта короткая пора - нехорошая, обманная, и случается она раз в
десять лет. Вместе с туманом покинул городок и Мартовский
Выползень. К началу июня кампус уже жил протестами против наборов
в армию и сидячей забастовкой перед офисом известного
производителя напалма, который набирал рабсилу. В июне о
Мартовском Выползне уже никто не вспоминал - по крайней мере
вслух. Подозреваю, однако, что многие снова и снова перебирали в
памяти недавние события с тайной надеждой обнаружить на
поверхности метафизического яйца, сводящей с ума своей идеальной
гладкостью, хоть одну трещину, которая бы навела на разгадку всей
этой истории.
В тот год я окончил колледж, а еще через год женился. Я
получил приличную работу в местном издательстве. В 1971 году у
нас родился ребенок, скоро ему в школу. Хороший смышленый
мальчик, мои глаза, рот матери.
И вдруг - сегодняшняя газета.
Я, конечно, понял, что она снова к нам пожаловала. Понял еще
вчера, когда проснулся от звуков талой воды, забормотавшей о
чем-то неведомом в водосточной трубе, а выйдя на крыльцо, втянул
носом соленые запахи океана, до которого от нас добрых девять
миль. Я понял, что снова в наши края пришла кисельно-молочная
весна, когда, возвращаясь с работы, я должен был включить фары
дальнего света, чтобы пробить сероватую мглу, наползавшую из
полей и низин, смазывавшую очертания домов, клубившуюся вокруг
уличных фонарей золотистыми нимбами из детской сказки.
Сегодняшняя газета сообшила о том, что ночью на территории
студенческого кампуса, возле пушек времен гражданской войны, была
убита девушка. Ее нашли на берегу реки в подтаявшем сугробе. Ее
нашли... ее нашли не всю.
Моя жена в расстроенных чувствах. Она хочет знать, где я был
этой ночью. Я не могу ей сказать, потому что не помню. Помню, как
после работы сел в машину, как включил фары, рассекая красивое
клубящееся марево. А дальше ничего не помню.
Я думаю о другой туманной ночи, когда у меня разболелась
голова и я вышел подышать свежим воздухом, а мимо меня скользили
тени, бесформенные, бесплотные. А еще я думаю о своей машине,
точнее, о багажнике - какое мерзкое слово! - и никак не могу
понять, отчего я боюсь открыть его.
Я пишу это, а в соседней комнате плачет жена. Ей кажется, что
я провел эту ночь с другой женщиной.
Видит Бог, мне тоже так кажется.
И пришел бука кинь
Один из самых кирпичных рассказов кинга
>>52483566
Тоже вспомнил, лол.
Есть кто тут?
>>52483474
Спасибо, Антоша, я тебя люблю :3
>>52483742
А то!
Единственный годный тред.
>>52483742
нет
Няша, я люблю тебя. За последние 5 лет прочитал наверное всего Кинга, ибо поехавший на книгах. Сейчас даже не вижу ничего. Зрение из-за книг ужасное.
С удовольствием бы поговорил с тобой, да вот пытался запостить это добрых 10 минут, проблемы с интернетом. Рассказ очень хороший. Жаль, что когда пост дойдёт, ты наверное уже уйдёшь отсюда.
Мужчина, лежащий на кушетке был Лестер Биллингс из Уоттербери. Согласно записи в формуляре, сделанной сестрой Викерс: двадцать восемь лет, служащий индустриальной фирмы в Нью-Йорке, разведен, отец троих детей, все дети умерли.
— Я не могу обратиться к священнику, потому-что неверующий. Не могу к адвокату, потому-что за такое дело он не возьмется. Я убил своих детей. Одного за другим. Первого, второго и третьего.
Доктор Харпер включил магнитофон.
Биллингс лежал прямой как палка — каждый мускул напряжен, руки сложены на груди, как у покойника, ноги свешиваются с кушетки. Портрет человека, приготовившегося пережить унижение. Он разглядывал белый потолок так, словно на нем были изображены живые картины.
— Хотите ли вы этим сказать, что вы самолично их убили, или…
— Нет, — нетерпеливо отмахнулся он. — Но они все на моей совести. Денни в шестьдесят седьмом. Шерли в семьдесят первом. Энди совсем недавно. Я хочу рассказать вам, как все было.
Харпер промолчал. Он думал, что Биллингс выглядит изможденным и старше своих лет. Волосы поредели, цвет лица нездоровый. Под глазами мешки от пристрастия к спиртному.
— Они были убиты, но никто этого не понимает. Если бы понимали, мне стало бы легче.
— Почему?
— Потому-что…
Биллинг осекся и, привстав на локтях, уставился в одну точку.
— Что там? — резко спросил он. Глаза сузились до щелок.
— Где?
— За дверью.
— Чулан, — ответил доктор Харпер. — Я вешаю там плащ.
— Откройте. Я хочу посмотреть.
Доктор не говоря ни слова, подошел к чулану и открыл дверь. На вешалке висел рыжеватый дождевик (остальные вешалки были свободны), внизу стояла пара черных туфель. Больше ничего.
— Все в порядке? — спросил Харпер.
— Да. — Биллингс снова вытянулся на кушетке.
— Вы сказали, — напомнил доктор, занимая свое место на стуле, — что если бы факт убийства был бы доказан, вам стало бы легче. Почему?
— Я бы получил пожизненное, — тотчас откликнулся Биллингс, — а в тюрьме все камеры просматриваются. Все, — он улыбнулся неизвестно чему.
— Как были убиты ваши дети?
— Только не вздумайте тянуть из меня подробности! — Биллингс повернулся на бок и с неприязнью уставился на Харпера. — Я сам скажу. Я не из тех, кто привык тут у вас изображать из себя Наполеона или объяснять, что он пристрастился к героину из-за того, что его в детстве не любила мамочка. Вы мне не поверите, я знаю, но это неважно. Мне все равно. Для меня главное рассказать.
— Я вас слушаю, — доктор Харпер достал из кармана трубку.
— Мы с Ритой поженились в шестьдесят пятом, мне стукнул двадцать один, ей восемнадцать. Она уже ждала ребенка. Это был Денни. — на губах появлась вымученная улыбка, которая тут же погасла. — Мне пришлось бросить колледж и зарабатывать на жизнь, но я не жалел ни о чем. Я любил жену и сына. Мы были счастливой семьей.
