Новенькая
Перед первым в четверти уроком
в коридоре мигрант-ровесник,
хромая, подходит боком:
«Вы ведь словесник?»
Выговорил и как будто сам
удивлен, что запомнил слово.
Улыбаюсь ему: «Салам!»
Улыбается мне: «Здорово!»
Виделись до этого много раз,
но лично с ним не знакомы,
он тут такой один у нас -
лесоруб, переломы...
Строит ферму и дом,
недалеко от меня, в Cлободке,
и судится с превеликим трудом
с городом за четыре сотки.
«Я перевез сюда свою дочь,
будет учиться здесь постоянно,
только с русским бы ей помочь.
Подойди, Равшана!»
И вдруг настоящее божество,
без гиперболы совершенная,
появляется из ничего,
словно Вселенная.
Сердце в груди фасолькой
в жестянке пустой - клацать!
Спрашиваю: «Ей сколько?»
«Двенадцать...»
Перед первым в четверти уроком
в коридоре мигрант-ровесник,
хромая, подходит боком:
«Вы ведь словесник?»
Выговорил и как будто сам
удивлен, что запомнил слово.
Улыбаюсь ему: «Салам!»
Улыбается мне: «Здорово!»
Виделись до этого много раз,
но лично с ним не знакомы,
он тут такой один у нас -
лесоруб, переломы...
Строит ферму и дом,
недалеко от меня, в Cлободке,
и судится с превеликим трудом
с городом за четыре сотки.
«Я перевез сюда свою дочь,
будет учиться здесь постоянно,
только с русским бы ей помочь.
Подойди, Равшана!»
И вдруг настоящее божество,
без гиперболы совершенная,
появляется из ничего,
словно Вселенная.
Сердце в груди фасолькой
в жестянке пустой - клацать!
Спрашиваю: «Ей сколько?»
«Двенадцать...»
Первое причастие
Идем, как всегда,
впереди программы,
мне нравится некоторая чехарда,
урок мой окрошка,
гремучее зелье, смесь -
синтаксис, орфограммы,
фольклора немножко,
этимологии самообман:
язык ведь дан
нам в полноте своей сразу весь.
Вот и сейчас зашел разговор
про причастия,
их разновидности, падежи -
сыплю примерами, как жонглёр,
требую от класса участия,
и вдруг подхожу к Равшане,
говорю на грани
шепота: «Встань. Скажи,
понимаешь мой рассказ?»
«Понимать!» – и впокатуху класс.
«Сделай причастие из «понимать»
и получишь пять».
Смотрит с виноватой мольбой,
стоит, как в чаду,
нелепая кукарача:
«Понимающий...» – чуть не плача.
«Молодец! Усваиваешь науку!
У нас все получится с тобой!» -
и преспокойно руку
ей на плечо кладу.
Идем, как всегда,
впереди программы,
мне нравится некоторая чехарда,
урок мой окрошка,
гремучее зелье, смесь -
синтаксис, орфограммы,
фольклора немножко,
этимологии самообман:
язык ведь дан
нам в полноте своей сразу весь.
Вот и сейчас зашел разговор
про причастия,
их разновидности, падежи -
сыплю примерами, как жонглёр,
требую от класса участия,
и вдруг подхожу к Равшане,
говорю на грани
шепота: «Встань. Скажи,
понимаешь мой рассказ?»
«Понимать!» – и впокатуху класс.
«Сделай причастие из «понимать»
и получишь пять».
Смотрит с виноватой мольбой,
стоит, как в чаду,
нелепая кукарача:
«Понимающий...» – чуть не плача.
«Молодец! Усваиваешь науку!
У нас все получится с тобой!» -
и преспокойно руку
ей на плечо кладу.
Opium tea
В высушенных стебельках
есть что-то готическое у мака,
кощеевское – корона
на черепе, будто бы циферблат
жизни и смерти, света и мрака.
Гробик бутона,
как погремушка, звучит в руках -
семена дребезжат.
Измельчаю в каменной ступке
двенадцать – и для забвенья,
и просто ради уступки
магии чисел, грею на плитке воду,
не доводя до кипенья,
подмигиваю себе-цветоводу
и - в термос две кружки, мак,
уксуса чуть и пусть потомится так.
Через час достаю из шкафа
варенье и мед,
раскуриваю кальян,
наливаю в кружку горячего стафа,
укладываюсь на диван -
и вперед, вперед
бражником порхать в животе
у мироздания в бархатной темноте.
