НАТО-США тред №2 /natousa/

ВМС США обзаведутся названным в честь ЛГБТ-активиста танкером
Военно-морские силы (ВМС) США получат танкер, названный в честь Харви Милка — американского политика и гей-активиста. Об этом в пятницу, 29 июля, сообщает Mashable.

Вспомогательное судно, которое на данный момент еще не достроено, будет называться USNS Harvey Milk. По информации портала U.S. Naval Institute News, соответствующее распоряжение отдал министр Военно-морских сил США Рей Мабус (Ray Mabus).

«Когда Харви Милк служил в армии, он не мог открыто рассказать о том, кем он является на самом деле. Сегодня наша страна говорит военнослужащим, как мужчинам, так и женщинам, а также всему миру, что мы чтим и принимаем их такими, какие они есть», — приводит The Guardian слова политика из Сан-Франциско Скотта Винера (Scott Wiener), являющегося одним из авторов резолюции, призывающей присвоить имя Милка кораблю ВМС.

Флот также обзаведется и другими судами, названными в честь таких известных в США людей, как верховный судья Эрл Уоррен (Earl Warren), политик Роберт Кеннеди (Robert F Kennedy) и феминистка Люси Стоун (Lucy Stone).

Харви Милк — один из первых американских политиков, открыто заявивших о своей нетрадиционной сексуальной ориентации. В юности он служил на флоте, был участником Корейской войны. В 1977-м Милка избрали в наблюдательный совет Сан-Франциско, спустя год его застрелили.
https://lenta.ru/news/2016/07/29/gay_navy/

так, надо засагать

Когда получили задачу, майор-разведчик посмотрел маршрут по карте. В принципе все понял. Предстояло выдвигаться в ту часть Грозного, где он когда-то ходил в школу. В душе — и тревога, и азарт, и желание посмотреть знакомые места, и предчувствие чего-то страшного, непредсказуемого...
Командование предполагало, что в Грозном внутренние войска будут встречать толпы, которые надо разгонять бескровно, расчищать спецсредствами путь для колонн армейской бронетехники. Ожидались «массовые беспорядки». Не ожидалось войны такой, какая случилась...
Тридцатого декабря после обеда вышли на кладбище, к окраине города. Там спецназу уточнили по радиостанции задачу — выдвигаться к консервному заводу. Поначалу все были на броне. В городе пальба, пожары. Первый раз их обстреляли со стороны молочного комбината. Залезли под броню. На улице Горской увидели машину космической связи, из кабины которой свисал убитый водитель, а рядом лежал с простреленными ногами капитан-связист. В него, чуть шевельнется, стрелял снайпер со стороны молкомбината. Подлетели. Сначала прикрыли его бортом БТРа, а потом затащили внутрь, начали бинтовать. Повезло — у «духов», видно, гранатометов под рукой не оказалось. Капитан подтвердил, что командование уже на «консервке». Ну, раз командование там, значит, и медики есть. Подцепили машину связиста и рванули на консервный.
Не успели отдышаться и рассмотреть портреты Дудаева на проходной, как подбегают армейцы: «У вас снайперы есть? По нам работают снайперы, ребята, помогите».
Снайпер Виталя Бабаков с напарником, Мишей-сибиряком залезли на крышу и часа два, пока окончательно не стемнело, охотились. Их «духовский» визави, работал грамотно — стрелял из глубины здания, не высовываясь в окно, чтобы вспышки не было видно. Но и наши охотники не лыком шиты: Виталик того «духа» уделал, когда тот менял позицию и самую малость засветился в оконном проеме.
Командир армейский быстро усек, что вэвэшники воевать умеют: «Раз спецназ — помогайте». Его бойцы двигались по Первомайской в район 1-й горбольницы и за один квартал до нее встали. Он и говорит командиру группы спецназовцев: «Идешь по Первомайской до нашего тыла, там тебе задачу поставят».
Рванули по Маяковского к площади Дружбы народов. Первым шел БТР Миши Немыткина, с ним Бабаков, на втором — майор со старшим лейтенантом Матвеевым. Совсем уже стемнело. Первый раз по ним влупили из гранатомета с Дома печати. Граната скользнула по корме переднего БТРа и ушла в землю, шов на броне сантиметров на десять разошелся. Дым, копоть. Из окон по ним стреляют, но наши тоже в долгу не остаются. Хотя силы явно неравные. В тот момент они ходили по самому-самому краю. Еще минута и...
Риск, круто замешанный на отваге, должен быть оправдан, должен быть хоть какой-то полезный результат. Развернулись, ушли назад. На базе майор доложил, что пройти не смогли и БТР подбит. Тут началось: «Трусы! Какой вы, на хрен, спецназ?!» Припомнили даже заградотряды НКВД: «Вы только за спинами можете ходить». Потом какой-то умник стал в карту тыкать: «Ну покажи, командир, как ты шел?» Майор ему: «Вы мне не тычьте и не тыкайте, я вырос здесь и в школу ходил, эти улицы до последнего закоулка знаю. И как здесь ходить знаю, и с кем». Короче, облаяли друг друга. Так прошло тридцатое декабря...
Утром 31-го пошли вместе с мотострелковым полком к центру. Продвигались медленно, но верно. Теперь уже армейцы — и ротные, и комбаты — ничего плохого о вэвэшниках не болтали: сами видели, что спецназ с пехотой в одном дерьме валялись, в тылу не отсиживались. Там и собровцы действовали толково — тут же подчищали, вытаскивая боевичков на свет Божий.
К обеду встали метрах в семидесяти от здания горбольницы. Одно здание было практически разрушено. «Духи» засели в главном корпусе, что на углу улиц Лермонтова и Гикало, и вели оттуда интенсивный огонь. Тут вот и получили спецназовцы задачу аховую — штурмом взять это гнездо боевиков. Командир 81-го мотострелкового полка там собирался устроить свой командный пункт. Он и говорит майору: «Все, спецназ, штурмуешь ты».
Произвели расчет сил и средств, стали кумекать — что имеем, и как быть. Майор сделал ставку на своих снайперов. И они не подвели, славно поработали. В общем, штурманули удачно: своих не потеряли никого, а внутри здания обнаружили четырех убитых боевиков. Одетые в армейский камуфляж, с оружием, не мирные. Судя по всему, кое-кого «духи» успели и утащить с собой. Двое убитых были гранатометчиками. Их-то и сняли первыми снайперы — у обоих смертельные ранения в голову.
В соседнем здании «скорой помощи» нашли еще три трупа боевиков. Их тоже снайперы при штурме сняли. К вечеру во внутренний двор горбольницы подтянулась бронетехника армейцев — несколько танков и БМП.
Майор, который рассказывал о черных днях на переломе 94-го и 95-го, то и дело хвалил своих снайперов. В каждом эпизоде тех боев в Грозном они играли одну из главных ролей, своими действиями не только обеспечили успех штурмов, прорывов, но и спасли жизни многим братишкам.
Майор отлично помнит, как в первый раз подходили к консервному заводу. Перед самым поворотом к нему с жилой трехэтажки прицельно «мочили» «духи». Тут неожиданно возникает армейская БРДМ, из нее высовывается офицер: «Где тут консервный завод?» Майор ему: «Да вот он, брат, в тридцати метрах». В этот самый момент по БРДМке плотно начали стрелять с трехэтажки. Вот здесь Бабаков и показал свой класс...
Что в нем все отмечают — так это спокойствие. Никогда в бою не дергался, не терялся. Стремился не только уйти из-под обстрела, но и занять выгодную позицию.
«Мочиловка» пошла, — вспоминает майор подробности того боя у консервного, — все с БТРа посыпались как горох, и я в том числе. А Виталик прыгает мягко, винтовку прижимает к себе, как ребеночка. Лег у бэтээра, выставил СВДэшку в сторону здания и приложился к прицелу. Потом уже о себе мысль: «Вот, елки-моталки, на полкорпуса из-за колеса нарисовался. Опасно!» Оглядев свое поле боя через прицел, отодвинулся за колесо. Я точно не скажу, но трех «духов» он в том бою железно положил. Когда боевики получили по мозгам, их огонь поутих, нам стала помогать армейская БРДМка из своего пулемета. Вскоре из здания стали выбегать душманы, и наш старлей Матвеев не растерялся, закинул во дворик парочку гранат...»
Значит, взяли они комплекс больничный. Чуть отдышались. Тут прибегает старушка чеченка: «Ребята, через улицу, в соседнем доме, четверо ваших раненых, в такой же форме». Наши были в «снеге». Свои все на месте, но, может, собровцы погибают? О провокации, о подставке, тогда и мысли не было. Майор направил старшего лейтенанта Немыткина с солдатами.