Вскоре после рождения нашего первого Рита снова забеременела, а в декабре шестьдесят шестого на свет появилась Шерли. Энди родился летом шестьдесят девятого, к тому времени Денни уже не было в живых. Энди был зачат случайно. Это не мои слова. Рита мне потом объясняла, что противозачаточные средства иногда дают сбой. Случайно? Сомневаюсь. Дети связывают мужчину по рукам и ногам, а женщине только этого и надо, особенно когда мужчина умней ее. Вы со мной согласны?
Харпер неопределенно крякнул.
— Не суть важно. Я его сразу полюбил, — он произнес это с какой-то мстительной интонацией, словно ребенка он полюбил назло жене.
— И кто же убил детей? — спросил доктор.
— Бука, — тотчас ответил Лестер Биллингс. — Всех троих убил Бука. Вышел из чулана и убил. — Он криво усмехнулся, — Считаете меня сумасшедшим? По лицу вижу. А мне все равно. Расскажу эту историю, и больше вы меня не увидите.
— Я вас слушаю, — повторил Харпер.
— Это началось, когда Денни было около двух, а Шерли только родилась. Ее кровать стояла рядом с нашей, Денни же спал в другой спальне. С какого-то момента он стал постоянно плакать, стоило Рите уложить его на ночь. Я сразу решил, что это он из-за бутылочки с молоком, которую ему перестали давать в постель. Рита считала, что не стоит идти на принцип, пусть, дескать, пьет себе в свое удовольствие, скоро сам отвыкнет. Вот так в детях воспитывают дурные наклонности. Напозволяют им черти-чего, а после за сердце хватаются, когда он в пятнадцать лет подружку обрюхатит или сядет на иглу, или, еще хуже, сделается «голубым». Представляете? Просыпаетесь в один прекрасный день, а ваш сын «голубой»!
Короче, я стал его сам укладывать. Плачет — я ему шлепок. Рита мне: «Знаешь, он все время повторяет „свет, свет“. Не знаю, Разве можно разобрать, что они там лепечут. Конечно матери — оно виднее…
Рита предложила оставлять включенным ночник. У нас был такой, знаете, с Микки Маусом на абажуре. Я запретил. Если не преодолеет страх перед темнотой в два года, всю жизнь будет бояться.
Да… В общем, он умер в первое лето после рождения Шерли. Я уложил его, помнится, в кровать, и он с ходу начал плакать. В тот раз я даже разобрал, что он там лепечет сквозь слезы. Он показывал пальчиком на чулан и приговаривал: «Бука, папа… Бука»
Я выключил ночник и, придя в нашу спальню, спросил у Риты, зачем она научила ребенка этому слову. Она сказала, что не учила. «Врешь, дрянь», — сказал я. Хотел даже устроить ей легкую выволочку, но сдержался.
Лето тогда выдалось тяжелое, понимаете. Никак не мог найти себе работу, и вот нашел: грузить на складе ящики с пепси-колой. Дома валился от усталости. А тут еще Шерли по ночам орет и Рита ее без конца укачивает. Я был готов выкинуть их обеих в окно, честное слово. Дети иногда могут до того допечь, так бы, кажется, своими руками и задушил.
В ту ночь Денни разбудил меня в три, как по часам. Я поплелся в уборную, можно сказать, с закрытыми глазами, а Рита мне в догонку: «Ты не подойдешь к нему?» Сама, говорю, подойдешь. Ну и завалился снова в постель. Уже совсем засыпал, когда она подняла истошный крик.
Я встал и пошел в другую спальню. Малыш лежал на спине, мертвый. В лице ни кровинки, глаза открыты. Это было самое страшное: открытые остекленевшие глаза. Помните фотографии убитых детей во Вьетнаме? Вот такие глаза. У американского ребенка не должно быть таких глаз. Он лежал на спине в подгузнике и клеенчатых трусах — последние две недели он стал опять мочиться. В общем, жуть. Такой был чудный парень…
Биллингс помотал головой, на губах появилась уже знакомая вымученная улыбка.
— Рита вопила как резаная. Она хотела взять его на руки и покачать, но я не позволил. Полицейские не любят, когда прикасаются к вещественным доказательствам. Я это точно знаю…
— Вы тогда догадывались, что это Бука? — мягко перебил его доктор Харпер.
— Нет, что вы. Гораздо позже. Но я обратил внимание на одну деталь. Тогда она не показалась мне какой-то особенной, но в память запала.
— Что же?
— Дверь в чулан была приоткрыта. На одну ладонь. А я ее сам закрывал, это я отлично помнил. У нас там стояли пакеты с порошком для сухой чистки. Сунет ребенок голову в такой пакет, и хлоп — асфиксия. Слыхали о таких случаях?
— Да. Что было дальше?
Биллингс передернул плечами.
— Похоронили, что. — Он с тоской поглядел на свои руки, которым пришлось бросать горсть земли на три детских гробика.
— Медицинское освидетельствование проводили?
— А то как же. — В глазах Биллингса блеснула издевка. — Деревенский олух со стетоскопом и черным саквояжем, а в черном саквояже — мятные карамельки и диплом ветеринарной школы. Сказать, какой он поставил диагноз? «Младенческая смерть»! Залудил, а? Это про двухгодовалого ребенка!
— О младенческой смерти обычно говорят применительно к первому году, — осторожно заметил доктор Харпер, — но иногда, за неимением лучшего термина, врачи употребляют его…
— Чушь собачья! — Биллингс словно выплюнул эти два слова.
Доктор разжег погасшую трубку.
— Через месяц после похорон мы перенесли Шерли в комнату Денни. Рита стояла на смерть, но последнее слово было за мной. Далось оно мне нелегко, можете мне поверить. Мне нравилось, что малышка при нас. Но над детьми нельзя дрожать, так их только испортишь. Когда моя мать брала меня с собой на пляж, она себе голос срывала от крика: «Не заходи в воду! Осторожно, там водоросли! Ты только-что поел! Не ныряй!» Акулами меня пугала, дальше уж ехать некуда. И что же? Теперь я к воде близко не подойду. Ей-богу. У меня при одном ее виде ногу судорогой сводит. Когда Денни еше был жив, Рита меня достала: свози их в Сэвин Рок. Так вот, меня там чуть не стошнило. Короче, в этих делах я кое-что смыслю. Над детьми нельзя дрожать. И самим тоже нельзя раскисать. Жизнь продолжается. Так что Шерли сразу переехала в кроватку Денни. Только матрас мы выбросили на свалку — сами понимаете, микробы, то-се.