Знаю, знаю, куда меня пряный дым
занесет в итоге,
в чей дом я с ним
просочусь, обнаружив щелку, -
там пока не в курсе, а я уже,
взяв свой курс, в дороге,
чтобы сладкой маленькой госпоже
вскользь поправить челку.
Вижу, вижу и грусть я ее, и смех,
в трансе плоть свою упраздня,
проникаю исподтишка к ней всех
технологий суммой -
по волнам, по воздуху, по лучу,
по кротовым норам, и ей шепчу
прямо в ушко: «Думай,
думай, солнышко, про меня!»
В высушенных стебельках
есть что-то готическое у мака,
кощеевское – корона
на черепе, будто бы циферблат
жизни и смерти, света и мрака.
Гробик бутона,
как погремушка, звучит в руках -
семена дребезжат.
Измельчаю в каменной ступке
двенадцать – и для забвенья,
и просто ради уступки
магии чисел, грею на плитке воду,
не доводя до кипенья,
подмигиваю себе-цветоводу
и - в термос две кружки, мак,
уксуса чуть и пусть потомится так.
Через час достаю из шкафа
варенье и мед,
раскуриваю кальян,
наливаю в кружку горячего стафа,
укладываюсь на диван -
и вперед, вперед
бражником порхать в животе
у мироздания в бархатной темноте.
Знаю, знаю, куда меня пряный дым
занесет в итоге,
в чей дом я с ним
просочусь, обнаружив щелку, -
там пока не в курсе, а я уже,
взяв свой курс, в дороге,
чтобы сладкой маленькой госпоже
вскользь поправить челку.
Вижу, вижу и грусть я ее, и смех,
в трансе плоть свою упраздня,
проникаю исподтишка к ней всех
технологий суммой -
по волнам, по воздуху, по лучу,
по кротовым норам, и ей шепчу
прямо в ушко: «Думай,
думай, солнышко, про меня!»
Диктант
«Мимо смотришь, как будто
и не зависишь, видишь ли, от того,
кто уже не дышит почти, а сам
ненавидит, что стелется по следам
за тобой...» – вершу баловство
из исключений, не зная маршрута.
Поглядываю на Равшану:
«Держишь, вертишь...» – уже в канкан
глагольный вошел
и вдруг – линейкой об стол:
«...но полюбишь!» – захлопнул капкан
и завершил осанну.
А у зазнобы моей ни йоты
движений в лице - как рысь,
к парте прильнула в последнем ряду,
ловлю момент, разглядываю ее, жду:
«Юдин, ко мне повернись,
Лукин, собери работы!»
Линейку-хлыстик
согнул:
«Три-два-один...» - звонок!
Взлетают, чуть не снося меня с ног,
уносят из класса гул,
а я отыскиваю заветный листик.
Черт! Какому это отправить филфаку?
Протянулась в каждой строке
ветка вьюна...
Вижу лишь письмена
на абракадабрском языке,
каляку-маляку.
«Мимо смотришь, как будто
и не зависишь, видишь ли, от того,
кто уже не дышит почти, а сам
ненавидит, что стелется по следам
за тобой...» – вершу баловство
из исключений, не зная маршрута.
Поглядываю на Равшану:
«Держишь, вертишь...» – уже в канкан
глагольный вошел
и вдруг – линейкой об стол:
«...но полюбишь!» – захлопнул капкан
и завершил осанну.
А у зазнобы моей ни йоты
движений в лице - как рысь,
к парте прильнула в последнем ряду,
ловлю момент, разглядываю ее, жду:
«Юдин, ко мне повернись,
Лукин, собери работы!»
Линейку-хлыстик
согнул:
«Три-два-один...» - звонок!
Взлетают, чуть не снося меня с ног,
уносят из класса гул,
а я отыскиваю заветный листик.
Черт! Какому это отправить филфаку?
Протянулась в каждой строке
ветка вьюна...
Вижу лишь письмена
на абракадабрском языке,
каляку-маляку.
На ферме
Живут впятером в бытовке
типа «вагончик» – Равшана,
два маленьких мальчугана
и лесоруб с женой;
видимо, чтоб не пускать молву
о внутренней обстановке,
мне говорит смурной,
встречая меня у грунтовки:
«В дом не зову...»
Как извиняясь, кивнул
на ленту фундамента: «Строю...»
И захромал, сутул,
неказист по крою,
но кряжест, жилист и хваток,
суров – от скул
до подбородка морщины,
словно бы отпечаток
какой-то старой кручины.