Слушая тихую неторопливую речь сидящего передо мной человека, я всячески старался отвести взгляд от страшных лиловых рубцов, перечеркнувших низ его живота. Не удавалось. Скальпель военного хирурга сохранил Алексею Ковылину жизнь. Пуля, прошедшая сквозь него, хотела эту жизнь отобрать. В пылающем Грозном августа 96-го ему везло несколько раз. Даже тогда, когда тяжело ранило. Повезло, что хватило боеприпасов отбиться от озверевших «духов», повезло, что из-под огня его, уже истекающего кровью, вытащили ребята, повезло, что остался жить.
Главным везением сейчас стало бы для него возвращение на военную службу. Ковылина комиссовали из войск, признав не годным по трем статьям. После такого ранения не служат — был вердикт бумажных педантов. Чтобы Ковылин вернулся в войска, нужно личное разрешение главнокомандующего. Только он способен «нарушить» бумажные правила.
Алексей не сдается. Говорит, что будет бороться, добиваться, что очень хочет служить. Мне за этим оптимизмом почудилась легкая неуверенность. Хотя сломить человека, прошедшего ТАКОЕ, наверное, тяжело. Да и сдаваться Ковылин не умеет — не тому учат в спецназе. Но в том-то и коварство трясины бесконечных чиновничьих коридоров, что могут они поглотить любую надежду, любое терпение.
Ровно год назад в Чечне произошло то, что в средствах массовой информации получило нейтральное название «августовские события в Грозном». Не стоит, я думаю, объяснять, чем они стали для страны, чем они стали для войск, чем они стали для каждого, кто в них участвовал. Августовский «водораздел» размашистым росчерком поделил войну на две части. Так же, как и судьбу Ковылина, одного из многих. И предлоги «до» и «после» для него имеют теперь совершенно определенный смысл.
Я слушал его спокойный и размеренный рассказ о том, что было «до». И вопрос: «Что ж это у нас за Родина такая, если бросает детей своих, отдавших ради нее, ради долга, свое здоровье, а нередко и всего себя?» — все время мучил меня, когда я обращался к тому, что стало «после».
Бывший десантник, старшина Алексей Ковылин служил в части, охраняющей Калининскую атомную электростанцию. Во взводе спецназа. До тихого маленького городка энергетиков с красивым русским названием Удомля грохот боев в далекой Чечне доходил только по каналам телевидения. В части его тоже не ощущали — такова специфика службы, что на войну никого не посылали. Охрана мирного атома — тоже дело наисерьезнейшее. Каждый человек на счету. Но все же и этой части пришлось открыть чеченскую страничку своей истории.
Узнав о формирующейся в Москве 101-й бригаде внутренних войск, четверо парней подали рапорта о желании влиться в ее ряды. Одним из них был Ковылин. Рапорта удовлетворили. Дома у Алексея осталась беременная жена...
В Чечне Ковылин стал прапорщиком, командиром взвода спецназа — офицеров катастрофически не хватало. Война все время опережала на полшага... Некоторое время был старшим в охране комбрига. Мотался с ним повсюду, но чувствовал — это не для него. Не за этим приехал Ковылин на чеченскую землю. Несколько раз просил командира бригады отпустить на другую должность. Более боевую, благо возможности свои оценивал здраво. Знал, что будет от него больше пользы для бригады, для братишек, если займется боевой работой по-настоящему. Комбриг отпускать не торопился. Ценил.
В мае Алексею удалось уехать в отпуск, к жене — родилась дочь.

В начале 90-х по тюрьмам и колониям прокатилась волна стихийных выступлений. Все чаще и чаще захватывали заложников. Одной группы «Альфа» уже не стало хватать для утихомиривания заключенных. Поэтому в 1990 году было принято решение о создании по всей стране отрядов специального назначения в системе Главного управления исполнения наказаний МВД. Вскоре таких отрядов образовалось восемьдесят два. Днем рождения отряда специального назначения УИН ГУВД Московской области считается 31 мая 1991 года. Именно в этот день у существовавшего пока только на бумаге подразделения появился командир — Владимир Штаненко. Естественно, первой задачей было укомплектоваться. Штатная численность хоть и небольшая, но решили набирать только лучших из лучших.
— Из органов внутренних дел к нам пришли единицы, — рассказывает Владимир Штаненко. — Зарплата у нас и тогда была очень невысокая, а сейчас прямо-таки издевательская. Рядовой сотрудник сегодня получает всего 700 тысяч. Поэтому вся надежда была на фанатов спецназа. В милиции сотрудники, скажем так, более избалованные, и мы обратились к армии и внутренним войскам, что, как показало время, себя полностью оправдало.
На сегодняшний момент отряд до конца еще не укомплектован. Не так много достойных кандидатов, да и зарплата — не для слабонервных. Отбор очень жесткий. Как правило, потенциального кандидата приводит кто-то из спецназовцев и ручается за него. Потом претендент «обкатывается»: сдает «физо», рукопашный бой, проходит тестирование на интеллект и спецпроверку. В результате — бойцы в отряде как на подбор: высокие, широкоплечие, развитые во всех отношениях. Вообще приятно смотреть на людей, весь облик которых выражает уверенность, надежность. Это вам не желторотые мальчишки в погонах, тонкие, как «демократизаторы».
В то время, когда отряд создавался, сотрудникам выдали новейшее спецназовское оружие, спецсредства и средства связи. Вскоре появилось и первое задание государственной важности. После известных августовских событий 1991 года в «Матросской тишине» оказалась группа так называемых «гэкачепистов». Их охрану доверили спецназу ГУИНа, в том числе и подчиненным Штаненко. Справились.
Два последующих года отряд занимался выполнением своих непосредственных задач в системе ИТУ — освобождением заложников, пресечением массовых беспорядков, розыском и задержанием бежавших преступников, укреплением режима содержания лиц, заключенных под стражу.

— Тогда совершалось много побегов, — вспоминает Штаненко. — Сейчас уже столько не бегут. На мой взгляд, создание гуиновских отрядов спецназа стабилизировало обстановку в местах лишения свободы. Резко уменьшилось количество побегов, захвата заложников, тюремных бунтов. Но это произошло не сразу. Поначалу зеки проверяли нас. Приходилось и применять против них силу. Как только они поняли, что против спецназа у них кишка тонка, зауважали. Сейчас мы редко заглядываем в камеры. Как только приезжаем на плановую проверку в какую-нибудь колонию, там заключенные ведут себя суперспокойно. Хотя не обошлось и без потерь: при освобождении четырех человек, которых зеки взяли в заложники в санчасти колонии, геройски погиб командир Пензенского отряда спецназа майор Александр Сергеев. Ему посмертно присвоили звание Героя России.
Привлекался отряд и к мероприятиям по борьбе с преступностью, проводимым в городе и области. Например, работали по «зачистке» гостиницы «Москва», гоняли преступников в других злачных местах. В ходе этой работы выработали железное правило: грамотно разработанная операция — залог жизни и здоровья людей. А это — главное. Как-то проводили операцию совместно с РУОПом. Нужно было взять в одном из кафе торговцев оружием. Руоповцы клялись, что план разработан на все сто — не сомневайтесь, ребята. Подскочили к зданию, ворвались внутрь, людей перепугали. Оказалось, что это кафетерий, а нужное кафе — в двадцати шагах. Преступников, естественно, там и след простыл. После этого, участвуя в совместных операциях, каждый раз требовали от коллег подробного плана.
В 1993 году спецназовцы решили, что пора бы придумать отряду какое-нибудь звучное название. Тем более, что гордиться уже было чем: на соревнованиях по рукопашному бою хоть и проиграли «Витязю» со счетом 3:4, но выглядели достойно. Подобный турнир с ОМОНом вообще выиграли всухую. Над названием думали недолго, зверей, всяких там тигров и барсов, оставили в покое. Выбрали «Факел»: отряд базируется в одной из промышленных зон Подмосковья, совсем рядом горит огромный факел — это и стало отправной точкой. Хотя совсем без живности не обошлось. Завели настоящую сову. Птица эта — официальная эмблема спецназа ГУИНа.
Тот год снова переполошил всю Россию: в октябре президентская коса нашла на камень Верховного Совета. Политика политикой, но когда раздались выстрелы и отряду поставили задачу задержать чересчур активного Александра Баркашова, никто из спецназовцев не сомневался. Они не горели желанием вникать в перипетии борьбы одной группировки власти с другой, но понимали, что России нужны спокойствие и порядок.

