24 декабря Архивач восстановлен после серьёзной аварии. К сожалению, значительная часть сохранённых изображений и видео была потеряна. Подробности случившегося. Мы призываем всех неравнодушных помочь нам с восстановлением утраченного контента!
Да нахуй вам эти эот, долбоебы? Все дырки одинаковые, а крутить любовь вас заебет уже спустя 4 месяца и вам захочется дропнуть тян, даже если до этого вы были хикканы нецелованные.
Проигрываю с таких тредов каждый раз. Вот сычи постят своих единственных. Перед сном представляют самые романтичные сценарии с НЕЙ, самой чистой и сильной любви. А тебе такая же недавно на вписке сосала
какие лучшие друзья, вы о чем? вы не получите никакой отдачи от тян и если в первые пару месяцев вы будете ебаться каждый день, то потом это будет крайне редко. отношения будут загонять вас в депрессию, а вы не сможете бросить тянку потому что привыкните и влюбитесь. вам будет постоянно хуево от того, что вокруг вас ходит сотни дырок в которых можно погреть свой хуец, но вы должны будете жить в угоду своей тян.
>>108365603 >Ну так перестань пиздострадать, это того не стоит, даже фолаут 4 лучше тянок Спасибо тебе, анон! Как же я за 28 лет не догадался до этого? Ты просто глаза мне открыл!
>>108368906 Нужно просто гнать от себя эти мысли и переключаться на другие виды деятельности. В моем случае это стали обзоры на наборы lego(смотрю их, не снимаю)
Nun liebe Kinder gebt fein acht Ich bin die Stimme aus dem Kissen Ich hab euch etwas mitgebracht Hab es aus meiner Brust gerissen Mit diesem Herz hab ich die Macht Die Augenlider zu erpressen Ich singe bis der Tag erwacht Ein heller Schein am Firmament Mein Herz brennt
Sie kommen zu euch in der Nacht Daemonen Geister schwarze Feen Sie kriechen aus dem Kellerschacht Und werden unter euer Bettzeug sehen
Nun liebe Kinder gebt fein acht Ich bin die Stimme aus dem Kissen Ich hab euch etwas mitgebracht Ein heller Schein am Firmament Mein Herz brennt
Sie kommen zu euch in der Nacht Und stehlen eure kleinen heissen Traenen Sie warten bis der Mond erwacht Und drucken sie in meine kalten Venen
Nun liebe Kinder gebt fein acht Ich bin die Stimme aus dem Kissen Ich singe bis der Tag erwacht Ein heller Schein am Firmament Mein Herz brennt
Я - это фрактал иллюзия выжигая все структуры к неприличия Я - очистить, чтобы очистить, нарушать вечность и задушить всю жизнь Слепой - эти смертные глины, божественное и умирают в их форме, запряженной Я - это печь безграничной ненависти. Звериный, чистый
Маятник качается полу-прилагается к центру все Я наркотиков эти умы в руинах и презрения - кислота дым горящих душ
Это аномалия. Отключено. То, что верно? Не предназначен для заточения. Я жажду мою ничтожность
Эта болезнь, что они шепот, это то, что заставляет меня не получится? Я вижу глазами слепых Не ясно, что это должно быть это само Я боюсь, огромный, бешеный я есть Винтики очередь, копать на ceaselessness - готов он к пыли
Re-распаду. Конвульсиях. Мертвый Вселенная - это пронзает сумрак Страх выравнивает. Садистский меня. Предназначенный, чтобы поглотить. Отчаяние Претит то, что бессмертие не моя иметь
Улитка вдоль опасной бритвой - деления себя через движения Я обвиняю эту слабую продукт бога Смеясь, залитой в желчи миллионов Жевательная на вонючей плоти венец творения
Одиночество в блеске была соперничать Ванты окрашивали tarblack рвоты Маскирующего гниющих глаза массам Штамм Армагеддон развивается
Переход через миры из хаоса, к хаосу, к хаосу Я поглотить этот навоз существования - бесплодной, бесплодной, целом Rancid Искупитель. Virulent ухудшение веры
Святотатство персоной. По правде говоря, принципиально скручены Свидетель этой дикой бойни. Безумие вражды Воля калечить. Категории отклонение Поклонение больным и вырождаются будет распространяться
Концепция получена из заблуждений Безразмерные характеристики истины Тишина в ядре погибель Отвязав его узлов и установить его свободно
Инерция моего существования ясно Premutations убойных миров Я только будет созерцать небо умирающего Слуга вечности
Прогресс, наконец, появление гибели полного Вот только обратный поток жизни я
YA - eto fraktal illyuziya vyzhigaya vse struktury k neprilichiya YA - ochistit', chtoby ochistit', narushat' vechnost' i zadushit' vsyu zhizn' Slepoy - eti smertnyye gliny, bozhestvennoye i umirayut v ikh forme, zapryazhennoy YA - eto pech' bezgranichnoy nenavisti. Zverinyy, chistyy
Mayatnik kachayetsya polu-prilagayetsya k tsentru vse YA narkotikov eti umy v ruinakh i prezreniya - kislota dym goryashchikh dush
Eto anomaliya. Otklyucheno. To, chto verno? Ne prednaznachen dlya zatocheniya. YA zhazhdu moyu nichtozhnost'
Eta bolezn', chto oni shepot, eto to, chto zastavlyayet menya ne poluchitsya? YA vizhu glazami slepykh Ne yasno, chto eto dolzhno byt' eto samo YA boyus', ogromnyy, beshenyy ya yest' Vintiki ochered', kopat' na ceaselessness - gotov on k pyli
Re-raspadu. Konvul'siyakh. Mertvyy Vselennaya - eto pronzayet sumrak Strakh vyravnivayet. Sadistskiy menya. Prednaznachennyy, chtoby poglotit'. Otchayaniye Pretit to, chto bessmertiye ne moya imet'
Ulitka vdol' opasnoy britvoy - deleniya sebya cherez dvizheniya YA obvinyayu etu slabuyu produkt boga Smeyas', zalitoy v zhelchi millionov Zhevatel'naya na vonyuchey ploti venets tvoreniya
Odinochestvo v bleske byla sopernichat' Vanty okrashivali tarblack rvoty Maskiruyushchego gniyushchikh glaza massam Shtamm Armageddon razvivayetsya
Perekhod cherez miry iz khaosa, k khaosu, k khaosu YA poglotit' etot navoz sushchestvovaniya - besplodnoy, besplodnoy, tselom Rancid Iskupitel'. Virulent ukhudsheniye very
Svyatotatstvo personoy. Po pravde govorya, printsipial'no skrucheny Svidetel' etoy dikoy boyni. Bezumiye vrazhdy Volya kalechit'. Kategorii otkloneniye Pokloneniye bol'nym i vyrozhdayutsya budet rasprostranyat'sya
Kontseptsiya poluchena iz zabluzhdeniy Bezrazmernyye kharakteristiki istiny Tishina v yadre pogibel' Otvyazav yego uzlov i ustanovit' yego svobodno
Inertsiya moyego sushchestvovaniya yasno Premutations uboynykh mirov YA tol'ko budet sozertsat' nebo umirayushchego Sluga vechnosti
Progress, nakonets, poyavleniye gibeli polnogo Vot tol'ko obratnyy potok zhizni ya
>>108392494 This was a triumph I’m making a note here: huge success It’s hard to overstate my satisfaction Aperture Science We do what we must because we can For the good of all of us Except the ones who are dead But there’s no sense crying over every mistake You just keep on trying till you run out of cake And the science gets done and you make a neat gun For the people who are still alive
I’m not even angry I’m being so sincere right now Even though you broke my heart and killed me And tore me to pieces And threw every piece into a fire As they burned it hurt because I was so happy for you Now these points of data make a beautiful line And we’re out of beta, we’re releasing on time So I’m glad I got burned, think of all the things we learned For the people who are still alive
Go ahead and leave me I think I’d prefer to stay inside Maybe you’ll find someone else to help you Maybe Black Mesa That was a joke, ha ha, fat chance Anyway this cake is great It’s so delicious and moist Look at me still talking when there’s science to do When I look out there it makes me glad I’m not you I’ve experiments to run, there is research to be done On the people who are still alive
And believe me I am still alive I’m doing science and I’m still alive I feel fantastic and I’m still alive And while you’re dying I’ll be still alive And when you’re dead I will be still alive
Анон, если подумать, то правда, зачем нужна тян? Потрахался со шлюхой, и заплатил школьнице за пососатся с ней, и понял что всё это лютое говно по большому счёту. Детей я не хочу никогда, принципиально. Со школы ни в кого не влюблялся, так для чего мне девушка то нужна?
>>108395094 Смысл-то в любви, во взаимной поддержке. В том, что есть человек, который всегда рядом и который всегда за тебя, с которым можно просто пообщаться, подурачиться, посидеть под пледом, смотря фильм. А не в том, чтоб было куда писюн и язык присунуть.
>>108358194 (OP) Аноны только что прогорел годный тред, где запилили пару фоток тян 15 лвл минимум. Типа цп. У меня вопрос: это модераторы так активно работают, или все крыса-кун стучит.?
>>108395379 >В том, что есть человек, который всегда рядом и который всегда за тебя, с которым можно просто пообщаться, подурачиться, посидеть под пледом, смотря фильм. У этого есть и обратная сторона. Человек который будет тебя доёбывать вопросами "где ты был" будет 'обижаться' и будут другие ненужные моменты. Оно того точно стоит? Я например из этого от родителей съехал.