За мигрантом
два пса на спуске
с цепи, точь-в-точь
как челядь.
Вынимаю листок с диктантом
сладенькой пуськи:
«Ваша дочь
не знает ни буквы по-русски.
Что будем делать?»
«Вы же учитель? Учите!»
«Тут репетитор нужен,
тут дни и дни...»
В антраците
глаз мелькнули хитренькие огни:
«Что у вас обычно на ужин?...»
И мановеньем клешни
под навесы фермы меня зовет -
кроликовод!
«Я ведь сужусь за те
соточки до дороги,
я тут, как на острове, и ваш УАЗ
у меня на пороге
по суду в городской черте -
все деньги на суд и трачу!»
«Есть там связи...» – в финте
закидываю удочку на удачу.
Улыбается, будто в тот раз.
Живут впятером в бытовке
типа «вагончик» – Равшана,
два маленьких мальчугана
и лесоруб с женой;
видимо, чтоб не пускать молву
о внутренней обстановке,
мне говорит смурной,
встречая меня у грунтовки:
«В дом не зову...»
Как извиняясь, кивнул
на ленту фундамента: «Строю...»
И захромал, сутул,
неказист по крою,
но кряжест, жилист и хваток,
суров – от скул
до подбородка морщины,
словно бы отпечаток
какой-то старой кручины.
За мигрантом
два пса на спуске
с цепи, точь-в-точь
как челядь.
Вынимаю листок с диктантом
сладенькой пуськи:
«Ваша дочь
не знает ни буквы по-русски.
Что будем делать?»
«Вы же учитель? Учите!»
«Тут репетитор нужен,
тут дни и дни...»
В антраците
глаз мелькнули хитренькие огни:
«Что у вас обычно на ужин?...»
И мановеньем клешни
под навесы фермы меня зовет -
кроликовод!
«Я ведь сужусь за те
соточки до дороги,
я тут, как на острове, и ваш УАЗ
у меня на пороге
по суду в городской черте -
все деньги на суд и трачу!»
«Есть там связи...» – в финте
закидываю удочку на удачу.
Улыбается, будто в тот раз.
Соперник
Большая перемена,
в учительской окно,
внизу же неизменно
учеников полно:
там ледяная горка,
там снежный бастион-
отдернутая шторка
и мой полунаклон.
А вот же и Равшана
в ушанке и пальто,
стоит одна, незвана,
не подойдет никто,
но вдруг без предпосылок
крученый и тугой
летит в ее затылок
снежок – один, другой!
Кто?! Юдин. И с разбегу,
обняв ее, в сугроб
ныряет с ней, по снегу
плывут... Рукой подгреб!
Пылаю от "дельфинов" -
ну что ж, держись, балбес,
мой маленький Мартынов,
мой маленький Дантес!
Большая перемена,
в учительской окно,
внизу же неизменно
учеников полно:
там ледяная горка,
там снежный бастион-
отдернутая шторка
и мой полунаклон.
А вот же и Равшана
в ушанке и пальто,
стоит одна, незвана,
не подойдет никто,
но вдруг без предпосылок
крученый и тугой
летит в ее затылок
снежок – один, другой!
Кто?! Юдин. И с разбегу,
обняв ее, в сугроб
ныряет с ней, по снегу
плывут... Рукой подгреб!
Пылаю от "дельфинов" -
ну что ж, держись, балбес,
мой маленький Мартынов,
мой маленький Дантес!
Азбука
«А», как будто бы мой дом,
«Б», как чайник в нем,
«В», как крендель из печи,
«Г», как кочерга,
«Д» – окошко, две свечи,
«Е» – метель, пурга.
Ё-моё, а на полу
Жук-жучок поет хвалу
Зною, зимнему теплу,
И упав на спинку
Йогом бьет лезгинку.
«К» – крючок с твоим пальто,
«Л» – твой шарф; гнездо
«М» – ушанка, талый снег
На ее шнурках,
Обувь, словно оберег,
При печи впотьмах.
«Р» – Равшана, это ты,
Серп Луны из черноты
Тщетной жизни, маеты
Умника в России -
Фея амнезии.
«Х» – песочные часы,
Циферблат осы.
Чаша с дырочкой к чертям,
Шансов нет, крадет
Щедрость наших тел по дням
(Ъ) эта, эта вот.
«Ы-ы-ы» – повою на Луну.
(Ь) встань-ка нА голову. Ну!
Эва! Дай же запахну
Юбку, юбку... Боже!