1994 год поначалу казался поспокойнее предыдущих. «Факел» выполнял все поставленные задачи и планомерно занимался повышением профессионального мастерства. Тогда упор в основном делался на рукопашный бой и огневую подготовку. И продолжалось это вплоть до 29 декабря.
— Поступила команда срочно собраться в Домодедово, — вспоминает командир отряда. — Приказ был прибыть с палками и со щитами. Как на разгон демонстрации. Приехали, встретились с нашими братишками из других отрядов. Потом к самолетам подвезли оружие. Но все равно мы еще считали предстоящую поездку легкой прогулкой, ведь в реальную обстановку нас никто не ввел. Кое-что поняли уже в Моздоке, когда подвезли «Мухи» и «Шмели», которых большинство из нас и в глаза не видели. Причем выдавали все прямо с машин, без всякой расписки: бери, сколько унесешь на себе. 31-го вышли из Моздока колонной. Где-то около Толстой-юрта притормозили — потерялась машина с рязанскими бойцами. Позывные еще были открытыми, и я вышел по рации: «Рязань»! Ответь «Факелу!» В ответ: «Мы ваш «Факел»... Всэх перерэжим». «Духи» уже слушали эфир. Потом как начали по нам долбить из минометов. Хорошо, что ребята не растерялись, быстро боевиков отогнали.
Последние сомнения в серьезности ситуации улетучились, когда уже под Грозным встретили танк. Из люка вылез пьяный лейтенант. Его спросили: «Земляк, как там Грозный?» Тот ответил: «В люк посмотрите...» Внутри оказалось несколько окровавленных тел.
— Когда прибыли на место, на северную окраину города, — продолжает рассказ Штаненко, — там уже находилось несколько «крутых» спецподразделений. Не буду их называть, но они просто перепились и в честь Нового года выпустили весь боекомплект в воздух. Не захотели идти в город. Генерал Воробьев, царство ему небесное, вызвал нашего начальника генерал-лейтенанта Юрия Ивановича Калинина и спрашивает: «Твои-то хоть пойдут?» Мы пошли.
Майора Владимира Штаненко назначили командиром сводного отряда спецназа ГУИНа. Подогнали 10 «коробочек» с экипажами калачевской бригады внутренних войск. На каждую — по шесть человек десанта. 12 человек было от «Факела», остальные — туляки, москвичи, калужане. Вообще-то они должны были идти за разведбатом на «зачистку». Но в той неразберихе, которая царила в новогоднюю ночь в Грозном, разведчики куда-то подевались. Предположили, что они уже в городе. Двинулись вперед.
— Мы шли по Маяковской, потом свернули на Лермонтова, а основные силы боевиков сосредоточились на параллельной улице — Первомайской. Вошли спокойно, а потом — началось. Били по нам плотно со всех сторон. Один «дух» даже умудрился пулемет затащить на башенный кран, но его оттуда наши снайперы быстро сняли. В конце концов нам все-таки удалось расставить на улице свои посты. В ту страшную ночь, наверное, только у нас в городе не было ни одной потери. А разведбат зашел после нас через четыре часа и на одном из перекрестков у них в течение пяти минут боя погибло 15 человек. А ведь рядом с нами находились, наших никого не зацепило, а их... Молодые, горячие... На следующий день к нам должна была прийти смена, но уже не прорвалась. Через день «Градом» накрыло шестерых туляков из нашего отряда, все получили тяжелые ранения. А троих солдат, которые в бэтээре находились, насмерть долбануло.
Они сменяли друг друга на самых горячих направлениях в течение пятнадцати дней. Кто бился в Грозном в начале января 95-го, поймет, что это значит: пятнадцать дней в огне.
Именно бойцы «Факела» 13 января вывезли из горящего города членов семьи генерал-полковника Анатолия Шкирко, проживавших в Грозном.
— Их нашли в подвале полуразрушенного дома, — рассказывает Владимир Игоревич. — А у нас из машин была только бортовая, да и то там пленные на полу лежали. Но выхода не было, пришлось так и везти с «духами». Трудно представить, под каким прессом находился Шкирко, переживая за родственников. Наверняка, боевики искали их.
Спецназовцы «Факела» пробыли в Чечне до 20 февраля. За это время они успели зарекомендовать себя с самой лучшей стороны, о чем свидетельствует прозвище, которое им дали боевики — «Серые дьяволы» (серые — по цвету формы). Оценку боевым подвигам «Факела» дал Герой России Сергей Лысюк, после командировки вручивший 11 спецназовцам краповые береты за храбрость.
Следующая командировка в составе всего отряда продолжалась с 7 октября по 5 декабря 1995 года. В тот период в основном занимались охраной и сопровождением высокопоставленных чиновников из Москвы. Кроме того, пока существовал грозненский фильтропункт, небольшие группы из «Факела» постоянно на своем транспорте подвозили туда из Подмосковья боеприпасы, продовольствие и другую утварь. За всю войну у спецназа ГУИНа один погибший — сержант Толкунов из Новосибирского отряда. Он сопровождал машину, которая в центре Грозного попала в засаду. Бился до конца. Положил 9 «духов», а когда его нашли, на теле оказалось 12 ран.
После окончания чеченской эпопеи «Факел» полностью переключился на выполнение боевых задач в условиях мирной жизни. Совместно с «Альфой» участвовал в знаменитой операции по захвату сходки «воров в законе» в одной из центральных тюрем. Именно бойцы «Факела» привезли в Москву двух чеченских террористок, взорвавших вокзал в Пятигорске. Задача эта кажется элементарной лишь для непосвященных. Имелась информация, что их попытаются отбить. Поэтому везли, соблюдая все меры предосторожности: женщины не знали куда летят, зачем, даже то, что находятся в одном самолете.
Большое внимание уделяют в отряде и боевой учебе. В период войны жизнь заставила больше изучать тактику, а сейчас снова — рукопашка и спецупражнения. Хотя старые навыки тоже не забывают — кто знает, куда через месяц судьба забросит. О войне напоминает и БТР-80 — единственный в стране экспериментальный образец с нависным оборудованием для защиты от камулятивных выстрелов.
Несколько раз проводились квалификационные испытания на право ношения крапового берета. Они мало чем отличаются от тех, что сдают во внутренних войсках.
— Мы советовались с Сергеем Ивановичем Лысюком, — рассказывает Штаненко. — И он сказал, что можно вносить в экзамен некоторые изменения с учетом специфики службы. Только с одним условием: изменения эти должны быть в сторону усложнения.

ПРОФЕССИОНАЛЫ: Серые дьяволы из отряда Факел

Сейчас в отряде 37 «краповых», почти столько, сколько награжденных боевыми наградами — 38 человек. Правда, больше двадцати сотрудников имеют по две-три награды.
— ГУИН в настоящее время передают в систему Министерства юстиции, и нам придется переодеваться в васильковые цвета, — с грустью в голосе говорит командир. — Краповые береты будем надевать лишь по праздникам. Во всем же остальном, возможно, это и неплохо. Если зарплату прибавят, то людей сохраним и сможем наконец полностью укомплектоваться. А так, есть уже первые потери, кое-кто в СОБР засобирался, где платят намного больше...
Сейчас стало модно рассуждать о криминальной революции, беспределе, творящемся в России. Многие винят в бездеятельности правоохранительные органы. И мало кто задумывается, каково это полунищим бойцам правопорядка ежедневно подставляться под бандитские пули. Победить преступность можно. Но при одном условии: на государственном уровне, как бы это ни было тяжело при нынешней экономической ситуации, создать нормальные условия (материальные, технические, юридические) для людей, стоящих на защите законности. Иначе — время фанатов спецназа скоро пройдет, уйдут самые преданные, самые лучшие...

Старший лейтенант Попов спросил Владимира Фрицисовича, когда тот приехал в часть навестить своего сына: «Вы что, его всю жизнь для спецназа готовили?»
По всему выходит, что Руслан готовил себя к спецназу с ... шести лет. Сначала было плавание — для общего развития. Потом легкая атлетика — быстрота и ловкость. Занятия штангой влили силу в мышцы. Бокс научил грамотно бить и защищаться. А еще были шахматы — гимнастика ума.
К восемнадцати годам он не стал суперменом — просто сделался красавцем парнем, умеющим любить жизнь во всех ее проявлениях. Знал цену каждому дню, часу, минуте. Кулинарное училище — лишь для смехачей объект шуточек, для Руслана — это постижение серьезной профессии. Он с юных лет привык делать полезную работу.
От латышских корней, от правильного семейного воспитания в нем были трудолюбие, аккуратность, вежливость и тактичность, мужская элегантность...
Едва команда новобранцев, в том числе семеро сочинцев, оказались в учебном центре, офицер в краповом берете указал на Руслана и его двоюродного брата Виталия: «Этих — ко мне!» Оба парня — по метру девяносто, плечистые. С первых дней только эти двое «молодых» тренировались со «стариками». Уже через три месяца командир сказал: «Можете сдавать на краповый берет». Через полгода поехали на Кавказ...
Когда родители других сочинских ребят, попавших на войну, узнали, что Дукансы едут в часть проведать сына, советовали показать пример в «спасении детей». Отец Руслана ответил коротко: «Мой сын дезертиром не станет, не так воспитан».
Они добирались до северо-осетинского поселка Чермен в волнении. Владикавказ уже был переполнен войсками — контраст с курортным Сочи был разительным. Комендант в Чермене, узнав, к кому приехали гости, сразу вызвался помочь: «Этих братьев у нас все знают — золотые парни! Мы их вам доставим! Вы пока в офицерской комнате поживете, а мои мужики с солдатами переночуют». В тех условиях это было особым знаком признательности...
Руслан и Виталий приехали с передовой чистенькими, бодрыми. И все равно Любовь Михайловна прослезилась... Отец, Владимир Фрицисович, старался держать нервы в кулаке. Он и сам срочную служил в оперативном полку внутренних войск, был с частью в Грозном в 1973 году, когда там случились массовые беспорядки. Но тогда войска, действуя от имени сильного государства, быстро и бескровно навели порядок. Нынче все по-другому и в государстве, и в Чечне...
Отдохнули братья пару дней на славу. Расставаться было нелегко. Уже на вокзале отец малость дал слабину, негромко и сбивчиво предложил сыну: «Руслан, ты свое в Чечне отвоевал, сколько месяцев уже там. Может, я переговорю с начальством, чтоб перевели тебя в другую часть, поближе к дому?» — «Да ты что, папа! А как же ребята, которые там остались?..»
Рота специального назначения ходила на серьезные задания: выбивали боевиков из Ассиновской, штурмовали Бамут. Так получилось, что первым раненым оказывал помощь Руслан. Делал искусственное дыхание товарищу, который уже не подавал признаков жизни. Ему говорили: «Все, Руслан, уже бесполезно!» А он никак не хотел верить в смерть друга: «Может, спасем еще!..» Вскоре сам получил контузию и осколок в бровь. Считал все это пустяками. После коротких передышек снова были бои...
В то холодное утро 10 апреля 1995 года спецназовцы прикрывали бойцов ОМОНа, прочесывающих селение Закан-Юрт. Накануне местные старейшины убеждали командование: «Не волнуйтесь, с нашей стороны не будет ни одного выстрела, мы договорились с боевиками, они ушли...»
Уже в конце улицы, когда спецназовцы оказались на открытой местности, им в спину ударили несколько автоматов и АГС.
Граната разорвалась в метре от Руслана. Он, весь изорванный осколками, все-таки сумел скомандовать: «Отходите к бэтру!» Сам решил прикрыть: встал на колено, пустил по «духам» гранату из подствольника...
«Вертушки» пришли через пару минут. Виталий склонился над братом с флягой воды.
— Полей на грудь, жарко, — попросил Руслан и закашлял кровью. Потом на окровавленном лице промелькнуло подобие ободряющей улыбки. — Ниче-е! Через три дня — я с вами!
— Ладно, ладно, помолчи! — Виталий понимал, что сейчас он должен быть постоянно рядом с тяжелораненым братом. — Я полечу с тобой!
Но из санитарного вертолета его выгнал ротный: «Вылазь! Видишь — воевать некому!»
ТРЕТИЙ ТОСТ: Я не Робин Гуд, я Руслан Дуканс

В госпитале Руслан умер. Виталий до сих пор верит, что будь он рядом, его удалось бы спасти...
Рядовой спецназа внутренних войск Руслан Дуканс оказался пятым сочинцем, погибшим в Чечне. Гроб хотели пронести на руках по главному в городе Курортному проспекту. Всполошилась милиция — в те апрельские дни на курорте, рядышком, пребывал Верховный. Матери, отцы, однополчане и одноклассники павших на Кавказе российских солдат грозились пойти демонстрацией на Бочаров ручей, на госдачу... Горькие слезы смывал с лиц весенний холодный дождь.
В комнате Руслана — иконы и свечи, портрет, краповый берет. Сюда приезжали его товарищи из Астрахани, Набережных Челнов, Краснодара, Ростова. На городском кладбище памятник — во весь рост: светлый человек — в мраморно-черном холоде. Православный крест, эмблема спецназа и строки солдатского поэта:
Кто видел смерть и кровь друзей,
Соленый пот, усталость глаз,
Тот знает нас.
Мы называемся — спецназ.
Фамилия Дуканс есть и на памятнике в Краснодаре, и в дивизии оперативного назначения, где он служил...
Однажды, еще до службы, он вступился за девчонку, к которой на дискотеке пристали подвыпившие гуляки. Врезал им, но... сыр-бор, милиция, протокол.
Дежурный в отделении, видя перед собой трезвого и разумного парня, удивленно спросил: «А тебе оно надо было? Ты что, Робин Гуд?»
Ответ был короткий, с достоинством: «Я не Робин Гуд, я — Руслан Дуканс».