>>108395808 Как по мне все люди УГ просто что бы это распознать нужно больше времени . Я вообще хотел толкнуть телегу о том что сколько бы вы не общались вы по тихоньку узнаете о друг-друге все и вам будет скучно .
>>108359298 >>108374175 ну анончик выручай же, она божественна; в фаг смотрел - нету; по картинкам выдает несколько тредов бессоусных; в вк на её странице мало контента; хотеть моар!!! хотеть видео из которого сделана гифка!!!
>>108396449 Это типа сигнал и нет сигнала . Мало, где отношение к тебе ? Мне вот например нравилась одна скажем так всрато-тян бекоз я мог ее пинать и помыкать тягать ее ? Что тобой мотивирует ? Просто какие-то ее личностные качества ?
>>108396542 >А девушка должна быть близка тебе по духу Никогда такой не встречал, ну допустим будет близкая мне по духу девушка, и к чему это меня приведёт? К болоту в котором я заведу детей, и распрощаюсь со своими мечтами?
>>108396932 Ты в любом случае будешь в болоте. Не думаю, что ты настолько уникальный/талантливый/богатый/etc., чтобы прожить феерически незабываемую жизнь.
>>108396542 А что если у меня такой дух отталкивать и аутировать причем не всех ,а определенных людей ,хотя даже иногда и определенных . В догонку я не часто прошу извинение максимум с еот три раза было . То есть она мне близка ? Мы же с ней не сможем рядом существовать .
>>108397091 >Не думаю, что ты настолько уникальный/талантливый/богатый/etc Ну и ты ошибаешься. У меня есть всё кроме опыта отношений, и пожалуй что это будет лишним в моей жизни.
А МЕНЯ ЗАЕБАЛО ЧТО ВЫ ПОСТИТЕ ЕСТЬ ТЯН ВСРАТЫЕ ЕСТЬ НЕТ . ДАЛЬШЕ ВСЕ СТРОИТЬСЯ НА ЛИЧНОСТНЫХ КАЧЕСТВАХ И ТВОИХ С НЕЙ ВЗАИМООТНОШЕНИЯХ НА ТЯН ДОЛЖНО БЫТЬ ПОХУЙ ЕСЛИ, ЕЙ ПОХУЙ . ВНЕШНИЙ ВИД НА ВТОРОМ МЕСТЕ . если тян,нищебродка,бездарь тогда не обессудьте
>>108397309 Я тянка. Я знакома уже два года, пардон, с задротом и битардом. И все эти два года он рассказывал мне про то, что ТНН. А потом мы начали встречаться. Парам-парам-пам. Просто, как бы пафосно это не звучало, надо найти одну милую няшу. Но не терять голову.
>>108397984 АЗАЗ ТРАП ПРЮФЫ!!!!?!? Я живу по принципу ТНН/КНН когда одинок ТНН. Когда появляется тян резко начинают феменить и орать за кунов какие они хуевые всеми возможными способами показывая что я НИТАКОЙ. хотя и этого мало
>>108398320 Извини, мысли уже путаются в два ночи. Потому что он так же был против тянок. И любых отношений вообще. И он видел в этом лишь порождение новых и новых проблем. Но, имхо, это не будет лишним в жизни, если только ты не свяжешься с какой-нибудь конченной тп.
да что рассказывать, у всех одно и тоже, как говно одинаковое. Пять лет потратил, когда дошло послал нахер. Не жалею, что побывал в френдзоне, второй рас не полезу.
>>108398589 Я не задрот, а самостоятельный молодой человек. Я по началу прикладывал очень много усилий для того что бы завести отношения, водил девушек в красивые и дорогие места что бы сделать им приятно, искренне предлагал понравившийся девушке стать моей, и всё это закончилось тем что все знакомые мне тян меня отморозили. В итоге я попробовал секс с красивой шлюхой, попробовал всё что можно попробовать с девушкой, и понял что оно того собственно и не стоит. Ни космического удовольствия, ни какой либо благодарности со стороны девушек я не увидел. По этому - нахуй. Такая история.
>>108399606 Знакомая история. .__. Не знаю. Никогда не требовала ни подарков, ни какого-либо материального обеспечения. И нет, я все-такие не за ко-ко-ко-равноправие между мужчинами и женщинами. Ладно. Извини, что ничем не смогла помочь. ^^"
>>108399817 Сначала я, но он отказывался. А потом он извинился за то, что продинамил меня, и предложил встретиться. А потом как-то само вышло. Просто парк, лето.
>>108400218 Думаю, это их скилл нужный для выживания . Первая моя ЕОТ послала меня очень жестко ,породила во мне комплекс,свалила,потом снова начала общаться,послала на хуй хотя до этого заставила чуть ли не посылать родствеников за что я ей теперь благодарен,потом сказала что была дурой и нанесла психо-травму,теперь я здесь.
>>108400218 Ну. Можно и так сказать. Наверно. Вот только был один кун. И после месяца-двух недоотношений он поставил мне ультиматум. Я не должна была ни с кем знакомиться без его разрешения, ни с кем не общаться, а особенно с теми моими друзьями, которые ему не нравились. А потом этот недокун начал преследовать меня и заламывать руки. А вот с тем, что сейчас.. Мне кажется, я меняю его. И я знаю, что я первый человек, которому он так открылся. В общем, это греет. Без мнимой влюбленности, фальши, притворства.
>>108400512 У меня как то была блядина с конюшни, она такие охуительные истории рассказывала, мол, все кто с конюшней связан на сексе пиздец повернутые, и конюхи, обычно дядьки 40летние, мол, малолеток поебывают. Думаю, что она не пиздит.
>>108400564 >Мне кажется, я меняю его Тебе кажется. И чем он собственно говоря тебе понравился то? Тем что тебя динамил? Одна девушка так и сказала, что заинтересовалась своим будущим мужем, после того как он стал её динамить.
>>108401056 Значит не зря я шатаюсь вечером до 10 на улице увидит меня какая-то хикка подумает "не хрена себе на абу похож сто процентов на двощихе сидит" и начнет перевоспитывать эх мечты .
>>108401081 Чем он собственно говоря тебе понравился то? Тем что тебя динамил? Одна девушка так и сказала, что заинтересовалась своим будущим мужем, после того как он стал её динамить.
>>108401440 Интеллектом, начитанностью, своими морально-этическими устоями, культурой. Характером, в частности целеустремленностью и желанием саморазвиваться. Да, я даже фоток его не видела практически до момента нашей встречи.
>>108408178 На 1 и 2 вроде ничего такая, а вот на 3 и 4 мне не нравится, на любителя, я полагаю, как и внешность каждого человека, так что идите нахуй с такими "оцени телочку" тредами. Искренне не понимаю их смысл. И охуенная комната блять!
За три дня до описанного нами происшествия с корзинкой в кабинет старой княгини Чечевинской, одетой в траур по мужу, вошла ее дочь, княжна Анна, что вызвало на лице старухи знаки видимого неудовольствия: она терпеть не могла, чтобы кто-либо неожиданно прерывал мирное течение ее занятий. Это было утром, часов около двенадцати. Занятия старой княгини по утрам состояли в проверке приходо-расходных книг и расчетов, в перечислении наличных денег и т.п. Княгиня -- если взглянуть на нее с оборотной стороны медали, то есть с той, которая, будучи сокровенной принадлежностью души, ускользает или умеет прятаться от постороннего светского глаза, -- была то, что называется кулак-баба, да притом и просто-таки снабжена от матери-натуры достаточною долею скупости. Под старость, и особенно с тех пор, как покойный князь Чечевинский растратил, и растратил, по мнению княгини, самым эксцентричным образом, больше чем две трети своего состояния, эти качества в ней усилились весьма заметно. Но предаваться им она любила келейно, в кабинете, без помехи чьих бы то ни было посторонних глаз, -- она старалась, чтоб не заметили ее наклонности, -- и потому неудивительно, если неожиданный приход дочери вызвал на ее лице оттенок неудовольствия. -- Что тебе, -- зачем ты меня беспокоишь? Ты знаешь, что я этого не люблю... -- проговорила она, подвигая на лоб очки и поспешно закрыв расчетную книгу. -- Я к вам... мне надо... -- Что тебе надо?.. Ничего не надо!.. от вас только одно беспокойство... Старухе, видимо, хотелось поскорее избавиться от постороннего лица. -- Я получила записку от Зины. Она просит меня приехать, -- ответила княжна, с трудом скрывая в лице невольные знаки какой-то страшной внутренней боли. -- Зачем это?.. -- возразила старуха. -- Ведь они всем семейством, кажется, хотели быть к нам нынче вечером, -- разве ты забыла? -- Я знаю... Но она пишет, чтоб я приезжала к ним с утра, а потом все вместе и будем к вечеру... Она очень просит -- ей что-то очень нужно... -- Пустяки какие-нибудь!.. Закладывать экипаж, беспокоить людей и лошадей понапрасну -- и все из-за пустяков! Как будто нельзя обождать... -- Я пешком пройду... -- Этого только и недоставало! Пешком... очень хорошо!.. Все-таки... человека беспокоить -- ливрею надевать... Да куда тебе ехать? взгляни, бога ради, на тебе лица нет -- так ты бледна, -- прибавила она, взглянув на лицо девушки, которое действительно сквозило страшною болезненною бледностью... -- У меня голова болит немного... На воздух выйду, так и пройдет. -- Ну, хорошо, хорошо, только не беспокой меня пожалуйста; у меня бездна дел... Прикажи человеку проводить себя. -- Меня моя горничная проводит. -- Это еще что за новости? Что ты чиновница, что ли? -- Да она у меня отпросилась сегодня на целый день, так ей все равно... а человека что же беспокоить, -- возразила княжна, стараясь последним своим замечанием подделаться в такт матери. -- Скажите, как велико беспокойство!.. Вздор, прикажи человеку. Ты уже одета? -- спросила она, оглядывая платье дочери. -- Могла бы одеть попроще что-нибудь -- хоть старое траурное платье; утром ведь не к чему. (Это был тоже голос скупости.) -- На мне и то довольно простое платье, -- возразила дочь. -- Ну это хорошо... бережливость никогда не мешает, -- продолжая оглядывать княжну, заметила старуха. -- Что это оно на тебе как будто дурно сидит? -- Нет, ничего... это вам так кажется... -- В талии как будто... что-то неловко!.. -- Нет, ничего... я в корсете... оно сидит как нельзя лучше. Талия княжны, действительно, донельзя была перетянута корсетом. -- Ну, хорошо, хорошо! только оставь меня, не мешай мне, пожалуйста, -- поспешила отделаться старуха и по уходе дочери сейчас же опять принялась за работу. Вернувшись к себе в комнату, княжна в изнеможении опустилась в кресло. -- Ну что?.. как? -- спросила поджидавшая ее тут горничная. -- Приказала проводить человеку... Что делать с этим, уж я и не знаю!.. -- через силу отвечала княжна, очевидно подавленная каким-то большим горем. -- Ну это еще ничего... Я пойду прикажу Петру... этот мой -- не выдаст! Уж я обделаю, вы не беспокойтесь! -- Только как