Год проходит. Укладываю я Шерли спать, а она вдруг устраивает настоящий концерт. «Бука, — кричит, — Бука!»
Я аж вздрогнул. Прямо как Денни. Тут в памяти и всплыла приоткратая дверь в чулан. Сразу захотелось унести Шерли в нашу спальню.
— Даже так?
— Нет, «захотелось» — это, конечно, громко сказано. — взгляд Биллингса снова упал на руки, и сразу щека задергалась. — Не мог же я признать перед Ритой, что оказался неправ. Я обязан был проявит силу воли. Вот она бесхарактерная… запросто легла со мной в постель, когда браком еще и не пахло.
Харпер не удержался:
— А если взглянуть иначе: что это вы запросто легли с ней в постель задолго до женитьбы?
Биллингс оставил в покое свои руки и повернулся к доктору.
— Умника из себя строите?
— Вовсе нет.
— Тогда не мешайте мне рассказывать по-моему, — огрызнулся Биллингс. — Я пришел облегчить душу. Вспомнить, как все было. Если вы ждали, что я здесь начну расписывать всякие постельные подробности, то вы сильно просчитались. У нас с Ритой был здоровый секс, никаких там грязных извращений. Я знаю, некоторые заводятся, рассказывая про всякое такое, но я не из их числа, понятно?
— О'кей, — примирительным тоном сказал доктор.
— О'кей, — в тоне Биллингса был вызов, но не было уверенности. Казалось, он потерял нить разговора и только беспокойно поглядывал на плотно прикрытую дверь чулана.
— Открыть? — спросил Харпер, проследив его взгляд.
— Нет! — вскинулся Биллингс и позвлил себе нервный смешок. — Что я, галош не видел?
Он помолчал.
— Шерли тоже стала жертвой Буки. — Биллингс потер лоб, словно помагая себе воскресить детали. — Не прошло и месяца. Но перед этим кое-что случилось. Однажды ночью я услышал шум, а затем ее крик. В холле горел свет, и я быстро добежал до соседней спальни. Я распахнул дверь и увидел… она сидела в кроватке, вся в слезах, а в затемненном пространстве перед чуланом… что-то двигалось… шлепало по мокрому…
— Дверь была открыта?
— Немного. На ладонь. — Биллингс облизнул губы. — Шерли кричала: «Бука, Бука!» И еще что-то, вроде «уан». Прибежала Рита: «Что стряслось?» «Испугалась, — говорю, — теней от веток на потолке».
— Вы сказали «уан»?
— А что?
— Может быть, она хотела сказать «чулан»?
— Может быть. А может, и нет, — он перешел на шепот и как-то странно покосился на дверь.
— Вы заглянули в чулан?
— Д-да. — Биллингс сжал пальцы так, что побелели суставы.
— И увидели там Б…
— Ничего я там не увидел! — взвился Биллингс. Слова вдруг хлынули из него потоком, точно где-то внутри вытащили пробку. — Она вся почернела, слышите? А глаза, глаза смотрели прямо на меня, словно говорили: «Вот он меня и убил, а ты ему помог, ты ушел в другую комнату…»
Он бормотал нечто невразумительное, на глаза навернулись слезы.
— В Хартфордском госпитале, после вскрытия, мне сказали, что она проглотила собственный язык из-за мозговой спазмы. Я уехал оттуда один, потому-что Риту они накачали транквилизаторами. Она была не в себе. Я возвращался домой и думал: «Чтобы у ребенка случилась мозговая спазма, его надо до смерти напугать». Я возвращался домой и думал: «Там прячется ОНО». Я лег спать на кушетке. С зажженным светом.
— Что-нибудь еще произошло в ту ночь?
— Мне приснился сон. Темная комната, а рядом, в чулане… кто-то, кого я не могу толком разглядеть. Оно там… шуршало. Этот сон напомнил мне комикс, который я чтал в детстве. «Таинственные истории» — помните эту книжку? Картинки к ней делал этот тип Грэм Инглз, он мог вам нарисовать любую жуть, какая только есть на свете… и какой нет — тоже. Короче, была там история про женщину, утопившую своего мужа. Она привязала ему к ногам по камню и столкнула в карьер, заполненный водой. А он возьми и заявись домой. Распухший, зеленый, весь в водорослях. Пришел и убил ее… И вот я, значит, проснулся среди ночи оттого, что будьто надо мной кто-то наклонился…
Доктор Харпер взглянул на часы, встроенные в писменный стол: Лестер Биллингс говорил почти тридцать минут. Доктор спросил:
— Как повела себя по отношению к вам жена после возвращения из больницы?
— Она по-прежнему меня любила, — в голосе Билингса звучала гордость. И по-прежнему готова была меня во всем слушаться. Жена есть жена, верно? Эти феминистки — все ненормальные. По-моему, так: всяк сверчек знай свой шесток. У каждого человека свой… как бы это сказать?..
— Свое место в жизни?
— Вот! — Биллингс щелкнул пальцами. — В самую точку. В семье главный кто — муж. В общем, первые месяцы Рита была как пришибленная — тенью слонялась по дому, не пела, не смеялась, не смотрела телевизор. Но я знал: это пройдет. К маленьким детям не успевают так уж сильно привязаться. Через год без карточки и не вспомнишь, как они выглядели.
— Она не хотела нового ребенка, — добавил он мрачно. — Я был против. Не вообще, а пока. Надо же сначала в себя прийти. Поживем, говорю, хоть немного в свое удовольствие. Когда нам было жить? В кино выбраться — носом землю роешь в поисках сиделки. На бейсбольный матч съездить — детей к ее родителям подбрасываешь. Моя мать — та наотрез отказывалась. Не могла простить, что Денни родился не через положенные девять месяцев после свадьбы. Она называла Риту уличной девицей. У нее все были уличными девицами — ну, не анекдот? Однажды она усадила меня перед собой и стала рассказывать, какими болезнями может наградить мужчину уличная… ну, то есть проститутка. Назавтра у тебя на… на члене появится краснота, а через неделю он отсохнет. Вот так. Она даже на свадьбу к нам не пришла.