— Так вы и есть тот самый Чикунов?! — генералу не удалось скрыть своего радостного удивления. Он вышел из-за стола, чтобы пожать полковнику руку, чувства настолько его переполняли, что он крепко обнял гостя, по-товарищески похлопал его по плечу.
— Какой тот самый? — удивился в свою очередь Сан Саныч.
— Ну тот, который на кассете с «чеченскими» песнями.
— Да, — проговорил офицер, — вроде того...
Такое у него присловье — «вроде того».
Встреча та случилась недавно в Санкт-Петербурге — начальник ГУВД генерал-майор Анатолий Пониделко радушно принимал участников и гостей фестиваля «Милосердие белых ночей».
Гостей было много, только участников конкурса авторской песни — тридцать человек. Сотрудники органов внутренних дел уже прошли строгий отбор на своем фестивале в Казани, то есть в Питер приехали самые-самые. Из внутренних войск было всего трое. Но зато какие! Из шести лауреатских дипломов взяли два. Правда, те, кто знает полковника Александра Чикунова и сержанта Марианну Захарову, ничуть не сомневались, что они получат на конкурсе дипломы.
Сан Санычу из-за его страшной служебной загруженности редко выпадает возможность выступить перед любителями авторской песни. Но уж если берет он в руки гитару, то бередит душу до слез. Выступал в госпиталях — во Владикавказском и Главном клиническом внутренних войск, пел в престижном зале Центрального дома литераторов, в частях Московского гарнизона, в военных училищах. Кассета «Ты изменила нас, война», на которой представлены три войсковых барда — полковник А.Чикунов, сержант М.Захарова и подполковник В.Молоканов, во внутренних войсках нарасхват. Уже ходят по всему СНГ пиратские копии, уже записывают услышанные песни на свой лад другие авторы. Сан Саныча знают по его работам и говорят: «Это тот, который написал «Госпиталя», «Родина, не предавай меня!», «Ханкала»...» Причем, знают его творчество не только благодарные и отзывчивые войсковые слушатели, но и те, кто прошел теми же дорогами, что и он — Фергана, Карабах, Осетия, Ингушетия, Чечня. Поэт-песенник Михаил Танич пригласил офицера на свой фестиваль «Песня на воле». Казалось бы, тюремно-лесоповальная тематика должна была отпугнуть. Но Сан Саныча на испуг не возьмешь — не только согласился выступить, но и покорил всех своими текстами и исполнением. Облагородил своим участием концерт, получил два диплома. Его заинтересованно слушали Булат Окуджава, Александр Городницкий, Юрий Шевчук и Александр Розенбаум. И не просто хвалили, но вполне на равных, как коллеги, обсуждали творчество военного исполнителя. Так приходят популярность, признание, авторитет.
Как боевой офицер и как автор-исполнитель своих песен он честолюбив без тщеславия. Никогда не гонится за наградами — они сами приходят с годами. У него богатая событиями походная судьба. В подтверждение — два боевых ордена: советский «За личное мужество» и российский орден Мужества. Еще — два «кавказских креста», «За отличие в службе» I степени вручил ему генерал Анатолий Романов, причем — одному из первых в войсках. Приложение к наградам — пять нашивок за ранения и контузии. Дипломов за гитарно-песенное творчество тоже собралось изрядно. И они не за здорово живешь получены...
Каждую свою новую песню он долго вынашивает, прежде чем ее услышит публика. Поначалу «обкатывает» в тесном кругу боевых друзей. Знает, что эти первые слушатели — самые строгие и самые справедливые, они не простят фальши, но охотно помогут найти верное слово в тексте, нужную тональность в мелодии. Сан Саныч знает, чей опыт, чей чуткий слух, чье сердце поможет создать законченное неповторимое произведение. Прислушается. Потом они замучают Сан Саныча просьбами спеть ту самую «вещь». И в ...надцатый раз он возьмет гитару, подаренную ему во владикавказском госпитале, где лежал после контузии зимой 95-го, огладит ладонью ее плавные линии, вглядится в нацарапанные на лакированной, но уже изрядно вытертой в походах, в трещинах-шрамах гитарной деке автографы друзей — Героя России капитана морпехов Полковникова, войскового разведчика старлея Вовченко, комбрига полковника Денисова, солдата ВДВ Жильцова... «Когда-нибудь встретимся!» — нацарапано категорично. С кем-то встречаются, а вот с генералом Скобелевым уже не придется — трагически погиб на Кавказе...
Поет Сан Саныч о павших, поет для живых, поет в День Победы и в чью-то скорбную годовщину. Пишет новые песни — на стихи погибшего в Чечне военного журналиста Анатолия Ягодина, например. А когда увидел первый номер журнала «Братишка», пообещал: «Напишу про братишек. Но не сразу — обмозговать, вроде того, надо».
Сдержал свое обещание Сан Саныч.
Братишка, браток
— Как называть вас теперь,
Тех, кто под пулями был.
Кто, опьянев от потерь,
Рядом со смертью ходил.
Снится опять и опять
Этот закат на крови.
Как вас теперь называть?

— Братьями нас назови.
Не привыкли мы к одиночеству.
Намекни о нас между строк.
Не по имени, не по отчеству.
Можно просто — братишка, браток.

— Как вас теперь называть,
Тех, кто прошел этот ад.
Может, иным не понять,
Что виноват не солдат.
Снятся опять и опять
Эти свинцовые сны.
Как вас теперь называть,
Тех, кто вернулся с войны?

Братству ты нашему не изменил
И оставил последний глоток.
— Называй меня не по имени,
А как прежде — братишка, браток.

— Как вас теперь называть,
Тех, кто остались в плену?
Память нельзя оборвать,
Совесть нельзя обмануть.
Вас победить не смогли,
Проще предать и продать.
Дети российской земли,
Как вас теперь называть?

Ах как хочется, очень хочется
Этой горной воды хоть глоток.
— Не по имени, не по отчеству,
А как надо — братишка, браток.

— Как вас теперь называть,
Кто не вернулся с войны?
Вас никому не обнять,
Братья, мужья и сыны.
Павшие не поют,
Третьим тостом — помолчим.
Тем, кто остался в бою,
Память свою отдадим.

По приказу ли, по призванию
Мы свое всегда отстоим,
Не по должности, не по званию,
Вы военные братья мои.

Полковник Александр ЧИКУНОВ, февраль 1997 г.

— Владимир Сергеевич, впервые мы встретились осенью восемьдесят второго в политотделе омской бригады, где вы были старшим инструктором. И это после окончания новосибирского командного училища...
— Получилось, что без меня меня женили. Я служил командиром взвода в учебном батальоне. Поехал с сержантами на стажировку, а вернулся — тогдашний замкомбрига Николай Васильевич Скрыпник, земля ему пухом, говорит: сосватали тебя, Володя, секретарем комитета комсомола... Через комсомол я и попал в политотдел бригады. Такой вот получился расклад. Я, впрочем, нисколько о случившемся не жалею. Тем более что позже взял у судьбы своеобразный реванш — спустя некоторое время после окончания Военно-политической академии имени Ленина стал командиром отряда спецназа «Русь». Так что крутых поворотов в моей службе было достаточно. Как, впрочем, и на пути большинства офицеров. И это нормально. Я отношусь к этому спокойно.
— Вторая наша встреча произошла в январе девяносто пятого. Чечня, Грозный, совхоз «Родина»... Нетрудно было заметить, что Иванов, тогда еще замполит, в отряде «Русь» человек свой, да и для вас этот коллектив стал родным.
— А иначе и быть не могло. Я ведь в числе других офицеров формировал отряд. Пришел в коллектив, когда он еще был ОБОНом. После снятия охраны со здания ЦК КПСС в 91-м, а в 93-м и со Старой площади батальону никак не могли найти достойного применения. Наконец в 94-м было принято решение: на базе ОБОНа сформировать отряд специального назначения. Приехал Сергей Иванович Лысюк, «загрузил» нас по полной программе, поставил задачи, и мы начали пахать. К 1 августа 1994 года отряд был сформирован, сентябрь-декабрь ушли на боевое слаживание, занятия по сугубо спецназовским предметам, тут как раз и Чечня подоспела...
— О Чечне чуть позже... Расскажите, пожалуйста, что взял отряд от своего предшественника. Ведь ОБОН был элитным подразделением, со своими сложившимися традициями, опытом, кадрами.
— Элита, это уж точно. Хотя, когда перестали охранять ЦК КПСС, некоторые элитные кадры разбежались. Невелика беда, им нашли достойную замену.
А взяли... Взяли, в первую очередь, систему управления. В те времена ОБОН был, наверное, единственной структурой во всех вооруженных силах (уж во внутренних войсках точно), где любая команда, любое распоряжение принималось, доводилось до конкретного исполнителя и исполнялось буквально и незамедлительно. Управленческая дисциплина была на высочайшем уровне. Добавьте к этому профессионализм и ответственность самих офицеров... Все это мы стремились привить и в отряде.
Ну а задачи, конечно, сегодня перед коллективом стоят другие. Изменился менталитет, психология людей изменилась.
— Раньше, наверное, в батальон бойцов отбирали по несколько иным критериям...
— Да, прежде всего смотрели на блеск в глазах, преданность идеалам и все такое прочее. Ведь те из солдат, кто нес службу на первом и втором посту, должны были в любой момент быть готовыми вести беседу с генсеком...
— А сегодня, случись встреча ваших подчиненных с Ельциным?
— Без вопросов! Да они и встречались — никаких проблем в общении не испытывали. Возьмите хотя бы тот хорошо известный случай, когда в Чечне Президент России подписывал на броне нашего отрядного бэтээра свой знаменитый указ о дополнительных мерах социальной защиты военнослужащих, проходящих военную службу по призыву...
Что же касается принципов отбора, то главный из них — у нас служат только те, кто изъявил желание. К сожалению, в последнее время таких становится все меньше. Новобранцы предпочитают патрульную службу в оперативном полку спецназовской «романтике». Оно и понятно: у нас и физические, и моральные нагрузки несравнимо выше.
— Недавно вас назначили командиром отряда. Не заметили перемен в своем поведении, характере?
— Не заметил. Я думаю, во мне ничего не изменилось... Но это я так думаю. Со стороны, может, виднее. Что касается моего назначения на должность командира отряда, то смена амплуа для меня не оказалась большой неожиданностью. Вопрос обсуждался около полугода. Я знал, что полковник Михаил Лябик предложил мою кандидатуру. Конечно, прецедент — из замполитов в командиры — достаточно редкий для войск. Генерал Шкирко так и сказал: в порядке исключения.