я пойду?.. Мне кажется, я не в силах... -- с отчаянием проговорила княжна. -- Ничего, до кареты-то дойдем! -- ободряла ее горничная. -- Вы не сидите только, а старайтесь ходить полегоньку: ходить-то лучше, сказывают. И она шмыгнула из комнаты отдать Петру приказание княгини. Через десять минут княжна Чечевинская вышла на улицу в сопровождении ливрейного лакея. -- Ты, Петя, ступай себе, куда знаешь! -- вполголоса сказала ему горничная, нагнавшая их за углом. -- Да куда ж я пойду? проводить велено... -- Ну, леший! не твое дело! Сказано -- ступай, так и ступай!.. А через час вернись; да смотри у меня: молчок! а проврешься -- так только ты меня и знал! Лакей любезно ухмыльнулся в ответ на приказание горничной и, отстав от княжны шагов на двадцать, незаметно свернул себе в сторону, до ближайшего трактира. -- Он ушел? -- спросила княжна, когда горничная поровнялась с нею, и, получив удовлетворительный ответ, тотчас же спустила на лицо густой черный вуаль. -- Я решительно не в силах идти! -- сказала она, остановившись в изнеможении. -- Далеко еще до кареты? Горничная в ответ кивнула головой на угол и побежала в том же направлении. Полчаса спустя извозчичья карета со спущенными шторами, ехавшая все время с большой осторожностью, шагом, остановилась в Свечном переулке, у ворот деревянного дома. Княжна и горничная вошли в серенький надворный флигелек с знакомой уже читателю скромной вывеской -- "Hebamme". -- Вам надо раздеться, сударыня, и лечь, вы так утомлены, -- говорила востроносенькая женщина в белом чепце, с немецко-чистоплотной наружностью, заботливо помогая княжне скидать ее платье. -- Боже мой, да вы в корсете! -- чуть не с криком добавила она и с выражением ужаса покачала головой. -- Что делать? надо было скрывать, -- ответила Наташа. -- Я уж и то все платья по ночам, тайком, понадставляла. -- Но это нехорошо, это очень нехорошо! -- продолжала покачивать своим чепчиком немка. -- Скажите, может все это окончиться к вечеру? -- спросила ее княжна. -- Это как бог даст, -- ответила она, в затруднении, пожимая плечами. -- Но мне необходимо надо быть сегодня к вечеру дома. -- Это очень опасно... -- Что делать, но если иначе нельзя! -- Конечно, бывает иногда и так, но это очень опасно, говорю вам. Впрочем, посмотрим; может, вы еще и не в силах будете... теперь еще неизвестно... Но только вы очень рискуете, сударыня... Ваш корсет много беды тут наделал. Вы в первый раз? -- спросила она. -- В первый. -- Ну, так почти наверное, что нельзя. Надо будет остаться... Вы будете слишком слабы, уж поверьте моей опытности. -- Что же мне делать! Боже мой, что делать мне!.. Это, значит, узнают... Я не скрою!.. -- с отчаянием говорила княжна, ломая себе руки, тогда как сильные схватки болей донимали ее ежеминутно, еще увеличивая собою невыносимое страдание нравственное. У немки на глазах показались слезы. Она только пожала плечами и продолжала раздевать больную. -- Все бы ничего, только вот старая барыня... беспокойства много будет, если не вернемся к вечеру, -- заботливо проговорила Наташа и поспешила отвернуться, чтобы скрыть невольно порывавшуюся на губы усмешку: она как будто была бы рада, если б княжна не вернулась к вечеру. -- Ну, мой грех, мой и ответ! -- с решимостью проговорила княжна. -- Я знаю, что надо делать. Есть у вас чернила и бумага?
Просчитав еще около часа по уходе дочери, княгиня встала с места, очень довольная собою и своими "делами". Она была скупа и на деньги, и на платье, и на кусок. Впрочем, приличие всегда соблюдала с отменною строгостью. Кодекс приличий и всемогущее "que dira le monde" властвовали над душою старухи в равномерной степени со скупостью и скопидомством. Она покорялась им всем существом своим и всем существом трепетала перед роковою силою этого страшного что скажут?.. С тем уж она родилась, те понятия всосала с молоком матери, на том воспитывалась, прожила век свой и, под конец, почти что на том и помешалась. Ее дом, ее образ жизни, образ мыслей -- все это могло служить, на глаза людей и близких и посторонних, образцом безукоризнейшего приличия, и все это заставляла ее делать неизлечимая болезненная боязнь этого "que dira le monde". Если бы что-либо в жизни княгини хотя на шаг отступило от установленного кодекса условий и приличий, если бы хотя малейшая вина легла на ее фамильное достоинство, старуха решительно не перенесла бы этого. Для нее уже был один подобный удар в ее жизни, -- удар, нанесенный ее мужем, который, увы! часто позволял себе непростительные отступления от приличии, но княгиня скрыла этот удар в сердце своем и сумела довольно удачно замаскировать его перед обществом. Впрочем, об этом еще речь впереди. ______________ Что скажет общество? (фр.).
Это была женщина даже с замечательной силой характера. Быв уже замужем, она сильно влюбилась в одного великосветского франта, ant jaune*, как их тогда называли, блиставшего в десятых годах; но не только что ему, а, кажись, даже самой себе не призналась в этом и задавила в душе своей чувство, не дав о нем светской молве ни малейшего намека, ни малейшей догадки. Она, например, совсем не любила своего мужа, но всю жизнь осталась безукоризненно верна ему. Вы думаете -- отчего? сознание долга? -- нет, не столько долга, сколько боязни этого что скажут? Она не допускала, чтобы о ней, княгине Чечевинской, осмелился кто-либо заикнуться с легкой улыбкой. Она не могла представить себе без ужаса свою фамильную репутацию с каким-либо темным пятнышком; репутация ее должна была быть чиста как кристалл -- того требовал кодекс условий, усвоенный ею еще с раннего детства. И действительно, темное светское сословие, как известно, не щадящее почти ни одного имени хорошенькой женщины, умолкало перед именем княгини Чечевинской. В течение всей ее жизни о ней не ходило ни одной темной сплетни, и все глубоко уважали ее за ее безукоризненно чистую репутацию, а для самой княгини это был источник неисчерпаемой внутренней гордости. ______________
>>108409693 По положению своему в свете она держала дом свой на соответственную ногу. На посторонние глаза скупость ее была решительно незаметна. Она умела в этом отношении поддержать достоинство своего рода и состояния. Но зато, с глазу на глаз со своей душою, княгиня постоянно мучилась неотступным призраком расходов и издержек, всегда, впрочем, поневоле склонявшимся перед другим, сильнейшим призраком: que dira le monde. Она, например, без посторонних постоянно приказывала дочери носить скромное шерстяное платье -- на том мудром основании, что "бережливость никогда не мешает, и почем знать, что еще может случиться и ожидать ее в жизни". Она даже себе очень часто отказывала в прогулке -- на том основании, что неравно еще шина в колесе кареты лопнет или ось сломается -- придется отдавать в починку и деньги платить, да и ливрея новая у лакея и армяк у кучера от излишнего употребления будут портиться и приходить в ветхость, а новые делать -- опять-таки деньги платить. В отношении дочери она маскировала этот последний расчет тем, что "зачем излишне и людей и лошадей беспокоить", -- следовательно, выставляла причину, достаточно филантропичную и делавшую честь ее прекрасному сердцу. Так и теперь, по уходе дочери, она стала обдумывать, что не к чему лишний кусок к обеду готовить, и потому, под предлогом нездоровья, приказала сделать себе только бульон куриный, из коего мясо подать себе под легким соусом. Все эти мелочи доходили в ней до болезни, до мании какой-то; но, что всего страннее, княгиня очень хорошо сознавала это и потому тщательно старалась скрывать от всех свой недостаток, покоряясь своей другой, равносильной и уже известной читателю мании -- что скажут? Была у нее одна только слабость, перед которой иногда смирялась даже и мания скупости; эта слабость -- слепая, безграничная любовь к своему сыну, которому она кое-когда даже деньги, кроме положенного содержания, давала и который сумел себя поставить в несколько независимое положение. Он жил в доме матери, но на отдельной квартире, которая нужна была ему в сутки минут на десять, не более, потому что застать его можно было везде, кроме дома. Сынок кутил, давал векселя на весьма порядочные суммы и прикидывался пред матерью положительным сыном, а мать ничего не подозревала и души в нем не чаяла. Пообедав очень скромно куриным бульоном, старуха удалилась в свою молельню (она очень была благочестива) и принялась за чтение какой-то душеспасительной книги, над которой вскоре и задремала, что продолжалось до того времени, пока ей не объявили о приезде m-me Шипониной с дочерьми и племянницей. Племянница эта и была та самая Зина, подруга княжны Анны, к которой та и отпросилась нынешним утром. У престарелой m-me Шипониной, кроме хорошенькой племянницы, были еще три нехорошенькие и престарелые дочери -- три перезрелые и потому злющие девы, которых за глаза называли тремя грациями. Отличительные черты их были: наивная скромность, строгая нравственность, голубиная невинность и сентиментальная любовь к небесному цвету. Кроме этих трех, без всякого сомнения прекрасных качеств ходили о них еще слухи, будто каждая злющая великосветская сплетня истекала невидимым образом непременно из источника трех граций. К этому последнему источнику пылали они еще большею любовью, чем к небесному цвету. Хозяйка очень любезно вышла в гостиную к приехавшему семейству и после обычных приветствий, не находя между ними своей дочери, спросила несколько удивленным тоном: -- А где же моя Анна?.. Или вы, mesdames*, ее дома бросили? ______________