Биллингс забарабанил по груди пальцами.
— Гинеколог предложил Рите поставить спираль. Это, говорит, с гарантией. Вы и знать не будете, что она у вас стоит. — Он усмехнулся, глядя в потолок. — Вот именно, никто не знает, стоит она там, или не стоит. А потом — бац — опять залетела. Правильно, с гарантией.
— Идеальных противозачаточных средств не существует, — подал голос доктор Харпер. — Таблетки, например, оставляют два процента риска. Что касается спирали, то ее могут вытолкнуть сокращения матки, или месячные, или…
— Или ее просто вытаскивают.
— Тоже возможный вариант.
— Одним словом, она уже вяжет вещи для маленького и съедает целую банку пикулей в один присест. И щебечет, сидя у меня на коленях, что «это Господь так захотел». Смех собачий.
— Ребенок родился в конце года?
— Да. Мальчик. Эндрю Лестер Биллингс. Я к нему долгое время вообще не подходил. Она эту кашу заварила, пускай и расхлебывает. Вы меня, наверно, осуждаете, но не забудьте, что я пережил.
Ну, а потом я оттаял, да-да. Изо всех троих он единственный был на меня похож. Денни пошел в мать, а Шерли вообше неизвестно в кого, ну разве что в мою бабку. Зато Эндрю был вылитый я.
После работы я всегда играл с ним в манеже. Схватит меня за палец, вот так, и заливается. Представляете, парню девять недель, а он уже улыбается до ушей своему папашке.
Раз, помню, выхожу из лавки с прыгунком. Это я-то! Я всегда говорю: дети не ценят своих родителей, а вырастут, еще спасибо скажут. Я когда начал покупать ему все эти штучки-дрючки, сам почувствовал, как к нему привязался. Я тогда уже устроился в приличное место, в компанию «Клюэтт и сыновья», продавать запчасти. Неплохие, между прочим, деньги зарабатывал. И когда Энди исполнился год, мы переехали в Уотербери. В прежнем доме слишком много было тяжелых воспоминаеий… и чуланов.
Следующий год был наш год. Я бы отдал все пальцы на правой руке, чтобы его вернуть. Конечно, еще был Вьетнам, и хиппи разгуливали по улице в чем мать родила, и черномазые шумели о своих правах, но нас все это не касалось. Мы жили на тихой улице с симпатичными соседями. Да, счастливое было времечко. Я раз спросил Риту, нет ли у нее страха. Бог любит троицу и все такое. а она мне: «Это не про нас». Понимаете, она считала, что Господь отметил нашего Энди, что он очертил вокруг него священный круг.
Лицо Биллингса, обращенное кверху, исказила страдальческая гримаса.
— Ну, а потом все как-то стало разваливаться. В самом доме что-то изменилось. Я начал оставлять сапоги в холле, чтобы лишний раз не заглядывать в чулан. «Вдруг оно там?» — говорил я себе. — Притаился и ждет, когда я открою дверь». Мне уже мерещилось: шлеп-шлеп… весь зеленый, в водорослях, и с них вода капает.
Рита забеспокоилась, не много ли я взваливаю на себя работы, и тут я ей выдал, как в былые времена. Каждое утро у меня сжималось сердце оттого, что они остаются одни в доме, но сам при этом, учтите, не хотел на лишнюю минуту задержаться. Я начал думать, что оно потеряло нас из виду, когда мы переехали. Оно нас повсюду искало, вынюхивало наши следы. И наконец нашло. Теперь оно подстерегает Энди… и меня тоже. Понимаете, если постоянно о чем-то таком думать, это превращается в реальность. Реальность, способную убивать детей и… и…
— Вы боитесь договаривать, мистер Биллингс?
Он не отвечал. Часы отсчитали минуту, две…
— Энди умер в феврале, — резко нарушил он молчание. — Риты дома не было. Ей позвонил отец и сказал, что ее мать находится в критическом состоянии. Рита уехала в тот же вечер. Критическое состояние продлилось ни много ни мало два месяца. Днем, когда меня не было дома, за Энди присматривала женщина, добрая душа. А ночью я уже сам.
Биллингс облизнул губы.
— Малыша я укладывал в нашей спальне. Забавно. Ему было два года, и Рита меня как-то спросила, не хочу ли я перенести его кровать в другую спальню. Вычитала у Спока или у кого-то из этой компании, что детям вредно спать в одной комнате с родителями. Из-за секса и всякого такого. Не знаю, лично мы этим занимались, когда он засыпал. И вообще, честно вам скажу, не хотелось мне убирать его от нас. Страшно было… после Денни и Шерли.
— Но вы его убрали? — полуутвердительно спросил Хпрпер.
— Да, — Биллингс выдавил из себя виноватую жалкую улыбку. — Убрал.
И снова мучительное молчание.
— Я был вынужден! — взорвался он. — Вы слышите меня, вынужден! Когда Рита уехала, оно… оно осмелело. Начало… Нет, вы мне не поверите. Однажды ночью все двери в доме вдруг открылись настеж. В другой раз, утром, я обнаружил цепочку грязных следов на полу, между чуланом и входной дверью. Паркет выпачкан илом, зеркала разбиты… и эти звуки… звуки…
Он запустил пятерню в свою поредевшую шевелюру.
— Под утро проснешься — как будто только часы тикают, а вслушаешься — крадется! Но не бесшумно, а так, чтобы его слышали! Точно лапами — легко так по дереву. А ты лежишь… и с открытыми глазами-то страшно — еще, не дай Бог, увидишь, и закрывать боязно — сейчас как ударит тебя хохотом и гнилью… и за шею тебя скользкими своими щупальцами…
Биллингс, белый как полотно, пытался совладать с дрожью.
— Я вынужден был убрать малыша от нас. Я знал, что оно окажется тут как тут, ведь Энди слабейший. Так все и вышло. Среди ночи он закричал, и когда я, собрав все свое мужество, перешагнул порог его спальни, Энди, стоя в кровати, повторял: «Бука… Бука… хочу к папе…»
Голос Биллингса сорвался на детский фальцет. Он весь словно съежился на кушетке.
— Но я не мог его забрать в нашу спальню. Не мог, поймите вы это… А через час крик повторился, но уже какой-то сдавленный. Я сразу кинулся на этот крик, уже ни о чем не думая. Когда я ворвался в спальню, ОНО трясло моего мальчика, словно терьер какую-нибудь тряпку… трясло, пока у Энди не хрустнули шейные позвонки…
— А вы?