— А у вас самого никаких сомнений по этому поводу не возникало?
— Абсолютно. Морально был готов к назначению. Да и в Чечне неоднократно приходилось выполнять обязанности командира отряда.
— В командирском кресле удобнее?
— Удобно, когда есть система. Трудно было в первый год, когда я только пришел в ОБОН. А когда понял систему, вписался в нее — проблем серьезных быть не должно.
— А что вы вкладываете в понятие «система»?
— Распределить разумным образом функциональные обязанности по должностям, с учетом всего объема служебно-боевой деятельности отряда. Определить содержание работы и критерии оценки ее результатов. Опробовать все это на практике и организовать контроль. Плюс, конечно, масса других нюансов...
— У вас нет командирского голоса. Да и внешностью крутого спецназовца вы не обладаете, хотя выполнить нормативы кандидата в мастера спорта по офицерскому многоборью и лыжным гонкам в тридцать с хвостиком, как это сделали вы, под силу далеко не каждому... Ну а провинившегося вы на место поставить можете?
— Это поорать, что ли?.. Бывает. Но редко. Крик, истерика — это дезорганизация, потеря управления. Человек начинает кричать от бессилия что-либо сделать, изменить. А смысл-то работы командира в обратном — все организовать. Поэтому крик у нас просто не приветствуется.
— Ваш командирский стиль работы — в чем он заключается?
— Главное — формирование офицерского коллектива. Взаимная требовательность и доверие друг к другу. Это два основных принципа.
— А компетентность?
— Это уже уровень профессионализма. Его можно повысить, это дело наживное. К примеру, сегодня у нас командир любой учебной группы может провести занятие, в том числе и показательное, по каждой из тем, будь то засада, налет, захват, рукопашный бой... Проведет без проблем. А года два назад это была головная боль всего отряда. Так что повышение компетентности — нормальный, естественный процесс.
— Отряд «Витязь» формировался как бы с нуля. Ваше подразделение — на базе элитного батальона...
— Конечно, нам было проще и легче. «Витязи» шли первыми, учились на собственных ошибках. Вполне естественно, что около восьмидесяти процентов способов тактических действий, методов подготовки мы позаимствовали у них. Другое дело, что мы сразу решили не зацикливаться только на опыте «Витязя». Мы и сегодня как губка впитываем все самое лучшее, передовое, что наработано в различных спецназах силовых структур, отечественных и зарубежных. Очень тесные отношения сложились у нас с отрядом «Росич».
Зарождаются у «Руси» и свои традиции. К примеру, в этом году мы впервые провели соревнование на лучшую группу специального назначения по всем разделам, начиная от проведения специальной операции и заканчивая индивидуальной подготовкой каждого бойца, в том числе и по небоевым специальностям. Эти соревнования венчали десятидневный полевой выход, и мы намерены проводить их ежегодно.
— «Витязь» времен Сергея Ивановича Лысюка был силен прежде всего высоким профессионализмом и сплоченностью коллектива офицеров и прапорщиков. Вы также ставите во главу угла создание боеспособного офицерского коллектива. Закономерность или случайное совпадение?
— Убежден, что без профессионалов-офицеров ни один спецназ не состоится. И горжусь тем, что наш отряд — одна из немногих в войсках частей, где текучесть офицерских кадров минимальная. За три года из коллектива ушло всего несколько человек. И то те, кому не давали покоя мысли о личном благополучии, о построении капитализма в отдельно взятой семье. Нисколько не виню их, у каждого своя дорога.
Основной офицерский костяк отряда — Евгений Николаевич Погодин, Виктор Степанович Иванов, Виктор Васильевич Спиридонов, Валерий Геннадьевич Чумаков. Они и определяют профессиональный уровень, моральный климат в коллективе. Молодых офицеров стараемся подбирать сами, вести их с училища. Главное, чтобы у них было желание служить, всему остальному научим.

В 91-м встретились они на учебных сборах войскового спецназа в Москве. Евгений был командиром группы в калачевской бригаде оперативного назначения, Олег — солдатом «Витязя». Именно тогда младший по возрасту и званию земляк давал офицерам первые уроки высотной подготовки. Петрушин глянул вниз с пятого этажа. Даже испугаться не успел, как услышал: «Головой вниз — вперед». Не показав испуга, выполнил команду и... полетел. Тормознули его в полутора метрах от земли. Похлопали по взмокшей спине: «Нормально, командир! Дело пойдет». И ведь пошло... Истинные спецназовцы никогда не стесняются перенимать опыт у младших своих братишек. Для них главное — чтобы на пользу общему делу...
Однажды мы встретились с ними в Москве, когда знакомцы мои направлялись со своего Урала на свой Кавказ. Петрушин как раз «умыкнул» молодого своего товарища из пожарной части, куда Олег Терешкин устроился после срочной. Теперь вез его в свой отряд, радуясь, что будет в «Росиче» классный высотник, специалист по штурму зданий. Жена моя встретила гостей фразой, которая помнится до сих пор: «Вы что, братья?» Женщина, сама того не подозревая, уловила спецназовскую суть — сочла братьями двух совершенно не похожих внешне военных. И не одинаковая форма, не их краповые береты были причиной сходства, но родство душ, похожесть жизненных устремлений, которые так и сквозили в их поведении, разговоре.
Провожая их на Казанском вокзале, обнимая у вагона с табличкой «Москва — Грозный», разве мог я подумать, что едут мои братишки навстречу скорой войне? Разве мог подумать тогда Евгений, что будет хоронить Олега, своего подчиненного, земляка, товарища, в апреле 95-го. Разве думал Олег о своей посмертной Золотой Звезде?

БОЙ

Отголоски того боя слышались в сбивчивом рассказе двух солдат, Берца и Большого, которые были на Лысой горе 18 апреля 95-го. Тогда эти парни, рискуя собственными молодыми жизнями, еще надеялись спасти прапорщика Терешкина.
—...Пацаны наши сели, прикрывают и кричат: «Тяни его, оттаскивай сюда!» Я его тяну, дотянул до них. Поворачиваюсь — встает Зозуля. Хватается за ноги: «А-а, сволочи!» И идет так же, как прапорщик Терешкин шел. Пырса к нему подбегает: «Товарищ лейтенант, что с вами, помочь, промедол дать?». — «Нет, все в порядке». Только Пырса падает, начинает стрелять... А Зозуле прямо в щеку, в голову струя, пулемет или автомат... И он мне на ноги сзади упал. Я его откинул, даже не узнал — лицо какое-то изменившееся, кровь хлещет. И тут же старшина наш, Старичок, к нему: «Андрюха!!!» Я еще подумал про старшину — чего кинулся, стоял бы себе за деревом, мы бы оттянули сами. И тут же старшину нашего ранило в руку...
Я говорю:»Давайте старшину вниз». А он не хотел спускаться. Ну, Зозулю оттянули немножко, потом прапорщика Терешкина вытащил. Бой продолжался, я не видел, как других убивало. Я видел, как Кубата убило — когда он полз, его очередь по спине чирканула, прямо через «броник». Так: «Чух-чух-чух...» Разрывы такие. У меня в голове... Я уже ничего не соображал.
Вытянул Терешкина метров на двадцать. Подбежал начмед, весь уже замученный. Мы Терешкину «броник» срезали, смотрим — у него сквозное ранение прямо в живот. Давай его перевязывать. Не получается в этом кипеже, в спешке. Кое-как накладку сделали и побежали вниз. Наполовину спустились — и там стреляют, снизу. Ну, мы попадали... Спускал я его с Железякой, с сержантом еще одним и с контрактником. Попадали все и лежим. Там тоже наши оборону заняли. Короче, такое ощущение было, что некуда бежать. Лежишь такой...
Я уже гранату достал, чеку вытащил. Лежу, думаю, все — буду гранатами откидываться. Лежал, лежал, потом думаю, чего лежать? Гранату запихал обратно и побежал наверх. Смотрю — Горелый сидит и орет. Подбегаю, смотрю, Шульгов рядом лежит, из нашей группы. Ему в спину попали, входное отверстие маленькое, а спереди... вывалилась вся требуха. Сложили аккуратно, олимпийку натянули, говорю: «Подай мне на спину». И побежал с ним вниз. Добегаю, где лежал прапорщик Терешкин, рядом Шульгова положил. Хотел назад идти, смотрю — снизу «витязей» отряд поднимается. Мы сначала думали — чеченцы, приготовились бой вести. Они стали кричать: «Братаны! Москва! Все нормально!». Спрашивают: «Где бой?». Мы: «Там, выше». Они как туда ломанулись. А мы взяли прапорщика Терешкина на палатку и побежали вниз.
Засунули в БТР его, потом принесли раненного в живот из четвертой группы и старшину нашего, Старичка, его уже перевязали, но он белый весь. Засунули и их. Я вместе с ними поехал — держал Терешкина. У него еще был пульс, когда тащили в БТР, а когда привезли, сказали — все, нет ничего...