Те не совсем ясно поняли последнюю шутку старухи. -- Как дома? -- спросила одна из трех граций. -- Ну да, дама, -- продолжала любезно-шутливым тоном княгиня. -- Я ее что-то не вижу с вами. -- А где она, в самом деле? -- спросила хорошенькая Зина. -- Вы это должны лучше знать, -- отшучивалась княгиня. -- Впрочем, неужели это она прямо к себе прошла?.. какая глупая! -- нежно-материнским тоном добавила она, хотя внутренно и вознегодовала на дочь за сделанную ею неловкость. -- Поди, попроси княжну поскорее сюда, к нам, -- приказала она вошедшему на ее звонок человеку. Тот пошел и через минуту воротился, объявив, что княжны нет дома. Княгиня встревожилась. -- Что же это значит? Где же вы ее оставили, mesdames?.. Что с нею? Уж не больна ли она?.. Скажите мне, бога ради! -- Извините, княгиня, я не совсем понимаю вас, -- возразила удивленная Шипонина. -- Как не понимаете! Да ведь она у вас же была? -- Когда? -- Сегодня! С двенадцати часов утра отправилась! -- с возрастающим беспокойством доказывала княгиня. Три грации вытянули шеи и ядовито навострили уши. -- Нет! она не была у нас сегодня, -- ответила Шипонина. -- Но ведь вы ей писали? -- продолжала старуха, обращаясь к Зине. -- Я?.. нет... да, я ей писала, -- в замешательстве ответила Зина, понявшая, что тут, должно быть, нечто не совсем-то ладно, и не захотевшая выдать подругу, хотя решительно не знала, в чем дело. Три грации подозрительно поглядели на хорошенькую Зину, которую они ненавидели от всей своей кроткой души. -- Кто проводил княжну? Позови сюда! -- обратилась княгиня к лакею, и через минуту вошел Петр, бледный как скатерть. -- Ты провожал Анну Яковлевну? -- Я, ваше сиятельство. В это время княгине подали письмо с городской почты. Княгиня дрожащими пальцами быстро сорвала печать, стала глазами пробегать письмо и, мгновенно побледнев, без звука, как сноп, рухнула на пол. Удар ее фамильной гордости был нанесен. Все тотчас же бросились к бесчувственной старухе; поднялась беготня, суматоха, и в этой-то суматохе одна из трех граций ловко подхватила с пола полученную записку, и в то время, как княгиню уносили на руках в ее спальню, быстро и жадно пробежала ее глазами. На желтоватом лице ее заиграла злорадная улыбка. -- C'est charmant! c'est charmant! -- шепелявила она каким-то захлебывающимся шепотом, закатывая под лоб свои крысиные глазки. ______________ Это очаровательно! это очаровательно! (фр.).
-- Что? что такое? -- приступили к ней, вместе с матерью, две остальные грации. -- После... после скажу вам все! -- с наслаждением проговорила она, роняя письмо на прежнее место, и потом, приняв вид оскорбленной нравственности, присовокупила весьма величественным и даже строгим тоном: -- Maman! мы ни одной минуты более не должны оставаться в этом доме! И семейство граций немедленно же удалилось из дома княгини Чечевинской. Вот короткое содержание письма, столь поразившего старую княгиню: "Я солгала, сказав вам утром, что иду к Зине. Если есть время, то найдите предлог предупредить Шипониных, чтоб они не приезжали. Постарайтесь скрыть от всех мое отсутствие, если это возможно... Я не могла признаться вам раньше -- вы меня слишком мало любите. Сегодня я сделаюсь матерью". Подписи не было, но рука княжны. Писано по-французски.
>>108409796 ШКОЛЬНИК ТАКОЙ ШКОЛЬНИК, ОХ ЛОЛ. ПОШЕЛ НАХУЙ В ДРУГОЙ ТРЕД, ИЗ КОТОРОГО ТЫ ОПЯТЬ СЪЕБЕШЬ
V
КНЯЖНА АННА
Ей исполнилось уже двадцать пять лет; следовательно, она давно перешла ту пору, когда девушки надевают чепец и переименовываются в дам, что обыкновенно случается с ними лет в девятнадцать, в двадцать или около того. А между тем княжна Анна была хороша собою -- и все-таки осталась в девушках. Причиною этому послужило одно исключительное обстоятельство, в котором, впрочем, она нисколько не была виновата. Отец ее, князь Яков Чечевинский, по отзывам того общества, к которому принадлежал по положению своему, был весьма странный человек. Мы скажем вернее: он был русский человек, но человек надорванный. И дед, и прадед, и отец его принадлежали к разряду старых кряжевых натур. Эти же кряжевые свойства перешли и к князю Якову. Отец его, вместо того чтобы отправлять сына в раннем еще детстве для воспитания за границу, что водится-таки за нашими барами, оставил его расти и воспитываться дома, у себя в деревне. Первый учитель его был старый дядька, потом старый поп, а затем уже русские учителя и, в силу всемогущего обычая, иностранный гувернер. Князь Яков отправился за границу не начинать, а доканчивать свое образование уже на двадцатом году своей жизни. Был он в нескольких германских университетах, получил даже магистерский диплом и вернулся в Россию, объездив из конца в конец почти всю Западную Европу. В университетские свои годы он познакомился с теориями французских энциклопедистов, но особенно пристрастился к учению масонов и сам был посвящен в каменщики одной ложи. В России для него готовилась уже видная карьера, но он предпочел остаться частным человеком. Вдруг декабрьские события двадцать пятого года весьма скомпрометировали, в известном отношении, личность князя Чечевинского, который был уже в то время женат более двенадцати лет и имел дочку, княжну Анну, и шестилетнего сына. Вся беда, однако, ограничилась для князя только безвыездным жительством в его собственной деревне. Жена и дети отправились туда вместе с ним. В весьма непродолжительном времени после этой ссылки характер князя заметно изменился. Он сделался угрюм и мрачен, по целым дням не выходил из кабинета или бродил по пустырям, упорно молчал и тоскливо, озлобленно грустил о чем-то. В это же время началась и эксцентричная (по мнению княгини) растрата состояния. Князь отсылал большие суммы на издание каких-то книг, заводил по всему околотку крестьянские школы да больницы, давал деньги своим и чужим крестьянам и многим иным лицам, которые только приходили к нему с просьбой по нужде, либо на какое-нибудь полезное предприятие. Очень многие, конечно, злоупотребляли при этом добротой и доверчивостью князя Якова. Но, при всем том, он не мог терпеть излияния благодарности. Чуть, бывало, начнет кто-нибудь по получении просимого куша: "Благодетель вы наш! чем и как благодарить вас?!" -- князь тотчас же нахмуривал брови и тоном, решительно не допускающим дальнейших возражений, произносил: "Ну, будет! довольно!" -- и тотчас же уходил в свой кабинет. Таким образом были растрачены им более чем две трети его состояния. Княгиня все это видела и злилась, мучимая своей природною скупостью. Неоднократно пыталась она вступать с мужем в горячие объяснения по этому поводу, но тот никогда не отвечал ей ни слова, только молча, бывало, взглянет на нее строгим, стальным своим взглядом и сделает новые траты да затоскует еще угрюмее. Все это сносила еще кое-как княгиня; одного только не могла она снести: князь стал пить, -- молча, с мрачною сосредоточенностью пить простую водку, запершись в кабинете, один на один со своим стаканом. Она с ужасом узнала об этой новой слабости своего мужа -- и эта слабость была уже для нее непереносна: она решительно вопияла против целого цикла всех приличий и условий, созданных себе княгиней, аристократические нервы которой не только что не могли выносить присутствия пьяного человека, но ее коробило даже при одном рассказе о пьянстве и пьяницах. А тут вдруг пьяница, горький, упорный пьяница... и кто же? ее собственный муж, ее -- княгини Чечевинской! Княгиня, бесспорно, была умная женщина, но умная аристократическим умом; по этому-то последнему свойству она никак не могла понять своего мужа, и потому она стала внутренне презирать его. Это скрытое, подавленное в глубине души презрение освоилось вскоре с каким-то гадливо-нервным чувством при одной только мысли об этом человеке. Понятно, что при подобных условиях жизнь под одною кровлею делалась невозможна. Княгиня, долго раздумывавшая, как ей быть и что делать, решилась наконец оставить своего мужа. Но как оставить? Неужели разъехаться таким образом, чтобы дать повод светскому злословию предполагать не совсем доброкачественные причины этого разъезда или, что еще хуже, заставить его догадаться о причине настоящей, истинной? Самолюбие княгини и ее "que dira le monde?" решительно не допускали ничего подобного. Она решилась оставить его под предлогом необходимости воспитывать сына в столице и необходимости общества для дочери, княжны Анны. Но в последнем встретила упорное и настойчивое сопротивление со стороны мужа. Единственное существо, к которому он сохранил видимую привязанность, и привязанность нежную, сильную, несокрушимую, это была его дочь. Ей одной только были доступны движения его сердца; с нею одною только по временам он был разговорчив и откровенен; она одна только имела на него некоторое влияние. Не однажды, например, уговаривала она его не пить и просила дать ей слово, что он будет удерживаться от водки. Князь слова ей в этом никогда не давал, потому что свято чтил его, но от рюмки, действительно, воздерживался некоторое время -- и это было для него мучительно: он проклинал себя и свою слабость и все-таки шел к дочери, умоляя ее на коленях и чуть не со слезами простить, не презирать его и позволить ему пить снова. Пьянство обратилось у него в непреодолимую, мучительную страсть -- и одна только дочь его ведала, какое неотступное горе топил он в стакане водки... И как становился он ласковее с нею, чувствуя себя перед ней виноватым! Но ласковость свою не любил он показывать перед посторонними глазами, -- она выливалась у него наедине с дочерью, в кабинете или в поле. Здесь он рассказывал ей свое прошлое, передавал свои знания, свои столкновения с людьми, житейские опыты, раскрывал перед нею всю свою душу, со всеми ее заветными верованиями и мечтами, и дочка понимала его. Странное дело: еще с колыбели она была более привязана к отцу, нежели к матери -- и мать менее любила ее за это. Впоследствии, когда черты лица и характер девочки стали приобретать разительное сходство с чертами отца, эта обоюдная любовь росла все более, а вместе с тем росла и холодность матери, обратившаяся мало-помалу даже в затаенное нерасположение к дочке. В эпоху, когда в князе Якове проявилась его несчастная наклонность к пьянству, в этом семействе образовалось нечто вроде двух противоположных лагерей: один составляли отец и дочь, другой -- мать с сыном, к которому страстная привязанность ее увеличивалась по мере ненависти к мужу. Когда она объявила князю Якову, что жить с ним долее не имеет сил и уезжает под известным уже благовидным предлогом, князь только спросил ее: -- А Анна?