— А я бросился бежать, — бесцветным неживым голосом отвечал Биллингс. — Прямиком в ночное кафе. Вот что значит — душа в пятки ушла. Шесть чашек кофе, одну за другой. А затем уж отправился домой. Светало. Первым делом я вызвал полицию. Когда мы вошли в спальню, мальчик лежал на полу, в ушке запеклась капля крови. Дверь в чулан была приоткрыта на ладонь.
Он умолк. Доктор Харпер взглянул на циферблат, прошло пятьдесят минут.
— Запишитесь на прием у сестры, — сказал доктор. — Вам придется походить ко мне. Вторник и четверг вас устраивают?
— Я пришел рассказать историю, больше ничего. Думал облегчить душу. Знаете, полиции я тогда соврал. Он у нас, говорю, уже выпадал из кроватки… и они это проглотили. А что им, интересно, оставалось? Картина обычная. Сколько таких несчастных случаев. А вот Рита догадалась. Уж не знаю как… но она… догадалась…
Он прикрыл глаза ладонью и заплакал.
— Мистер Биллингс, нам предстоит долгий разговор, — сказал доктор Харпер после небольшой паузы — Надеюсь, я помогу вам освободиться, хотя бы частично, от чувства вины, которое гнетет вас. Но для этого вы сами должны хотеть освободиться.
— А вы думаете, я не хочу? — Билингс убрал ладонь. В красных слезящихся глазах стояла мольба.
— Пока я в этом не уверен, — осторожно сказал Харпер. — Итак, вторник и четверг?
После некоторого молчания Биллингс недовольно проворчал:
— Психиатры чертовы. Ладно, будь по вашему.
— Тогда запишитесь у приемной сестры, мистер Биллингс. Желаю вам удачного дня.
Биллингс хмыкнул и вышел из кабинета, даже не оглянувшись.
Сестры за столом не оказалось. Аккуратная табличка извещала: ВЕРНУСЬ ЧЕРЕЗ МИНУТУ.
Биллингс снова заглянул в кабинет.
— Доктор, если приемная сестра…
Никого.
Только дверь в чулан приоткрыта на ладонь.
— Чудненько, — донесся оттуда приглушенный голос. Можно было подумать, что у говорившего рот набит водорослями. — Чудненько.
Биллингс прилип к полу, чувствуя, как между ног расползается теплое влажное пятно.
Дверь чулана открылась.
— Чудненько, — повторил Бука, вылезая на свет.
В зеленоватых пальцах утопленника он держал маску доктора Харпера.
>>52481848
10 из 10!
>>52484558
А то. Конец очень хорош.
бамп?
Блин, надо самому читать, а то меня подобные ощущения выкаблучивают.
>>52484738
Какие еще ощущения?
Мистер Дии сидел в большом кресле. Его пояс был ослаблен, на коленях
лежали вечерние газеты. Он мирно покуривал трубку и наслаждался жизнью.
Сегодня ему удалось продать два амулета и бутылочку приворотного зелья;
жена домовито хозяйничала на кухне, откуда шли чудесные ароматы; да и
трубка курилась легко... Удовлетворенно вздохнув, мистер Дии зевнул и
потянулся.
Через комнату прошмыгнул Мортон, его девятилетний сын, нагруженный
книгами.
- Как дела в школе? - окликнул мистер Дии.
- Нормально, - ответил мальчик, замедлив шаги, но не останавливаясь.
- Что там у тебя? - спросил мистер Дии, махнув на охапку книг в руках
сына.
- Так, еще кое-что по бухгалтерскому учету, - невнятно проговорил
Мортон, не глядя на отца. Он исчез в своей комнате.
Мистер Дии покачал головой. Парень ухитрился втемяшить в башку, что
хочет стать бухгалтером. Бухгалтером!.. Спору нет, Мортон действительно
здорово считает; и все же эту блажь надо забыть. Его ждет иная, лучшая
судьба.
Раздался звонок.
Мистер Дии подтянул ремень, торопливо набросил рубашку и открыл
дверь. На пороге стояла мисс Грииб, классная руководительница сына.
- Пожалуйста, заходите, мисс Грииб, - пригласил Дии. - Позволите вас
чем-нибудь угостить?
- Мне некогда, - сказала мисс Грииб и, подбоченясь, застыла на
пороге. Серые растрепанные волосы, узкое длинноносое лицо и красные
слезящиеся глаза делали ее удивительно похожей на ведьму. Да и немудрено,
ведь мисс Грииб и впрямь была ведьмой.
- Я должна поговорить о вашем сыне, - заявила учительница.
В этот момент, вытирая руки о передник, из кухни вышла миссис Дии.
- Надеюсь, он не шалит? - с тревогой произнесла она.
Мисс Грииб зловеще хмыкнула.
- Сегодня я дала годовую контрольную. Ваш сын с позором провалился.
- О, боже, - запричитала миссис Дии. - Четвертый класс, весна, может
быть...
- Весна тут ни при чем, - оборвала мисс Грииб. - На прошлой неделе я
задала Великие Заклинания Кордуса, первую часть. Вы же знаете, проще
некуда. Он не выучил ни одного.
- Хмм, - протянул мистер Дии.
- По биологии - не имеет ни малейшего представления об основных
магических травах. Ни малейшего.
- Немыслимо! - сказал мистер Дии.
Мисс Грииб коротко и зло рассмеялась.
- Более того, он забыл Тайный алфавит, который учили в третьем
классе. Забыл Защитную Формулу, забыл имена девяноста девяти младших бесов
Третьего круга, забыл то немногое, что знал по географии Ада. Но хуже
всего - он просто не желает учиться.
Мистер и миссис Дии молча переглянулись. Все это было очень серьезно.
Какая-то толика мальчишеского небрежения дозволялась, даже поощрялась, ибо
свидетельствовала о силе характера. Но ребенок должен знать азы, если
надеется когда-нибудь стать настоящим чародеем.
- Скажу прямо, - продолжала мисс Грииб, - в былые времена я бы его
отчислила, и глазом не моргнув. Но нас так мало...
Мистер Дии печально кивнул. Ведовство в последние столетия хирело.
Старые семьи вымирали, становились жертвами демонических сил или учеными.