БЕССМЕРТИЕ

Генерал Романов потом скажет командиру отряда «Росич»: «Если бы вы не продержались на Лысой, наша бригада в Бамуте была бы уничтожена...»
«Росич» продержался ценою жизни десяти своих парней. Четверо стали Героями России посмертно:
старший лейтенант Михаил НЕМЫТКИН,
лейтенант Андрей ЗОЗУЛЯ,
прапорщик Олег ТЕРЕШКИН,
рядовой Рафик КАДЫРБУЛАТОВ.
Они сковали силы боевиков, отвлекли их от самого Бамута, где, зажатые в межгорье, сражались подразделения бригады оперативного назначения. Втянутые в бамутский треугольник войска оказались под огнем с господствующих высот, среди которых гора Лысая — важнейшая. Не выигранный бой — еще не значит проигранный. Наверное, в таких случаях и говорят: цену жизни спроси у мертвых...
В отряде «Росич» никто из тех, кто был в бою на Лысой, не спросил: «Ради чего мы это делали?» В спецназе привыкли выполнять даже невыполнимый приказ. А в войсках давно уже сложилось мнение, что спецназ все может. Тот же генерал Романов, любимый войсками командующий, умница и прозорливец, когда будет подводить с командиром отряда итоги того боевого дня, задаст горький риторический вопрос: «А кого бы я послал?»
18 апреля 95-го нашли подтверждение, подтверждение на крови, непреложные суворовские заповеди «Сам погибай, а товарища выручай», «Нет уз святее товарищества». «Росичи» не сделали в том бою ни одной ошибки. А потери понесли только потому, что не хотели оставить на поле боя своих раненых и убитых братишек. И погибали геройски сами...
Да, ввязались в бой с превосходящими силами противника, пытаясь выручить солдат. Миша Немыткин сказал первым: «Отходить не буду, у меня нет солдата!» Отдал свою станцию Олегу Терешкину и пополз влево вверх по высотке. Там выстрелы. Старичок вызывает: «Миша! Миша!» Нет ответа. Снизу: «Отходите!» А как отойдешь, когда кругом бой, когда людей нет? Старичок с Терешкиным пошли влево вверх. И пошла карусель!.. Подскочил капитан Виталий Цымановский: «Где ребята?» А хрен поймешь! Вон поволокли Зозулю... Цымановский — Терешкину: «Олег, за мной! Вперед!» Старичок только и успел крикнуть: «Виталя, смотри, везде прострел...» Еще увидел, как откатился Олег, а Цыма застыл на месте...
Унсовец, украинский наемник, воевавший на стороне дудаевских боевиков, в своих мемуарах, опубликованных журналом «Солдат удачи», вспоминает-бредит по поводу бамутских дел: «В батальоне (чеченском. — Б.К.) имелись и две радиостанции «Кобра». Они были захвачены в ходе успешного боя с «Витязем». Это элитное подразделение поразило всех совершенно «киношной» тактикой. Шли, как каппелевцы в психическую атаку: в полный рост, клином, с боков бронетехника. Потом на поле боя я насчитал до 20 убитых и тяжелораненых».
Тут только и сказать, что в огороде бузина, в Киеве дядька, да к тому же дядька этот шибко пьян, с больным воображением, да еще врун изрядный... Ну его к лешему! Да вот обидно, что бредни его растиражированы, крик «диких гусей» украинско-чеченской породы разнесся, оскорбляя память истинных солдат России.
Да, и лейтенант Зозуля, и прапорщик Терешкин поднимались в полный рост и шли в свою последнюю атаку с отвагой. Они сознавали, что настал их срок «чужие гасить амбразуры». Потому — Герои.
Бамутские боевики сами признали во всеуслышание — против них на Лысой горе бились настоящие воины, настоящие мужчины. Похвала врага — не истина в последней инстанции, но такие слова вряд ли говорятся из лести...

АЛИ-ЮРТ. ИНГУШЕТИЯ. ИЮЛЬ 93-ГО

Не прекращаются обстрелы со стороны ингушского поселка Али-Юрт осетинских крестьян, работающих на приграничных полях. По распоряжению главы временной администрации на территории Северной Осетии и Ингушетии Юрия Шаталина 1 июля для выяснения обстановки в заданный район высылается маневренная группа спецназа «Витязь» во главе с майором Олегом Кублиным. На подходе к селу она попадает под обстрел. В завязавшемся бою «витязям» противостоят не менее 70 боевиков. В результате перестрелки один солдат ранен, есть потери со стороны нападавших. Ингуши объясняют ситуацию как «нападение на пост МВД Ингушетии нескольких бэтээров с пьяными экипажами».

ТАМ ЖЕ. АПРЕЛЬ 94-ГО

Тревожные сведения о вооруженном столкновении войскового наряда с боевиками в районе Али-Юрта 21 апреля стали поступать в штаб войсковой оперативной группы Северо-Кавказского округа внутренних войск с шести часов утра. К восьми пришло страшное известие: в бою смертельно ранен замкомвзвода группы спецназначения «Ягуар» Отдельной дивизии оперативного назначения сержант Александр Гришко. В десять в штаб ВОГ привезли окровавленные и пробитые бронежилет, «сферу» и куртку-«снег» погибшего.
Из Москвы на место трагедии срочно вылетел командующий внутренними войсками генерал-полковник Анатолий Куликов.
На окраине Али-Юрта — небольшое каменное строение, в котором расположилось подразделение 1-го полка патрульно-постовой службы МВД Ингушетии, состоящее из 17 человек. Небритые, в помятых «афганках», на лицах — страх и напряженность. Именно они на рассвете стреляли в солдат.
Ингуши вынуждены были признать, что вели бой, но... не с военнослужащими внутренних войск, а, как им показалось(!), с наступавшими на них осетинами.
От ингушской заставы прошли метров сто пятьдесят, поднялись на холм. Раньше на этом месте была застава внутренних войск, потом ее сняли, но окопы с ходами сообщения остались. Их-то и облюбовали для своих суточных караульных дежурств ингуши, хотя по карте это территория Северной Осетии. На дне окопов валялись автоматные гильзы, совсем свеженькие. Очень много.
С холма вся местность была видна как на ладони. Слева холмик плавно переходил в другой, сильно заросший деревьями и кустарниками. За вторым шел третий, который уже переходил в гору под названием Волчья. Вся череда холмов напоминала подкову. Справа и впереди простиралась низменность, распаханная под сельскохозяйственные поля. Последние разделяла дорога, на которой и получил смертельное ранение сержант Гришко.
После недолгого пребывания на холме направились к месту гибели, где командующего ждал старший войскового наряда майор Александр Ж. Он доложил Куликову о случившемся.
В это время мне представилась возможность подробно расспросить другого участника боя — командира роты специального назначения капитана Виталия И. Вот что он рассказал:
— Нам была поставлена задача проверить зону безопасности в районе горы Волчьей на предмет нахождения там укрепрайонов, а также разоружить все вооруженные группы. В 5.45 наша маневренная группа в составе 32 человек на трех «коробочках» плюс шесть сотрудников осетинской милиции вышла с заставы в направлении Волчьей. Обходя гору, увидели несколько трассеров в направлении заставы. Старший маневренной группы майор Ж. принял решение выйти в тыл стрелявшим. Когда начали маневр, то заметили группу вооруженных людей, 5—6 человек, которые по гребню спешно отходили в сторону Али-Юрта. Мы начали преследование...
В той ситуации принятое решение выглядело вполне логичным. Однако действовать следовало с большой осторожностью, прежде всего беря в расчет особенности местности, по которой собирались преследовать бандитов.
Только мы поднялись на пригорок, за которым дорога шла на Али-Юрт, как по нам открыли огонь из стрелкового оружия. Тогда он еще не был сильным, поэтому решили продолжать преследование.
Подобная тактика боевиков, при которой они сразу не раскрывают всех своих козырей, дают военнослужащим возможность втянуться в бой, попросту говоря, заманивают их, до 94-го применялась нечасто. Обычно бандиты действовали проще: обстрел — отход. Тактика заманивания в полной мере сработала в самом конце года, во время новогоднего штурма Грозного федеральными войсками.
Как только по нам начали долбить из гранатометов, мы спешились, развернули людей в цепь по фронту метров на 150, а бэтээры вынуждены были отойти чуть назад, где гранаты их не доставали. Огонь становился все интенсивнее, стреляли уже не только с фронта, где раньше находилась наша застава, но и с флангов, особенно с сопок. Били по нам из гранатометов, пулеметов, автоматов, снайперских винтовок. Пока с нами «работал» только ингушский пост, мы держались, но когда к ним стали подходить свежие силы, было принято решение выходить из ловушки.
Боевики прекрасно знали окрестности и, заманив войсковой наряд на открытую местность, практически со всех сторон начали его прицельно расстреливать.
Подскочили наши «коробочки», взяли нас и отошли метров на сто, за пригорок. Начали проверять личный состав: все целы, нет Гришко. Было еще не так светло, поэтому, когда отходили, не заметили, что кто-то остался. Взяв наводчика и механика, я прыгнул в БТР. Саню увидели лежащим у дороги. Быстро укрыли его под броню и погнали на нашу заставу. Только там и заметили, какая у него дырка в «сфере». Смерть наступила мгновенно.