УЕБЫВАЙ В СОК, ГОВНО -- Анну я беру с собою... Ей уже шестнадцать лет, ей необходимо быть в свете. -- Спроси ее, -- согласится ли она ехать с тобою? -- Полагаю, что должна согласиться. -- А я полагаю, что, напротив, никак не согласится... Да и я без нее не останусь... нам расстаться нельзя. Объявили Анне о намерении ее матери. Анна ответила, что не чувствует особенного влечения к свету и предпочитает остаться с отцом, после чего этот последний решительно уже сказал княгине, что не позволит ей взять дочь с собою, не отдаст ее. Княгиня, впрочем, и не тужила об этом нисколько. Для светских расспросов на сей конец она сразу нашла благовидный ответ, что дочь, дескать, осталась с отцом, который ее так любит, -- услаждать дни его заточения и т.п. Разъезд их случился в 1829 году, после четырехлетней мученической жизни княгини в деревне; и когда дорожный дормез ее выехал из ворот усадьбы, князь Яков вместе с дочерью как-то легче, как-то свободнее вздохнули. Князь сам воспитывал свою дочку. Он отчасти следовал системе жан-жаковского Эмиля и держал маленькую княжну как можно ближе к простой, здоровой природе, стараясь, чтоб она прежде всего забыла, что она барышня и княжна. И действительно, мир сказок и песен, мир сельского и полевого быта были знакомы ей в совершенстве. Отец ее был поклонник и чтитель тихой, мирной и чистой древности, и вместе с тем мистик, как масон. То и другое невольным образом отразилось и на характере его дочери. Она мало могла назваться светской девушкой: близость к природе мешала ей сделаться ею и, напротив, помогла развиться впечатлительности, энергии и страстности ее характера. Жизнь ее с отцом была весьма однообразна, и надо было иметь сильную привязанность к нему, чтоб эта скучная жизнь не показалась невыносимой, особенно при непрерывном, мрачном запое отца, который с годами все усиливался, увеличивая и мрачную меланхолию. Таким образом княжна Анна прожила со времени отъезда матери целые восемь лет, почти никуда не выезжая и никого не видя. Ей наконец стукнуло двадцать четыре года. В это время в соседнее свое имение приехал по каким-то обстоятельствам князь Шадурский. Обстоятельства эти потребовали визита к князю Чечевинскому и неоднократных бесед и соглашений с ним, так как дело было отчасти общее и касалось обоюдных интересов. Княжна Анна, естественно, не могла не встретиться с Шадурским, и к тому же она была слишком хороша собою для того, чтобы тот не обратил на нее внимания. Они познакомились. Княжна была слишком исключительно поставлена; ее обстановка, жизнь, красота и характер -- все это своей оригинальностью бросалось в глаза Шадурскому, который среди светской жизни привык к совсем иным образцам женщин и девушек. Княжна Анна, почти не видавшая дотоле мужчин, осталась более чем приятно поражена умением говорить интересно и наружностью князя, который вполне являл собою тип великосветского comme il faut того времени. Пусть вспомнит читатель, что то было время байронизма. Чайльд Гарольдов, Онегиных и прочих героев, которым старалось все подражать в Европе и которых пародировали, иногда очень удачно, очень близко к оригиналу, некоторые из наших тогдашних бар. Шадурский принадлежал к их числу. Внутреннюю пустоту, полутатарские инстинкты и мелочное ничтожество свое он как-то удачно умел прикрывать байроническо-великосветскою внешностью. ______________ Приличный человек (фр.).
>>108409846 А КОГДА ТЫ ЗАЙДЕШЬ СНОВА Я ОПЯТЬ БУДУ ВАЙПАТЬ ТВОИ ТРЕДЫ. У МЕНЯ ОТПУСК КАК РАЗ
Со всеми этими данными не трудно было произвести сильное впечатление на душу девушки созрелой, полной силы, здоровья и страсти, но совсем неопытной и незнакомой с жизнью. Задавшись байронизмом, князь, естественно, должен был кое-что почитать, кое-чего понахвататься по верхушкам, так что мог "блистать" поверхностным разговором и, на неопытный глаз, казаться даже умным человеком. Это, конечно, еще усиливало впечатление, произведенное им на девушку. Российского Чайльд Гарольда в деревне одолевала скука смертная. Все дела да дела, а это вовсе не в привычках великосветского барина. Князю нужно было развлечение. А тут, кстати, и развлечение под рукою. Попечительная судьба и на сей раз позаботилась о прихотях князя. Большие черные глаза княжны Анны ему очень нравились; ее стройный бюст, ее цветущие щеки и губы обещали ему много соблазнительно-приятных ощущений -- князь любил-таки льстить своим ощущениям; наконец, вся ее исключительная обстановка как нельзя более заманивала его начать отчасти "байронический" и отчасти "сельский" роман. Отчего же князю и не развлечься на время? Отчего же князю и не пощекотать свое самолюбие сознанием в себе героя? Он и развлекся. С его бывалою ловкостью и ловеласовскою опытностью в делах этого рода ему нетрудно было окончательно увлечь княжну Анну. Князь не думал о последствиях, да и не боялся их. Княжна живет в глуши, в деревне, с пьяным и потому ничего не замечающим отцом; ей нечего бояться общественно-светского скандала: ее никто не знает; ей в этой глуши легче будет схоронить концы печальных последствий; отец ее так любит, что проклинать и затевать шуму, верно, не станет, а сам еще, может быть, поможет скрыть все от посторонних глаз. Сам же он, князь Шадурский, к тому времени уже уедет из деревни, -- следовательно, все это произойдет без него. Да, наконец, что же такое значат для него и самые последствия-то? Ведь он человек женатый, -- следовательно, с него взятки гладки. А если и пойдет глухая молва, то для его же самолюбия не зазорная, а, напротив, очень лестная. Значит, о чем же тут и думать? А главное -- новый, оригинальный роман, при поэтической обстановке, и он -- герой этого романа... как тут не соблазниться? Князь и соблазнился... Чайльд Гарольд необходимо должен быть разочарован -- без того он и не Чайльд Гарольд. Он дожил до тридцати шести лет и все время скучал своею жизнию. Таковым он прикидывался перед княжною. Он говорил ей о каких-то страданиях, о несчастии его в своей супружеской жизни, говорил, что рад "своей пустыне" (так именовал он родовое поместье), где наконец, разбитый и усталый, он нашел существо свежее, неиспорченное, чистое, которому и т.д. Одним словом, все те общеизвестные пошлости, которыми щеголяли во время оно наши российские Чайльд Гарольды, но которые для княжны Анны были новы, казались искренними и заставляли ее еще более симпатизировать ему. Княжна беззаветно, без оглядки назад и вперед, отдалась ему всей целостью своей девственной любви, всей нетронутой страстью своей натуры -- страстью, которая так долго, безвыходно зрела в ее сердце. И, естественно, чем дольше зрела она в этой здоровой и сильной натуре, тем сильнее было ее пробуждение. Князь научил ее скрыть от отца их отношения, да отец, впрочем, и не замечал ничего. Она вся подчинилась нравственному влиянию своего любовника, и Шадурский был счастлив и доволен собою ровно два месяца, а затем... Затем -- он уехал в Петербург.