А непостоянная публика утратила всякий интерес к дедовским чарам и
заклятьям.Теперь лишь буквально считанные владели Древним Искусством, хранили
его, преподавали детям в таких местах, как частная школа мисс Грииб.
Священное наследие и сокровище.
- Надо же - стать бухгалтером! - воскликнула учительница. - Я не
понимаю, где он этого набрался. - Она обвиняюще посмотрела на отца. - И не
понимаю, почему эти глупые бредни не раздавили в зародыше.
Мистер Дии почувствовал, как к лицу прилила кровь.
- Но учтите - пока у Мортона голова занята этим, толку не будет!
Мистер Дии не выдержал взгляда красных глаз ведьмы. Да, он виноват.
Нельзя было приносить домой тот игрушечный арифмометр. А когда он впервые
застал Мортона за игрой в двойной бухгалтерский учет, надо было сжечь
гроссбух!
Но кто мог подумать, что невинная шалость перейдет в навязчивую идею?
Миссис Дии разгладила руками передник и сказала:
- Мисс Грииб, вся надежда на вас. Что вы посоветуете?
- Что могла, я сделала, - ответила учительница. - Остается лишь
вызвать Борбаса, Демона Детей. Тут, естественно, решать вам.
- О, вряд ли все так уж страшно, - быстро проговорил мистер Дии. -
Вызов Борбаса - серьезная мера.
- Повторяю, решать вам, - сказала мисс Грииб. - Хотите, вызывайте,
хотите, нет. При нынешнем положении дел, однако, вашему сыну никогда не
стать чародеем.
Она повернулась.
- Может быть, чашечку чаю? - поспешно предложила миссис Дии.
- Нет, я опаздываю на шабаш ведьм в Цинциннати, - бросила мисс Грииб
и исчезла в клубах оранжевого дыма.
Мистер Дии отогнал рукой дым и закрыл дверь.
- Хм. - Он пожал плечами. - Могла бы и ароматизировать...
- Старомодна, - пробормотала миссис Дии.
Они молча стояли у двери. Мистер Дии только сейчас начал осознавать
смысл происходящего. Трудно было себе представить, что его сын, его
собственная кровь и плоть, не хочет продолжать семейную традицию. Не может
такого быть!
- После ужина, - наконец решил мистер Дни, - я с ним поговорю.
По-мужски. Уверен, что мы обойдемся без всяких демонов.
- Хорошо, - сказала миссис Дии. - Надеюсь, тебе удастся его
вразумить.
Она улыбнулась, и ее муж увидел, как в глазах сверкнули знакомые
ведьмовские огоньки.
- Боже, жаркое! - вдруг опомнилась миссис Дии, и огоньки потухли. Она
заспешила на кухню.
Ужин прошел тихо. Мортон знал, что приходила учительница, и ел,
словно чувствуя вину, молча. Мистер Дии резал мясо, сурово нахмурив брови.
Миссис Дии не пыталась заговаривать даже на отвлеченные темы.
Проглотив десерт, мальчик скрылся в своей комнате.
- Пожалуй, начнем. - Мистер Дии допил кофе, вытер рот и встал. - Иду.
Где мой Амулет Убеждения?
Супруга на миг задумалась, потом подошла к книжному шкафу.
- Вот, - сказала она, вытаскивая его из книги в яркой обложке. - Я им
пользовалась вместо закладки.
Мистер Дии сунул амулет в карман, глубоко вздохнул и направился в
комнату сына.
Мортон сидел за своим столом. Перед ним лежал блокнот, испещренный
цифрами и мелкими аккуратными записями; также шесть остро заточенных
карандашей, ластик, абак и игрушечный арифмометр. Над краем стола
угрожающе нависла стопка книг: "Деньги" Римраамера, "Практика ведения
банковских счетов" Джонсона и Кэлоуна, "Курс лекций для фининспекторов" и
десяток других.
Мистер Дии сдвинул в сторону разбросанную одежду и освободил себе
место на кровати.
- Как дела, сынок? - спросил он самым добрым голосом, на какой был
способен.
- Отлично, пап! - затараторил Мортон. - Я дошел до четвертой главы
"Основ счетоводства", ответил на все вопросы...
- Сынок, - мягко перебил Дии, - я имею в виду занятия в школе.
Мортон смутился и заелозил ногами по полу.
- Ты же знаешь, в наше время мало кто из мальчиков имеет возможность
стать чародеем...
- Да, сэр, знаю. - Мортон внезапно отвернулся и высоким срывающимся
голосом произнес: - Но, пап, я хочу быть бухгалтером. Очень хочу. А, пап?
Мистер Дии покачал головой.
- Наша семья, Мортон, всегда славилась чародеями. Вот уж одиннадцать
веков фамилия Дии известна в сферах сверхъестественного.
Мортон продолжал смотреть в окно и елозить ногами.
- Ты ведь не хочешь меня огорчать, да, мальчик? - Мистер Дии печально
улыбнулся. - Знаешь, бухгалтером может стать каждый. Но лишь считанным
единицам подвластно искусство Черной Магии.
Мортон отвернулся от окна, взял со стола карандаш, попробовал острие
пальцем, завертел в руках.
- Ну что, малыш? Неужели нельзя заниматься так, чтобы мисс Грииб была
довольна?
Мортон затряс головой.
- Я хочу стать бухгалтером.
Мистер Дии с трудом подавил злость. Что случилось с Амулетом
Убеждения? Может, заклинание ослабло? Надо было подзарядить...
- Мортон, - продолжил он сухим голосом. - Я всего-навсего Адепт
Третьей степени. Мои родители были очень бедны, они не могли послать меня
учиться в университет.
- Знаю, - прошептал мальчик.
- Я хочу, чтобы у тебя было все то, о чем я лишь мечтал. Мортон, ты
можешь стать Адептом Первой степени. - Мистер Дии задумчиво покачал
головой. - Это будет трудно. Но мы с твоей мамой сумели немного отложить и
кое-как наскребем необходимую сумму.
Мортон покусывал губы и вертел карандаш.
- Сынок, Адепту Первой степени не придется работать в магазине. Ты
можешь стать Прямым Исполнителем Воли Дьявола. Прямым Исполнителем! Ну,
что скажешь, малыш?
На секунду Дии показалось, что его сын тронут, губы Мортона
разлепились, глаза подозрительно заблестели. Потом мальчик взглянул на
свои книги, на маленький абак, на игрушечный арифмометр.