Я могу так тоже!
«А», как будто бы мой дом,
«Б», как чайник в нем,
«В», как крендель из печи,
«Г», как кочерга,
«Д» – окошко, две свечи,
«Е» – метель, пурга.
Ё-моё, а на полу
Жук-жучок поет хвалу
Зною, зимнему теплу,
И упав на спинку
Йогом бьет лезгинку.
«К» – крючок с твоим пальто,
«Л» – твой шарф; гнездо
«М» – ушанка, талый снег
На ее шнурках,
Обувь, словно оберег,
При печи впотьмах.
«Р» – Равшана, это ты,
Серп Луны из черноты
Тщетной жизни, маеты
Умника в России -
Фея амнезии.
«Х» – песочные часы,
Циферблат осы.
Чаша с дырочкой к чертям,
Шансов нет, крадет
Щедрость наших тел по дням
(Ъ) эта, эта вот.
«Ы-ы-ы» – повою на Луну.
(Ь) встань-ка нА голову. Ну!
Эва! Дай же запахну
Юбку, юбку... Боже!
Я могу так тоже!
Домовой
В гроу-руме вентилятор,
старый мощный агрегат,
там над нами,
сам не свой
как захлопал вдруг дверями,
загудел своей трубой,
словно римский триумфатор,
всех зовущий на парад,
и топочет бегемотом,
будто пьяный в знак протеста.
Шепчет мне Равшана: «Ой!
Страшно! Кто там?»
«Гений места.
А по-русски домовой».
«Это джинн! Уйду! Он злится!» -
словно бы в немом кино
заметалась, как синица,
залетевшая в окно,
между стен
и входов между,
между мебели, схватив
с вешалки свою одежду
«Он блажен,
хоть и ретив,
ты с ним можешь подружиться.»
«Как?!» – с пальто в руках стоит
несравненная тупица.
«Ты ведь знаешь алфавит!»
«Вот листок, садись - заданье!
Ты напишешь заклинанье,
заговор его души,
мы листок -
да за косяк!
Шесть волшебных строк...
Итак,
ясно всё пиши:
«Я люблю Вас, хоть и строги
Вы со мной,
упаду под Ваши ноги
пеленой
с Ваших глаз, с Ваших глаз -
я для Вас!»
«Подпиши внизу, сердечко
нарисуй,
к двери подойди, где печка,
отыщи письму местечко,
в щелку суй!»
Сразу встала, сразу к двери,
к косяку!
Что же, каждому по вере!
Я к щитку
руку протянул с улыбкой
у Равшаны за спиной,
щелкнул гроу-румной пипкой:
«Он не злой -
ты его заворожила, ангел мой!»
на этом любовная линия Христа в моем лице и Сатаны в лице маленькой девочки временно останавливается, дефлорацию ждите ближе к маю по календарю романа
В гроу-руме вентилятор,
старый мощный агрегат,
там над нами,
сам не свой
как захлопал вдруг дверями,
загудел своей трубой,
словно римский триумфатор,
всех зовущий на парад,
и топочет бегемотом,
будто пьяный в знак протеста.
Шепчет мне Равшана: «Ой!
Страшно! Кто там?»
«Гений места.
А по-русски домовой».
«Это джинн! Уйду! Он злится!» -
словно бы в немом кино
заметалась, как синица,
залетевшая в окно,
между стен
и входов между,
между мебели, схватив
с вешалки свою одежду
«Он блажен,
хоть и ретив,
ты с ним можешь подружиться.»
«Как?!» – с пальто в руках стоит
несравненная тупица.
«Ты ведь знаешь алфавит!»
«Вот листок, садись - заданье!
Ты напишешь заклинанье,
заговор его души,
мы листок -
да за косяк!
Шесть волшебных строк...
Итак,
ясно всё пиши:
«Я люблю Вас, хоть и строги
Вы со мной,
упаду под Ваши ноги
пеленой
с Ваших глаз, с Ваших глаз -
я для Вас!»
«Подпиши внизу, сердечко
нарисуй,
к двери подойди, где печка,
отыщи письму местечко,
в щелку суй!»
Сразу встала, сразу к двери,
к косяку!
Что же, каждому по вере!
Я к щитку
руку протянул с улыбкой
у Равшаны за спиной,
щелкнул гроу-румной пипкой:
«Он не злой -
ты его заворожила, ангел мой!»