Спустя полторы недели после отъезда князя в жизни княжны Анны произошла первая катастрофа: отец ее опился и умер от апоплексического удара. Эстафетой дано было знать в Петербург. Старая княгиня Чечевинская с сыном не поспели уже на похороны -- они приехали поздно и, пробыв в деревне менее недели, увезли в Петербург княжну Анну. Шадурский никак не ожидал подобной развязки. Это его и озадачило и огорчило. Княгиня Чечевинская была знакома с ним и его женою домами, -- следовательно, встреча с княжною становилась для него неизбежной. Он успел уже обдумать, как ему следует теперь держать себя с нею -- и бедная девушка с первого раза не узнала своего горячего, нежного любовника в этой холодной, прилично почтительной и сухой фигуре. О старом не было помина и намека, как будто его вовсе и не бывало. Однако она нашла случай объясниться с ним откровенно. Он объявил, что Петербург не деревня, что светские условия и страх за ее безукоризненную репутацию заставляют его держать себя с нею таким образом и что дольше продолжать им старые отношения, до более удобного времени, невозможно. Она сказала ему, что чувствует себя беременною. Князь очень испугался, старался ее, да и себя вместе с тем, разуверить в ее предположении, однако посоветовал на всякий случай, каким образом следует скрывать это от окружающих. Матери своей княжна, и без его совета, никогда не решилась бы открыться, -- настолько-то она уже знала свою мать. Он обещал ей изредка, урывками видеться с нею, и когда настанет финал последствий их любви, то позаботиться об участи ребенка и придумать "что-нибудь такое, какой-нибудь исход", который бы не скомпрометировал ее репутацию. Во всем этом для бедной девушки было весьма мало утешительного. Она поняла, что от князя ждать больше нечего и что ей самой придется позаботиться о сокрытии страшных последствий этой связи. Но, разгадав его наполовину, она все еще так сильно любила, что ей и в голову не пришло обвинять его в чем-либо. Если кого и укоряла она во всем случившемся, то это только самое себя. Князь, однако, после этих объяснений тщательно старался не возобновлять их, даже избегать с нею дальнейших, хотя сколько-нибудь интимных, разговоров, и при встрече всегда держал себя самым официальным образом, вежливо и холодно. Княжна с горечью заметила это и уже не докучала ему более собою, стараясь уверить себя, что он делает все это для пользы ее же собственной репутации. А ему давно уже все это надоело: и его "байронически сельская" любовь и сама княжна с ее привязанностью. Он сильно-таки стал побаиваться скандала и потому решился держать себя совсем посторонним человеком, которого бы не коснулась светская молва. Он знал, что эта молва -- страшное обоюдоострое оружие; она могла и польстить его ловеласовскому самолюбию, а могла тоже и поставить его в весьма невыгодном свете как честного, порядочного человека. А кто ее знает, как она, эта страшная, прихотливая молва, отнесется к его милому поступку?
В тот же самый день в маленькой узенькой конурке одного из огромных и грязных домов на Вознесенском проспекте сидел рыжеватый молодой человек. Сидел он у стола, понадвинувшись всем корпусом к единственному тусклому окну, и с напряженным вниманием разглядывал "беленькую" -- двадцатипятирублевую бумажку. Комнатка эта, отдававшаяся от жильцов, кроме пыли и копоти, не отличалась никаким комфортом. Два убогие стула, провалившийся волосяной диван с брошенной на него засаленной подушкой, да простой стол у окна составляли все ее убранство. Несколько разбросанных литографий, две-три гравюры, два литографских камня на столе и граверские принадлежности достаточно объясняли специальность хозяина этой конурки. А хозяином ее был рыжеватый молодой человек, по имени Казимир Бодлевский, по званию польский шляхтич. На стене, над диваном, между висевшим халатом и сюртуком, выглядывал рисованный карандашом портрет молодой девушки, личность которой уже знакома читателю: это был портрет Наташи. Молодой человек так долго и с таким сосредоточенным вниманием был углублен в рассматривание ассигнации, что, когда раздался легкий стук в его дверь, он испуганно вздрогнул, словно очнувшись от забытья, даже побледнел немного и поспешно сунул в карман двадцатипятирублевую бумажку. Стук повторился еще, и на этот раз лицо Бодлевского просияло. Очевидно, это был знакомый и обычно условный удар в его дверь, потому что он с приветливой улыбкой отомкнул задвижку. В комнату вошла Наташа. -- Что ты тут мешкал, не отпирал-то мне? -- ласково спросила она, скинув шляпку, бурнус и садясь на провалившийся диван. -- Занимался, что ли, чем? -- Известно, чем! И вместо дальнейших объяснений он вынул из кармана бумажку и показал Наташе. -- Нынче утром расчет от хозяина за работу получил, да вот и держу при себе, -- продолжал он тихим голосом и снова защелкивая задвижку. -- Ни за квартиру, ни в лавочку не плачу, а все сижу да изучаю. -- Нечего сказать, стоит, -- с презрительной гримаской улыбнулась Наташа. -- А то, по-твоему, не стоит? -- возразил молодой человек. -- Погоди, научусь -- богаты будем. -- Будем, коли в Сибирь не уйдем! -- шутливо подтвердила девушка. -- Это что за богатство! -- продолжала она. -- Игра свеч не стоит. Я вот раньше тебя буду богата. -- Ну да, толкуй! -- Чего толкуй? Я к тебе не с пустяками, а с делом нынче пришла... Ты вот помоги-ка мне, так -- честное слово -- в барышах будем!.. Бодлевский с недоумением смотрел на свою подругу. -- Я ведь тебе говорила, что с моей княжной скандал случился... Мать уж и от наследства сегодня утром отрешила ее, -- рассказала с злорадной улыбкой Наташа, -- а я нынче у нее в комнате порылась в ящиках да кое-какие бумажонки с собою захватила. -- Какие бумажонки? -- А так -- письма да записки разные... Все до одной рукою княжны писаны. Хочешь, я тебе их подарю? -- шутила Наташа. -- А ты поразгляди-ка их хорошенько, попристальней: изучи ее почерк, да так, чтобы каждая буковка была похожа. Тебе это дело знакомое: копировщик ты отличный -- значит, и задача как раз по мастеру. Гравер слушал и только пожимал плечами. -- Нет, шутки в сторону! -- серьезно продолжала она, усевшись поближе к Бодлевскому. -- Я задумала не простую вещь: будешь благодарен! Объяснять все теперь некогда -- узнаешь после... Главное -- ты получше изучи почерк. -- Да зачем же все это? -- недоумевал Бодлевский. -- Затем, что ты должен написать несколько слов, но написать под руку княжны так, чтоб почерк похож был... А что именно нужно писать, это я тебе сейчас же продиктую. -- Ну, а потом? -- Потом поторопись достать мне какой-нибудь вид или паспорт, под чужим именем, и свой держи наготове. Да руку-то изучи поскорее. От этого все зависит! -- Трудно. Едва ли сумею... -- процедил сквозь зубы Бодлевский, почесав у себя за ухом. Наташа вспыхнула. -- А любить меня умеешь? -- энергично возразила она, вскинув на него сверкающие досадой глаза. -- Ты говоришь, что любишь, так сделай, если не лжешь! Бумажки же учишься делать? Молодой человек в раздумье зашагал по своей конуре. -- А как скоро надо? -- спросил он после минутного размышления. -- Дня этак через два, что ли? -- Да не позже, как через два дня, или все дело пропало! -- решительным и уверенным тоном подтвердила девушка. -- Через два дня я приду за запиской, и паспорт чтоб был уже готов мне. -- Хорошо, будет сделано, -- согласился Бодлевский. И Наташа стала диктовать ему содержание записки. Тотчас же по уходе ее гравер принялся за работу. Весь остальной день и всю ночь напролет прокорпел он над принесенными ею листками, вглядывался в характер почерка, сверял букву с буквой, слово с словом, и над каждым штрихом практиковался самым настойчивым образом, копируя и повторяя его чуть ли не по сто раз, пока, наконец, достигал желаемой чистоты; он перемарал несколько листов бумаги и самым упорным, что называется, микроскопическим трудом одолевал каждую букву. Он достиг уже того, что изменил свой почерк; оставалось еще придать ему непринужденную легкость и естественность. От натуги кровь бросилась ему в голову, в ушах звенело, и в глазах давно уже рябили зеленые мушки, а он все еще, не разгибая спины, продолжал работать. Наконец, уже утром, записка была кончена, и под нею подписано имя княжны. Исполнение отличалось истинным мастерством и превзошло даже собственные ожидания Бодлевского. Легкость и чистота отделки были изумительны. Гравер, взглянув на почерк княжны, сличил его со своей работой и сам удивился -- до какой степени поразительно было сходство. И долго после этого любовался он на свое произведение, с тем отрадным отеческим чувством, которое так знакомо творцу-художнику, и лишь здесь-то, над этой запиской, впервые с гордостью сознал в себе истинного артиста.