- Я буду бухгалтером, - сказал он.
- Посмотрим! - Мистер Дии сорвался на крик, его терпение лопнуло. -
Нет, молодой человек, ты не будешь бухгалтером, ты будешь чародеем. Что
было хорошо для твоих родных, будет хорошо и для тебя, клянусь всем, что
есть проклятого на свете! Ты еще припомнишь мои слова.
И он выскочил из комнаты.
Как только хлопнула дверь, Мортон сразу же склонился над книгами.
Мистер и миссис Дии молча сидели на диване. Миссис Дии вязала, но
мысли ее были заняты другим. Мистер Дии угрюмо смотрел на вытертый ковер
гостиной.
- Мы его испортили, - наконец произнес мистер Дии. - Надежда только
на Борбаса.
- О, нет! - испуганно воскликнула миссис Дии. - Мортон совсем еще
ребенок.
- Хочешь, чтобы твой сын стал бухгалтером? - горько спросил мистер
Дии. - Хочешь, чтобы он корпел над цифрами вместо того, чтобы заниматься
важной работой Дьявола?
- Разумеется, нет, - сказала жена. - Но Борбас...
- Знаю. Я сам чувствую себя убийцей.
Они погрузились в молчание. Потом миссис Дии заметила:
- Может, дедушка?.. Он всегда любил мальчика.
- Пожалуй, - задумчиво произнес мистер Дии. - Но стоит ли его
беспокоить? В конце концов старик уже три года мертв.
- Понимаю. Однако третьего не дано: либо это, либо Борбас.
Мистер Дии согласился. Неприятно, конечно, нарушать покой дедушки
Мортона, но прибегать к Борбасу неизмеримо хуже. Мистер Дии решил
немедленно начать приготовления и вызывать своего отца.
Он смешал белену, размолотый рог единорога, болиголов, добавил
кусочек драконьего зуба и все это поместил на ковре.
- Где мой магический жезл? - спросил он жену.
- Я сунула его в сумку вместе с твоими клюшками для гольфа, -
ответила она.
Мистер Дии достал жезл и взмахнул им над смесью. Затем пробормотал
три слова Высвобождения и громко назвал имя отца.
От ковра сразу же поднялась струйка дыма.
- Здравствуйте, дедушка. - Миссис Дии поклонилась.
- Извини за беспокойство, папа, - начал мистер Дии. - Дело в том, что
мой сын - твой внук - отказывается стать чародеем. Он хочет быть...
счетоводом.
Струйка дыма затрепетала, затем распрямилась и изобразила знак
Старого Языка.
- Да, - ответил мистер Дии. - Мы пробовали убеждать. Он непоколебим.
Дымок снова задрожал и сложился в иной знак.
- Думаю, это лучше всего, - согласился мистер Дии. - Если испугать
его до полусмерти, он раз и навсегда забудет свои бухгалтерские бредни.
Да, жестоко - но лучше, чем Борбас.
Струйка дыма отчетливо кивнула и потекла к комнате мальчика. Мистер и
миссис Дии сели на диван.
Дверь в комнату Мортона распахнулась и, будто на чудовищном
сквозняке, с треском захлопнулась. Мортон поднял взгляд, нахмурился и
вновь склонился над книгами.
Дым принял форму крылатого льва с хвостом акулы. Страшилище взревело
угрожающе, оскалило клыки и приготовилось к прыжку.
Мортон взглянул на него, поднял брови и стал записывать в тетрадь
колонку цифр.
Лев превратился в трехглавого ящера, от которого несло отвратительным
запахом крови. Выдыхая языки пламени, ящер двинулся на мальчика.
Мортон закончил складывать, проверил результат на абаке и посмотрел
на ящера.
С душераздирающим криком ящер обернулся гигантской летучей мышью,
испускающей пронзительные невнятные звуки. Она стала носиться вокруг
головы мальчика, испуская стоны и пронзительные невнятные звуки.
Мортон улыбнулся и вновь перевел взгляд на книги.
Мистер Дии не выдержал.
- Черт побери! - воскликнул он. - Ты не испуган?!
- А чего мне пугаться? - удивился Мортон. - Это же дедушка!
Летучая мышь тут же растворилась в воздухе, а образовавшаяся на ее
месте струйка дыма печально кивнула мистеру Дии, поклонилась миссис Дии и
исчезла.
- До свиданья, дедушка! - попрощался Мортон. Потом встал и закрыл
дверь в свою комнату.
- Все ясно, - сказал мистер Дии. - Парень чертовски самоуверен.
Придется звать Борбаса.
- Нет! - вскричала жена.
- А что ты предлагаешь?
- Не знаю, - проговорила миссис Дии, едва не рыдая. - Но Борбас...
После встречи с ним дети сами на себя не похожи.
Мистер Дии был тверд как кремень.
- И все же, ничего не поделаешь.
- Он еще такой маленький! - взмолилась супруга. - Это... это травма
для ребенка!
- Ну что ж, используем для лечения все средства современной медицины,
- успокаивающе произнес мистер Дии. - Найдем лучшего психоаналитика, денег
не пожалеем... Мальчик должен быть чародеем.
- Тогда начинай, - не стесняясь своих слез, выдавила миссис Дии. - Но
на мою помощь не рассчитывай.
Все женщины одинаковые, подумал мистер Дии, когда надо проявить
твердость, разнюниваются... Скрепя сердце он приготовился вызывать
Борбаса, Демона Детей.
Сперва понадобилось тщательно вычертить пентаграмму вокруг
двенадцатиконечной звезды, в которую была вписана бесконечная спираль.
Затем настала очередь трав и экстрактов - дорогих, но совершенно
необходимых. Оставалось лишь начертать Защитное Заклинание, чтобы Борбас
не мог вырваться и уничтожить всех, и тремя каплями крови гиппогрифа...
- Где у меня кровь гиппогрифа?! - раздраженно спросил мистер Дии,
роясь в серванте.
- На кухне, в бутылочке из-под аспирина, - ответила миссис Дии,
вытирая слезы.
Наконец все было готово. Мистер Дии зажег черные свечи и произнес
слова Снятия Оков.
В комнате заметно потеплело; дело было только за Прочтением Имени.
- Мортон, - позвал отец. - Подойди сюда.