Каким же он был, Саша Гришко?
Командир взвода лейтенант Александр Ф.:
— Он был моим заместителем, и доверял я ему полностью. На всех учениях он старался быть лучшим. Собирался сдавать на краповый берет и был, по-моему, первым кандидатом на его получение. Саша стремился выезжать на каждое задание. Для меня он был больше, чем подчиненный, намного больше. Он был моим другом. Хотел сагитировать его остаться служить по контракту, а он ответил, что с удовольствием бы, но семья в Челябинске, домой тянет. После службы собирался найти работу в милицейском спецназе. Это было ему по душе. Меня потрясла его смерть, парень был что надо.
По факту гибели сержанта Гришко возбудили уголовное дело, но, как это бывало не раз в тех местах, виновных так и не привлекли к ответу...


СЕВЕРНЫЙ КАВКАЗ. ЯНВАРЬ 98-ГО

Внутренние войска продолжают выполнять служебно-боевые задачи. Снова — блокпосты, контрольно-пропускные пункты, маневренные группы, обстрелы, минная война, преследования боевиков. На Кавказе волчьих гор сегодня предостаточно, и чтобы не ставили у их подножия скорбные обелиски, как в случае с Гришко, нужно помнить: бандитов нельзя недооценивать.

Тоня Карманова держала в руках маленькую, 5 на 6, фотографию. С нерезкого снимка смотрел муж, Олег. Черно-белый прищур его глаз скрадывал бездонное голубое небо, которое всегда пряталось под светлыми соломенными ресницами. Под мягкими ресницами — такое доброе голубое небо... Она выпрямила маленький треугольничек сгиба в нижнем углу фотокарточки: «Помялась». И, продолжая движение пальцев, провела ими по гладкой поверхности снимка, будто пытаясь поправить воротник вечно распахнутого на шее мужа бушлата: не простудился бы... Сколько раз, провожая Олега в очередную командировку, она вот так поправляла его форму. Желая, чтобы он забрал с собой хоть толику домашнего тепла... Желая, чтобы очередная командировка побыстрее закончилась...
Странно, но так бывает: красивые цветные снимки не становятся близкими и любимыми. Сколько их осталось в семейном альбоме? Десять, двадцать, больше? Смотреть на них тяжело, перелистывать страницы еще труднее... На каждой — Олег. Улыбающийся, жизнерадостный. Живой... Глаза бегут по прямоугольникам фотографий и останавливаются на этой, черно-белой, маленькой, 5 на 6 сантиметров. Любимой. Почему она стала для Тони самой родной и близкой? Кто знает! Для себя она нашла объяснение: «Здесь он настоящий». Настоящий... Что кроется за этим словом, знает только сердце женщины, жены, матери. Только ему подвластна вся глубина этих слов...
А вот сын, Антошка, любит другую карточку — пацан, он и есть пацан. Ту, где батя в камуфляже, с автоматом, «демонстрирует» свой боевой дух. Будто говоря фотографу, мол, начальник авторемонтной мастерской не только с карданами да фрикционами на «ты». Игрушки для взрослых мужиков тоже в совершенстве знает. В воюющей с начала девяностых годов части по-другому и не может быть. Все вояки бывалые, от техника до командира...
Последняя командировка старшего прапорщика Карманова оказалась бессрочной. Хотя и предыдущие четкими временными рамками не были ограничены.
Сколько их было за последние годы, не смогут точно ответить, наверное, даже в отделении кадров. Не служба — одни сплошные командировки. Вернее, их бесконечная череда: Северная Осетия, Кабарда, Ингушетия, Чечня. Как пришел в полк в 93-м, так и начал мотаться по маленьким и беспокойным республикам. Что ж поделаешь, если курортный Северо-Кавказский округ стал фронтовым...




Из двух лет чеченской войны часть отдыхала всего три месяца... Если, конечно, подготовку к новой неминуемой командировке в зону «восстановления конституционного порядка», латание пробоин в технике да похороны однополчан можно назвать отдыхом. Для старшего техника Карманова этот трехмесячный перерыв уж точно отдыхом не был. Наоборот, самая работа. Ставил на ноги, то бишь колеса, истрепанные в свинцовых штормах «коробочки» да бэтээры. Возвращал к жизни, снова готовил к тяжелой работе на дорогах войны.
...Смотрю видеокассету, на которую краснодарцы снимали свой двухлетний боевой поход. Знакомлюсь с теми, кого уже никогда не увижу... Знакомлюсь с Олегом... Мелькают кадры...
Цифры в углу экрана высвечивают: июль 1996 года. Наконец-то часть выведена из Чечни. Уставшие люди, уставшая, израненная техника эшелон за эшелоном выходят из войны. Остановились на родной земле. Кубань. Жара. Марево.
(Еще никто не знает, что отдых будет коротким — всего пару недель... Что скоро, в августе, предстоит узнать другую жару. Запредельную. В горящем Грозном. Но это потом, а пока...)
Вывод обставлен торжественно. Присутствуют журналисты с Центрального телевидения, местного. Какие-то многочисленные высокие начальники. Одуревшие от тишины солдаты отдыхают, присев на пыльную, сухую траву. Журналисты работают. Им непременно нужно услышать от ребят ответ на вопрос: «Что для тебя война? А если надо, поедешь ли еще?»
Что для солдата война?.. Сутки назад он смотрел в ее пустые глазницы, а вот сейчас смотрит в немигающее око телеобъектива. Как объяснить, что такое война? Был бы друг Пашка жив, он бы объяснил — язык-то у него подвешен лучше... Да вот нет Пашки...


Оператор снимает ЗИЛы, «Уралы», которые стоят на железнодорожных платформах. В железных телах дырки, дырки, дырки. Разного калибра. Объектив ползет по капоту, колесам. За кадром тихий голос: «Дуршлаг какой-то. Как же дальше до Краснодара пойдете? Машины-то вон...» — красноречивый жест в сторону покореженных «коробочек». В ответ слышно: «А они у нас все на ходу, одну вот только придется тащить — но и ту, приедем в часть, сделаем...»
Это его, Карманова, железные кони. Он их возвращал к жизни. Чего ему и его друзьям стоило заставить этих тяжело раненных «коней» снова бегать, знали только они сами. Такая работа. О том, что с Кармановым можно любое дело провернуть, что на него можно в любой ситуации положиться, что Олег не подведет и «коробочки» в любом случае будут жить, знала вся часть. Он делал свою работу тихо и надежно. По-мужски. Машины словно чувствовали эти сильные мужские руки с въевшимися в них соляркой и моторным маслом. Руки автомобильного хирурга. И, словно живые, откликались на тепло этих сильных рук. С замененными железными внутренностями снова тянули и тянули на себе тяжкий груз войны...

Через три недели после июльского вывода полк своим ходом колонной пошел обратно. В войну. В Грозный. В пылающий август. Уже шли бои, когда часть вошла в город. На помощь тем, кто принял на себя первый удар боевиков и, вцепившись мертвой хваткой в каждый блокпост, в каждый опорный пункт, отбивал атаки воинов ислама. Эта командировка для краснодарцев закончилась в октябре. Для Олега Карманова, старшего техника, начальника авторемонтной мастерской, она оборвалась 20 августа 96-го. Он не увидел окончательного вывода своей израненной части...
Об Олеге мне рассказывал Володя Куликовский, старшина минометной батареи. Человек, который был с Кармановым в последние минуты...
В городе обстрелы не прекращались. Вошедших для помощи 101-й бригаде краснодарцев вместе с этой самой 101-й тут же блокировали. Как удалось вообще войти в город с минимальными, в общем-то, потерями и добраться до 15-го городка, до сих пор не ясно. Удача?
Расположились внутри городка, за бетонным забором. Однако в горячке допустили ошибку, дорого стоившую. Автомобили, на которых входили в город, поставили на территории 101-й очень близко друг к другу (места не хватало). Обстреливали же городок чеченцы с завидной регулярностью. Часто просто мимоходом — проносясь мимо бетонного забора на легковушках, не целясь, а так — наугад, стреляли из подствольников туда, за забор. Больше по территории, чем в конкретные цели. Вот такая шальная граната прилетела «с той стороны». Взорвавшись среди тесно стоявших машин, она одна сожгла сразу три «коробочки». Карманова точно по сердцу резануло: это ж мои, родные «лошадки»... В напряжении летели дни: один, второй, третий, потом слились воедино: обстрелы, напор боевиков, короткие передышки между атаками озверевших от русского упрямства «духов». Было очень жарко. Ждали, когда же деблокируют город, когда накроют боевиков...
В городке Олег, Володя Куликовский и еще несколько ребят из части устроили свои «кабинеты» в подвале здания бывшего клуба Советской Армии. На чердаке же, откуда хорошо просматривалась окружающая местность, расположились снайперы и гранатометчики. Столбы света, в которых лениво кружилась бесконечная пыль, казалось, поддерживали излохмаченную попаданиями гранат и пуль крышу. Отсюда работали наши снайперы, ввязавшись в смертельное соревнование с «коллегами»-чеченцами. Тут же на душном чердаке были специально оборудованные позиции для АГСов: шлакоблоки, завешенные грязной холщевкой амбразуры. Сверху долбили по нохчам.
20 августа, после обеда, около 4 часов пополудни в подвале по рации услышали просьбы о помощи. Сиплый голос сквозь пальбу и грохот, которые раздавались и снаружи, и из динамика, просил о помощи: много раненых, нужно вытаскивать, нохчи не дают высунуться... Было ясно: чеченцы «давили» наших где-то совсем рядом, в районе частного сектора или у видневшихся неподалеку пятиэтажек. «Ребятам совсем худо», — бросил Олег.