Дойдя до Пяти Углов, он остановился в раздумье, окинув глазами окрестную местность, и, к счастью, увидел будочника, который, опершись на алебарду, сонливо позевывал, прислонясь к стене спиною, поодаль от размалеванной черными и белыми полосами будки. Сей градской страж представился теперь Бодлевскому чем-то вроде путеводного столпа в пустыне, и потому он прямо направился к нему с вопросом: -- А где тут заведение "Ерши"? Будочник недоверчиво и с проницательной подозрительностью посмотрел на Бодлевского. -- Какое заведение? -- неторопливо переспросил он. -- "Ерши". -- "Ерши"? Нет такого! -- недоверчиво ответил он Бодлевскому, продолжая вглядываться в него своими сонными глазами и как бы соображая: "Какого, мол, полета может быть эта птица?" -- Да как же это нет? -- с беспокойством заговорил Бодлевский, которого стал покидать светлый луч надежды. -- Как же, братец мой, нет, когда мне за верное сказали, что есть? -- А кто сказал-то? -- отнесся к нему недоверчивый страж. -- Приятель один сказал... Будочник ухмыльнулся, и хотя все еще не совсем-то доверчиво, но переменил свой официальный тон на более фамильярный и бесцеремонный. -- А зачем те "Ерши"-то? -- спросил он. -- Надо... по своему делу... Приятеля там сыскать надо... -- Ишь ты!.. приятеля... -- продолжал страж все с тою же ухмыляющейся харей, но уже без оттенка сомнения и недоверчивости. -- Ну, так что же, служивый? скажи, брат, пожалуйста! Мне некогда... -- Ишь ты, какой скороспелый... А ты дай на уху, так скажу, где ерши водятся. Бодлевский полез к себе в карман отыскивать какую-нибудь мелочь. -- Что? аль свищет? -- с издевкой поддразнил его будочник; но тот, к счастию своему, отыскал в жилете гривну меди и сунул в секретно протянутую руку градского стража, который тотчас же поспешно опустил ее по шву, как будто ни в чем не бывало, и дружелюбно указал ему дорогу. -- Ступай вон наперекоски... Второй дом от угла... Вишь, деревянный-то домишко -- вот те и будут "Ерши". Бодлевский перешел улицу в указанном ему направлении и очутился перед входною дверью деревянного домишки. Над этой дверью коротала свой старческий век полинялая от времени вывеска, где был изображен чайник, бильярд и рыба какая-то, а надписано просто: "Растерация". Надписи же "Ерши", которую Бодлевский ожидал встретить на вывеске, он, к удивлению своему, не нашел. В то время граверский ученик еще не знал, что название это усвоено "растерациею" не официально, а придано ей гласом народа. Генеалогию свою неофициальное название это ведет, по сказанию одних, от той причины, что "растерация" некоторое время славилась своею дешевою и отменною ухою из ершей, которых она, будто бы, даже поджаривала каким-то особенным образом; по сказанию других -- название "Ерши" имеет смысл метафорический, происходящий оттого, что ершовские habitues, или завсегдатаи, больно уж были щетинисты и на язык и на кулаки с теми, кого они в особой потаенной комнате, известной у них под именем "квартиры", лущили в карты и кто вздумывал протестовать против этого очевидного лущения. Во время оно секретная картежная игра весьма сильно процветала в сем достолюбезном заведении. Домишко этот существует еще до сих пор. В нем все так же помещается заведение, переменившее кличку "растерация" на новую кличку -- "трактирное заведение". Это уже, значит, степенью выше и значит, что прогресс и для него существует, но консервативный глас народа по-старому продолжает именовать его "Ершами". Прогресс "Ершей" выказался, впрочем, не в одной только подновленной вывеске да в перемене клички. Теперь и сами "Ерши" во всем своем составе подновились, несмотря на то, что более чем двадцатилетний срок времени должен был бы привести ветхий домишко в еще большую ветхость. Теперь они напоминают собою старуху подбеленную и подрумяненную, а в то время находились еще в состоянии старухи неподрумяненной. "Ерши" -- это длинное деревянное, одноэтажное здание со стенами, которые от времени осели в землю, так что окна высятся над тротуаром немного более, чем на пол-аршина. По вечерам эти окна всегда завешивались красными кумачовыми занавесочками, каковыми и до сих пор продолжают завешиваться. Крыша, приведенная теперь в более благоустроенное состояние, в то время беспрепятственно позволяла бурьяну и различным сорным травам расти в расщелинах своего ветхого и прогнившего до черноты теса. Входная "парадная" дверь, вделанная посреди главного фасада, теперь приходится в уровень с тротуаром, а тогда неопытный посетитель, прежде чем войти, непременно должен был клюнуться в нее носом, особенно по вечерам, если предварительно он не замечал довольно глубокой ступеньки, спускавшейся гораздо ниже уровня тротуара. Теперь и самые полы и самые обои в "Ершах" давно переделаны и возобновлены в более современном вкусе, а тогда стены сохраняли патриархальную живопись -- вроде каких-то фантастических деревьев и райских птиц. В настоящее время только одна небольшая комната, выходящая единственным окном своим в маленький садик и смежная с "квартирой", сохраняет пока еще свой тогдашний первобытный вид; серые стены ее разрисованы серою же меловою краскою и являют собою различные картины мифологических сюжетов. В этой комнате искони помещается бикс. Вообще надо заметить, что время, прогрессируя "Ерши" во внешности, во многом способствовало безвозвратной утрате их первобытной оригинальности. Бодлевский, клюнувшись предварительно носом в дверь, очутился в комнате, носящей наименование буфета. За стойкой стоял высокий, видный и весьма красивый мужчина, лет сорока, степенно благообразного и необыкновенно честного выражения в открытом лице. Высокая лысина его обрамлялась мягкими и курчавыми волосами. Широкая, аккуратно подстриженная, черная борода начинала уже заметно серебриться. Умные, слегка улыбающиеся глаза глядели спокойно, добродушно и в то же время весьма проницательно. Ярославский тип с первого взгляда давал себя знать в этом субъекте. Белая миткалевая рубаха, белый, как снег, передник и башмаки на босу ногу -- эта трактирная чистота и харчевенное изящество среди обычной грязи посетителей и неопрятной обстановки, совокуплявшиеся с внушительной важностью физиономии ярославца, -- ясно говорили всем и каждому, что он особа не простая, что он "буфетчик", "старшой", которому подчинены половые и который в своей особе соединяет всю администрацию заведения. Власть его простирается даже некоторым образом и на посетителей, или "гостей", если б они вздумали учинить что-нибудь неподобное, вроде буйства и дебоша. Встретя Бодлевского солидным поклоном -- более глазами, чем головой, -- он указал ему рукою направо, промолвя: -- Пожалуйте на чистую половину. Но Бодлевский вместо чистой половины предпочел подойти к его стойке и осведомиться о Юзиче. В ответ на это осведомление последовал недоумевающий, но втайне весьма осторожный и проницательный взгляд. -- Как вы изволите спрашивать? Юзича-с? -- очень вежливо переспросил он, опершись пальцами на стойку и принимая корпусом наклонное положение вперед, что составляет известного рода ярославско-трактирную галантность и буфетческий бонтон. -- Юзича?.. Нет-с, такого не знавали... -- Да ведь он у вас тут постоянно бывает! -- возражал ему удивленный, по неопытности своей, Бодлевский, для которого каждое новое затруднение в его поисках было -- острый нож, подрезавший радужную нить его надежды. -- Не знаем-с... Может, оно и точно, что бывает -- мало ли тут гостей-то перебывает за день! где же нам всех их узнать-то, -- посудите сами-с! -- отбояривался между тем буфетчик. -- Да меня "секрет" прислал! -- ляпнул вдруг без всякой осторожности и нескромным голосом Бодлевский. Ответом на это опять-таки был взгляд весьма удивленного и подозрительного качества, -- взгляд, который предварительно в миг, подобно молнии, обежал все углы комнаты, нет ли, мол, кого лишнего? -- и тотчас же уклончиво и неопределенно установился между бровями Бодлевского. -- Как вы изволили сказать-с? -- с улыбочкой спросил буфетчик. -- "Секрет" прислал, -- повторил Бодлевский. -- Это что же-с такое значит? Гравер, не ожидавший такого переспроса, смешался и отчасти даже струхнул немного.