на этом любовная линия Христа в моем лице и Сатаны в лице маленькой девочки временно останавливается, дефлорацию ждите ближе к маю по календарю романа
Мамкин поэт инспектор борщей
Кресла проперженного император
Мысли слуга и погонщик идей
Ебли в очко агитатор
Трэш и говно пишут только бездарности, которые другим привлечь внимание не могут. Настоящий талант там, где написано об обыденном, но так написано что глаз не оторвать.
Приветствую, успехов в творчестве.
Я твоих "Варщиков кукнара" даже наизусть выучил и иногда на пьянках друзьям декламирую.
Спасибо, солнц! Приятно!
годнота! печатайся самиздатом!
я бкупилл
я бкупилл
Да-да, ты сынок у меня талантливый, ты постой в уголочке, попиши о кошечках, а эти черти пусть о ебле там себе пишут - они бездарные, им больше нечем внимания привлечь!
Один анончик, издатель-любитель, хочет издать мою книгу в рамках такого самиздата полуподпольного, сейчас дораспродает прошлую книгу, фотоальбом, а в конце лета обещал связаться. Но все есть бесплатно в интернетах.
интернеты это не торт
вот самиздат а-ля Ерофеев Довлатов как в 70-е это дело
бумага это уже кое что
люблю читать Сорокина на бумаге
Значит так, либо дефлорация будет у меня на столе завтра утром, либо дефлорируют твой анальный проход.
К завтраму никак не получится, Дмитрий Анатольевич, - я забухал. Вы ж должны понимать.
Пошел за бухлишком, ни как не бампнуть на ход ноги!
Ну и, а не ни! Я пьяный пиздец!
Вернулся с пивком - завтра будет пиздец. Но надо зотя бы на неделю стопрнуться - в правом боку ломит шо пиздец. Печень! А я еще токсические лекраста горстями жру - от шизы, от давления. Мне вообще бухать нельзя. А я бухаю, как черт, да еще и под нейролептики и таблетки от давления. Пизжец.
Ладно, норм! Прорвемся! Как говорил один презерватив. Жить, например, охуенно.
Будь осторожнее, мон шер. Ты человек талантливый, тебе надо себя поберечь.
Ты не поверишь, но я все время молюсь - Господи, дай дописать роман! А до этого молился - Господи, дай дописать книгу! Но ведь и всякое терпение имеет пределы.
ух, со вчерашнего полторашка осталась - ну не пропадать же добру :3
Только что целовался со школьницей! Пошел за пивом, уже во хмелю, да еще с бодуна. Смотрю две школьницы примерно 13-14 лвл прощаются и целуются. Я и говорю: "А меня?" Мне малютка и говорит - но только в щеку! Я ее приобнял за попку, она меня поцеловала, а потом я ее в губы! Не зря за пивом ходил! Она даже "подмахивала" губами - рили. Был бы педофилом, завтра бы ебал! Ну а я алкоголик. Чисто по фану развел малолетку.
Без фото не считово.
Теперь можешь легко девять лет получить, если она мамке расскажет, а та заяву напишет.
Вот фотка, но когда я бухой, то я поинтересней - мимика появляется, а так-то я шиз. Могу и справку кинуть, ели тебе надо.
Нет, девочки никогда не жалуются насколько я могу это читать в интернетах - мамки обычно переписку находят.
Уважаемо выглядишь, выпил бы с тобой хороших напитков.
48 lvl дед, ценю твои стихи
Театр одного актера...
Спасибо! Заспал день и пивко еще есть - зашибись, с завтрашнего дня опять трезвый, хватит, надо хотя бы недельку попустится.
Это ничего, я ведь зла никому не делаю - приятно общаюсь. А с хорошим человеком и поговорить всегда в каеф.
Собственно у романа много линий - и просто "вкусный быт" понимающего толк в удовольствиях человека, и быт русской провинции, и его ученики из класса с характерными фамилиями: Матвеев, Лукин, Марков, Петров, Иванов, Андреев, Юдин... Наконец, действие романа охватывает собой один год - 2022-й! Поэтому там много политики, военной тематики, и вообще все-все-все о социальных и общественных реалиях нашего времени. Роман планируется на 144 главки, по 12 главок на каждый месяц, охватывая собой ровно год. Каждая главка написана в своей стилистике, иногда намеренно ломающей представления о нормативной поэзии - здесь я соревнуюсь с Джойсом, но в стихах. Сейчас, снова запив и взяв с утра пивка, я хочу показать вам только то, что вас, пожалуй, больше всего заинтересует - любовную линию.