Мальчик вышел из комнаты и остановился на пороге, крепко сжимая одну
из своих бухгалтерских книг. Он выглядел совсем юным и беззащитным.
- Мортон, сейчас я призову Демона Детей. Не толкай меня на этот шаг,
Мортон.
Мальчик побледнел и прижался к двери, но упрямо замотал головой.
- Что ж, хорошо, - проговорил мистер Дии. - БОРБАС!
Раздался грохот, полыхнуло жаром, и появился Борбас, головой подпирая
потолок. Он зловеще ухмылялся.
- А! - вскричал демон громовым голосом. - Маленький мальчик!
Челюсть Мортона отвисла, глаза выкатились на лоб.
- Непослушный маленький мальчик, - просюсюкал Борбас и, рассмеявшись,
двинулся вперед; от каждого шага сотрясался весь дом.
- Прогони его! - воскликнула миссис Дии.
- Не могу, - срывающимся голосом произнес ее муж. - Пока он не
сделает свое дело, это невозможно.
Огромные лапы демона потянулись к Мортону; но мальчик быстро открыл
книгу.
- Спаси меня! - закричал он.
В то же мгновение в комнате возник высокий, ужасно худой старик, с
головы до пят покрытый кляксами и бухгалтерскими ведомостями. Его глаза
зияли двумя пустыми нулями.
- Зико-пико-рил! - взвыл демон, повернувшись к незнакомцу. Однако
худой старик засмеялся и сказал:
- Контракт, заключенный с Высшими Силами, может быть не только
оспорен, но и аннулирован как недействительный.
Демона швырнуло назад; падая, он сломал стул. Борбас вскарабкался на
ноги (от ярости кожа его раскалилась докрасна) и прочитал Главное
Демоническое Заклинание:
- ВРАТ ХЭТ ХО!
Но худой старик заслонил собой мальчика и выкрикнул слова Изживания:
- Отмена, Истечение, Запрет, Немощность, Отчаяние и Смерь!
Борбас жалобно взвизгнул, попятился, нашаривая в воздухе лаз; сиганул
туда и был таков.
Худой старик повернулся к мистеру и миссис Дии, забившимся в угол
гостиной, и сказал:
- Знайте, что я - Бухгалтер. Знайте также, что это Дитя подписало со
мной Договор, став Подмастерьем и Слугой моим. В свою очередь я,
БУХГАЛТЕР, обязуюсь обучить его Проклятию Душ путем заманивания в коварную
сеть Цифр, Форм, Исков и Репрессалий. Вот мое Клеймо!
Бухгалтер поднял правую руку Мортона и продемонстрировал чернильное
пятно на среднем пальце. Потом он повернулся к мальчику и мягким голосом
добавил:
- Завтра, малыш, мы займемся темой "Уклонение от Налогов как Путь к
Проклятью".
- Да, сэр, - восторженно просиял Мортон.
Напоследок строго взглянув на чету Дии, Бухгалтер исчез.
Наступила долгая тишина. Затем мистер Дии обернулся к жене.
- Что ж, - сказал он. - Если парень так хочет быть бухгалтером, то
лично я ему мешать не стану.
Кингофаги, что вы скажете насчет "Девочки, которая любила Тома Гордона"? В детстве много его читал (практически всё, кроме "Темной башни"), и почему-то вынес, что "Девочка" - самое серьезное и взрослое у него. Недавно пытался перечитать - в значительной мере хуита. Почему так, понятно, но на самом-то деле как?
>>52484816
Много будешь знать-плохо будешь спать:Р
>>52485116
Хунта.
Сейчас я буду по частям постить один из рассказов Стивена Кинга. Он короткий и легко читается, поэтому сойдет за крипипасту.
Да, я понимаю что вы можете нагуглить и прочитать все сразу сами.
Зачем? Испугаться на ночь и, может, пристрастить к творчеству Кинга.
Они встретились случайно в баре аэропорта Кеннеди.
- Джимми? Джимми Маккэнн?
Сколько воды утекло после их последней встречи на выставке в
Атланте! С тех пор Джимми несколько располнел, но был в отличной
форме.
- Дик Моррисон?
- Точно. Здорово выглядишь. - Они пожали руки.
- Ты тоже, - сказал Маккэнн, но Моррисон знал, что это
неправда. Он слишком много работал, ел и курил.
- Кого-нибудь встречаешь, Джимми?
- Нет. Лечу в Майами на совещание.
- Все еще работаешь в фирме "Крэгер и Бартон"?
- Я теперь у них вице-президент.
- Вот это да! Поздравляю! Когда тебя назначили? - Моррисон
попробовал убедить себя, что желудок у него схватило не от
зависти.
- В августе. До этого в моей жизни произошли большие
изменения. Это может тебя заинтересовать.
- Разумеется, мне очень интересно.
- Я был в поганой форме, - начал Маккэнн. - Неурядицы с женой,
отец умер от инфаркта, меня начал мучать жуткий кашель. Как-то в
мой кабинет зашел Бобби Крэгер и энергично, как бы по-отцовски,
поговорил со мной. Помнишь эти разговоры?
- Еще бы! - Моррисон полтора года проработал у Крэгера и
Бартона, а потом перешел в агенство "Мортон". - "Или возьми себя
в руки, или пошел вон".
Маккэнн рассмеялся.
- Ты же знаешь. Доктор мне сказал: "У вас язва в начальной
стадии, бросайте курить". С тем же успехом он мог сказать мне:
"Бросайте дышать! "
Моррисон с отвращением посмотрел на свою сигарету и погасил
ее, зная, что тут же закурит новую.
- И ты бросил курить?
- Бросил. Сначала даже не думал, что смогу: курил украдкой при
первой возможности. Потом встретил парня, который рассказал мне
про корпорацию на Сорок шестой улице. Это настоящие специалисты.
Терять мне было нечего - я пошел к ним. С тех пор не курю.
- Они пичкали тебя какими-то препаратами?
- Нет. - Маккэнн достал бумажник и начал в нем рыться. - Вот.
Помню, она у меня где-то завалялась. Он положил на стойку
визитную карточку:
К О Р П О Р А Ц И Я
"БРОСАЙТЕ КУРИТЬ"
Остановитесь! Ваше здоровье
улетучивается с дымом!
237 Ист, Сорок шестая улица.
Лечение по предварительной договоренности.