-- Уж будто вы не знаете? -- возразил он несмелым тоном. -- Почем же нам знать-с... Помилуйте-с!.. Мы об эфтим никакого понимания не имеем... Где же нам загадки отгадывать?.. Мы, значит, при своем деле, у стойки стоим, а что касаемо до чего другого, так эфто не по нашей части. Бодлевский, видя, что тут ничего не поделаешь, прикусил с досады губу и нервно заходил по комнате. Буфетчик незаметно, но зорко следил за ним глазами. -- Вам, может статься, знакомый ваш этот в нашем заведении свидание назначил? -- спросил он после минуты молчаливого наблюдения. -- Да, свидание, -- машинально подтвердил гравер, которого уже начинала шибко пронимать сосущая тоска от видимой неудачи задуманного дела. -- Так вы пожалуйте-с на чистую половину-с, -- предложил ему обязательный ярославец, указывая на правую дверь из темных разноцветных стекол, -- пообождите там маненько-с; может, они тем часом подойдут, а может, уж там и дожидаются. Бодлевский последовал совету буфетчика и прошел на "чистую половину", а этот последний тотчас же, вслед за ним, поспешно юркнул в низенькую дверцу, которая незаметно пряталась в стене, за стойкой, обок с полками буфета, заставленного неизмеримым количеством стаканов и расписных чайников. Комната, в которую вступил Бодлевский, хотя и представляла собою "чистую половину" заведения, но отличалась весьма грязноватою внешностью. Это была довольно большая зала в пять окон с неизменными красными занавесочками. Доски закоптелых стен покоробились от времени и петербургской сырости. Когда-то они были выкрашены белой меловой краской, и по этому фону смелая фантазия маляра-художника пустила зелено-черные пальмы и папирусы, стоявшие, якобы аллеей, в ряд, как солдаты во фронте; на пальмах и между ними помещались розовые райские птицы, в которых палили из ружей и пускали стрелы из луков какие-то лиловые охотники. Но время набросило на все это свой серовато-бурый колорит. Покоробившийся дощатый потолок по самой середине комнаты представлял широкое, расползающееся, черное, как сажа, пятно, которое образовалось от копоти из висящей на крючке лампы. Вдоль стен и у окон лепились маленькие четырехугольные столики, покрытые грубоватыми салфетками не весьма-то опрятного качества от каких-то пятен, и на каждой такой салфетке была опрокинута вверх дном полоскательная чашка с синеньким ободочком. Расщелистый пол, носивший еще кое-где скудные следы желтой краски, весь уснащался мокрыми, натоптанными следами посетителей, махорочной золой и плесками чаю, которые делали все те же бесцеремонные посетители, предпочитая для этого трактирный пол вместо полоскательных чашек. Атмосфера этого милого приюта, несмотря на вентиляторы в окнах, неисходно была пропитана крепким, першащим в горле, запахом махорки, Жукова и "цыгарок". В довершение всей обстановки, как необходимое украшение к ней, по стенам помещалось несколько старых портретов и картин, в когда-то позолоченных рамах. Портреты являли собою каких-то генералов в пудре и архиереев в мантиях, а картины изображали нечто из буколико-мифологических и священных сюжетов. И те и другие лоснились местами зеленым лаком, а местами совсем исчезали в густо насевшей на них пыли, грязи и копоти. Бог знает где, как и когда и кем писаны такие картины и портреты, но известно только то, что найти их можно единственно в "ресторациях", и кажется, будто они уж так самою судьбою предназначены для того, чтобы украшать закоптелые стены низшей руки трактиров и харчевен. Бодлевский хотя и не был избалован жизненным комфортом, но ему еще ни разу не случалось присутствовать в столь милых местах, и потому его немного покоробило, особенно когда он, усевшись у крайнего грязного столика, оглядел присутствующих посетителей. В одном углу, за двумя составленными вместе столами, помещалась компания мастеровых в пестрядинных халатах, с испитыми лицами, на которых установился определенный серо-бледный колорит -- верный признак спертого воздуха душной мастерской, тесного спанья артелью, непосильного труда и невоздержной жизни. Эту коллекцию небритых и длинноволосых, по большей части украшенных усами физиономий с наглыми взглядами, как бы говорившими: "Мы -- не мы, и хозяин -- не хозяин!" -- угощал пивом такой же пестрядинный халат, вмещавший в себе какого-то спицеобразного мальчонку лет шестнадцати. Мальчонка этот, видимо, желал показать, что взрослый и чувствует свое достоинство -- потому: капитал имеет и угощать может. Он то и дело старался представиться пьяным и потому громче всех кричал, поминутно и без всякой нужды ругался, как бы самоуслаждаясь гармоническими звуками этой брани, поминутно размахивал своими истощенными, худыми, как щепки, руками, вообще ломался, "задавая форсу". Компания мастеровых поощряла его то обниманиями, то словами, то, наконец, приятельской руготней и во всю глотку нестройно горланила солдатскую песню:
...и граф Башкевич Ириванский под Аршавой состоял -
песню, бывшую в то время, ради близкой своей современности, в особенной моде между солдатами и фабричным народом. Другой угол, на нескольких отдельных столах, занимали извозчики, которые днем очень любят посещать "Ерши" и там чаепийствовать. Двор ершовский, где помещается несколько пойловых колод, в течение дня, то есть пока не начнет смеркаться, постоянно занят извозчичьими клячами и загроможден то дрожками, то санями -- смотря по времени года. Клячам этим извозчики задают корму и пойла, а себя -- "помалости чайком побалывают". В этом втором углу господствовали трезвость, "кипяточек" и до багровости распарившиеся чайком физиономии. Тут уже был слышен свой особый говор. За одним столом сообщали, что Игнатку в часть взяли, а Парфену-дяде офицер, в экипаже ехамши, колесо отшиб, а намеднись у одного извозчика лошадь с дрожками мазурики угнали, -- только что отвернулся, а они и угнали, проклятые; хозяин теперь вычитать поди-ка станет, а дома-то, в деревне, может, и голодно и холодно. И начинается по этому поводу разговор про распроклятую жисть извозчичью, питерскую. За другим же столом идет беседа такого рода: -- Ты хозяину как отдаешь? подика-ся, всю выручку? -- спрашивает плутоватая харя извозчика из тертых калачей у извозчика еще не тертого, двенадцатилетнего мальчишки. -- Известно, всю! а то как же? -- отзывается детским голосенком этот последний, с тяжелым переводом духа, неистово втягивая в себя с блюдца струю горячего чая. -- Эх ты, михря!.. "всю!" -- презрительно подхватывает первый. -- Пошто же всю отдавать? Ты бы себе каку часть оставлял! -- Ишь ты -- себе!.. а грех? -- возражает мальчишка. -- Ну так что ж, что грех? -- не беда! -- Эвося -- не беда!.. как же! -- А то беда? эка ты репа какая, паря, как я погляжу! В грехе на духу покаешься -- и баста! На то и батька, значит, приставлен; а ты бы, по крайности, себе каку деньгу оставил... -- А хозяин ругаться станет? -- Так пошто ж тебе говорить ему, сколько выручки привез? Если ты, значит, целковый рубь выездил, так отдавай семь гривен, а либо восемь гривен, коли уж почестнее захочешь. Вот так и вертись на этом. -- Да я не умею... -- Не умеешь? а наука на что? Ставь пару чаю -- так разом научу! И мальчишка точно ставит пару чаю и начинает первые шаги своего развития на поприще столь занимательной науки. Остальную публику составляли два-три дворника, несколько солдат, которые проникали сюда задними ходами, так как с наружных пускать их было строго запрещено, да две-три темные личности, из коих одна, в порванном, истертом вицмундире, углублялась в чтение полицейской газеты. Нравственное чувство Бодлевского, не искусившегося еще в сладости познания различных трущоб житейских, начинало уже давить и сосать что-то боязливо-неприятное. Ему все казалось, будто кругом его сидят воры и мошенники, может, и убийцы даже; а воображение помогало разрисовывать все это более мрачными красками, хотя обстановка этой комнаты была не более как обстановка каждой харчевни. Сознание, что и сам он идет на рискованное дело, и эта неизвестность, где и с кем он, и как все это кончится; потом неотступное, томительное чувство одиночества, чувство разобщенности с окружающим миром -- все это производило на него особого рода нервное впечатление, так что ему казалось -- вот-вот войдет полиция и заберет их всех тотчас или что все эти господа разом накинутся на него, ограбят и убьют, пожалуй... Подобное чувство при первом посещении незнакомого еще вертепа необходимо испытывает каждый неофит, каждый будущий кандидат на Владимирку, только что задумавший свой первый шаг к преступлению. А из низенькой дверцы в буфете выходил между тем застоечный ярославец в сопровождении темной личности с физиономией отчасти перетревожившейся. -- Ну, полно спать! аль не прочухался еще? ползи, что ль, черт! -- говорил он, оборачиваясь в полспины к этому темному субъекту, который подвигался вперед весьма неохотно. -- Да кто спрашивал-то? -- послышался его хриплый, заспанный голос. -- А мне почем знать -- тебя спрашивал!.. Возьми зеньки в граблюхи, да и зеть вон сквозь звенья! Может, и фигарис какой! -- отвечал ярославец, становясь за стойку и принимая такой вид, как будто ничто до его милости не касается. ______________ Возьми глаза в руки и смотри сквозь стекла! Может, сыщик какой! (жарг.)
Темная личность подошла к правой двери, плотно приблизила лицо свое к темным цветным стеклам и осторожно стала смотреть сквозь них в "чистую половину". -- Который это? что в шельме* камлотной сидит, что ли? -- спросил он, разглядывая посетителей.
>>108410060 У каждого свой идеал внешней красоты. Так же как и ты. Некотрых пиздецки как заебало твое смазливое ебало, а некоторые текут. Хотя так же уверен, что тебя ебали не меньше раз, чем ее.
>>108411753 Кто до тебя доебеться ? Всем насрать на твою тульпу кроме двощеров .ЗАЧЕМ мне кого-то терпеть если можно спокойно жить со свободнойпустой головой.
>>108411795 Можно спокойно теребить пиструн и целыми днями сидеть капчевать на шее у мамки. Лучше будет так, чем развития шизофрении в виде создания "друга которого видишь только ты "
>>108411869 И быть рохлей ,теребение отвратно.К тому же это не шизофрения так как местные тульпо-обладатели видят ее только закрыв глаза перед сном и она не является доминирующей личностью .Вообще я не могу сказать что она так или иначе может влиять на мои решения или решать за ним ,а шизофреников все наоборот .
>>108411987 Наскрлько я знаю через время ебанутость начинает прогрессировать и аноны начинают видеть её везде и внезапно Иногда можно увидеть тульпу например на паре в универе, начинать с ней говорить, а все видят как ебанутое тело несет бред в пустоту. Ты считаешь это нормальным?
Пость еотову, оценивай других.