К творчеству Бориса Галкина у меня интерес давний — еще двадцать лет назад писал для газеты рецензию на фильм «В зоне особого внимания». Главный герой той картины десантный лейтенант Тарасов, помню, здорово понравился военному зрителю своим задором, напористостью, отвагой — всем набором качеств офицера-романтика, присягнувшего на верность Родине, готового выполнить любой боевой приказ.


Потом вышел фильм «Ответный ход». Там герой Галкина — капитан. В недавней ленте «Мужской талисман» он играет уже подполковника. А всего на его творческом счету более пятидесяти ролей в кинематографе, десятки — в театре. Известному актеру недавно исполнилось пятьдесят, но более молодых своих персонажей он играет без особого «молодящего» грима, без дублеров, поскольку сохраняет прекрасную форму. И причиной, полагаю, не только спортивная закалка (еще в юные годы он стал мастером спорта по лыжам, перворазрядником по самбо), ежедневные утренние пробежки и физические упражнения. Главный секрет творческого и физического долголетия — бойцовский, задорный характер. Если искать аналогии в военной среде, этот характер без всяких экивоков можно определить как спецназовский...


САХАРА

О готовящейся экспедиции знаменитого выживальщика-экстремальщика Яцека Палкевича в пустыню Сахара Галкину сообщил знакомый майор ВДВ, включенный в группу. Борис Сергеевич загорелся — в два дня собрались с сыном Владиславом, купили суперсовременную видеокамеру. Понимали, что предстоящая экспедиция — нечто из ряда вон выходящее. Яцек Палкевич — личность экстраординарная, мастер по части выдумок. А уж если собрался в августовскую Сахару, где температура под шестьдесят, если идут в экспедицию парни из польского антитеррористического «Грома», российские офицеры из спецназа воздушно-десантных и внутренних войск, то жди событий необычайных.
— Оправдались ваши ожидания?
— Я получил совершенно новые ощущения. Для меня всегда непостижимой тайной было море, тайной будоражащей и притягивающей. Я родился в Ленинграде, жил в Риге. Холодный Рижский залив исплавал вдоль и поперек, мы с друзьями-мальчишками любили там нырять, вытаскивая рыбу из браконьерских сетей...
Теперь вот в судьбе моей появилась другая стихия, спорящая с морем по своей магической силе, — пустыня. Примерно на четвертый день перехода там наступает совершенно новое психофизическое состояние. Я слышал об этом раньше от кого-то из путешественников, теперь убедился на собственном опыте.

— Это опыт через испытание, через риск даже...
— Да уж, испытание! Аборигены южного Туниса недоумевали — что привело европейцев в пекло. И именно четвертый день для меня оказался переломным — я рухнул от теплового удара. В четвертом часу пополудни перед глазами несколько вспышек... Ноги продолжают идти, а голова не держится, глаз не фокусирует. Отлежался под каким-то кустиком. Этот день стал для всех самым трудным. Жара была, не поверите, 58 градусов! Даже бедуины в такое пекло своих верблюдов не поднимают. А мы шли. Я потерял в весе около двадцати килограммов.
А после четырех дней наступает новое состояние — душа летает. Видел миражи. Солнце там встает необычно — я даже стихи написал об этом...


СТИХИ-Я

...Взлетает солнце с горизонта.
Как небо белое, бездонно!
Из раскаленного ядра
В пустыню врезалась жара...
Мироощущение (и мировоззрение) Галкина прослеживается в его поэтических строчках. Вспоминает-сохраняет то, что было:
Душе мятущейся и знойной
Который год покоя нет.
Во мне живет отец покойный,
И беспокойный в жизни дед.

Фиксирует-анализирует то, чем живет:
Я не боюсь быть русским до конца.

Предвидит-предрекает завтрашнее. Написал в Абхазии, в Пицунде:
Хорошо, что сегодня мы вместе.
Безмятежна ночная волна...
Горизонт утонул в поднебесье...
Неужели здесь будет война?!


ВСКОРЕ ВОЙНА СЛУЧИЛАСЬ

И фильм свой, и книгу Галкин не случайно назвал «Мужской талисман» — носит по жизни эту боль, эту горькую память. Он бесконечно благодарен отряду спецназа «Росич», другим солдатам и офицерам дивизии оперативного назначения Северо-Кавказского округа внутренних войск за то, что помогли снять самые боевые кадры картины.
— Они тогда спасли ситуацию. Я в очередной раз убедился в том, что ваш спецназ может выполнить невыполнимое задание. То, что сделали парни за три съемочных дня, сродни творческому подвигу. Они вложили в фильм не только свои силы, адский труд, но и свою веру в нас. Вот что не имеет цены. Низкий поклон передаю, пользуясь случаем, Сергею Прошкину, Мише Немыткину...
— Миша погиб в Чечне... Герой России — посмертно.
Повисло гнетущее молчание. Никто из нас не знал, как продолжить разговор. Потом Галкин тихо выдохнул сквозь сигаретный дым:

— А где Михаил похоронен?
— На родине, в Новосибирске...
Знаю, что Галкин еще не раз споет свою песню-тост «За честь!». Споет в Новосибирске или в Ростове-на-Дону. В «Росиче», «Вымпеле» или «Альфе». Споет, как пел ее в фильме «Мужской талисман» или на презентации книги «Внутренние войска: кавказский крест». Споет-отчеканит, высечет из гранитных слов под бронзовые аккорды гитары:

Мы жизнью своей выполняем приказ,
Мы — испытатели жизни.
Я поднимаю стакан за спецназ,
За честь, за силу Отчизны!




ТАЛИСМАН

У нравственно и физически здорового русского мужика интерес к воинской теме неудивителен, естествен. И все же прошу Бориса Сергеевича рассказать читателям «Братишки», как пришел он к своему «Мужскому талисману».
— Я абсолютно убежден, что сегодня героями нашего времени являются не политические деятели, не так называемые «новые русские», не герои кинолент и не кинозвезды. Героями сегодняшнего времени являются люди, которые воевали и воюют за интересы России в горячих точках. О них мало говорят и мало пишут. Но это нисколько не умаляет значения подвига.
— Уже приходится слышать, что «пора сворачивать рассказ о чеченских событиях»...
— Нет, этого никогда не произойдет, потому что память — живая материя. Можно зачеркнуть какие-то строки приказов, забыть слова в отданных распоряжениях. Невозможно забыть боевых друзей...
— Судя по названию будущей картины «Ветеран», там вы тоже будете обращаться к памяти?
— Название — наш эксклюзив, боюсь, что его украдут. Это очень точное, емкое название, которое всегда рождается трудно. Были разные варианты — «Браво, артист!», «Детектив из личной жизни», «Последний призыв». Это история как раз о том, о чем мы с вами говорили сегодня, вспоминая ребят погибших и тех, кто продолжает нелегкую службу. О картине не буду подробно рассказывать...

— Чтобы не сглазить?
— Ну да! (Оба стучим по деревянной столешнице.) Поверьте, желание создать этот фильм родилось под впечатлением поездок по всей стране, от воспоминаний, частично и от вашей книги «Внутренние войска: кавказский крест», которая тоже дает импульс.

— Но сказать можно, что «Ветеран» будет? Наши парни будут ждать.
— Пока можно сказать так: я верю в то, что фильм будет. Нас держат только экономические проблемы. Уже есть великолепная съемка боевой жизни спецподразделений (их насыщенные учебой будни, их экспедиция в пустыню Сахару), но нет пока денег, чтобы закончить документально-публицистический фильм о спецназе.


«ЗА ЧЕСТЬ!»

— Я написал песню с таким названием не случайно. Это понятие, объединяющее всех спецназовцев. Это понимание и ощущение Чести, почти физическое ощущение Чести. Они об этом не говорят. Об этом я говорю, я это вижу. Никогда не забуду ту братскую атмосферу, которая царит на встречах спецназовцев, собирающихся со всей страны. Так было на 15-летии «Вымпела», так было на 20-летии «Витязя». Я испытываю гордость за свое душевное родство с этими ребятами. Создать атмосферу нерушимого братства единомышленников, сильных духом, могут только люди, которые знают, что такое смерть, кровь, которые теряли в бою друзей. Занимаясь военным делом, подчас даже жестоким делом, они остаются людьми.
Вот что главное в ваших ребятах — неистребимая сила духа. Это отличительная черта бойцов спецназа. Это меня сильно к ним притягивает. Мне бы хотелось в себе воспитать такой же характер, как у офицеров спецназа.

ЭТО БЫЛО в марте 95-го. В комитете солдатских матерей раздался телефонный звонок. Из московского военного госпиталя звонил лейтенант-десантник Сергей Чернов. Трубку сняла Татьяна Юрьевна Значкова.
— Приезжайте, — попросил Сергей. — У нас тут солдат лежит без рук. Совсем отчаялся парень, все твердит, что никому он теперь не нужен. А сегодня обронил: «Как просто — встать на окно и... Ноги-то у меня есть».
Через некоторое время Татьяна Юрьевна уже сидела возле этого парня — бывшего солдата Российской армии Владимира Иванова. Несколько часов кряду говорила она с ним «за жизнь» и поняла: парень хоть и расклеился (не удивительно — столько месяцев по госпиталям, да еще вдали от дома), но не сдался. Его-то и поддержать по-настоящему здесь некому было — все соседи по палате тоже покалечены войной. Выход один — брать парня под свое крыло...
Володя Иванов
Володя Иванов

Собрав всю силу, он сумел все-таки выбраться из подбитой, пылающей машины — весь в крови, в загоревшейся одежде. Вдруг вспомнил, что в правом кармане брюк у него лежит граната. Он стал тушить огонь истекающими кровью культями. Как позже скажут врачи, это и спасло ему жизнь — огонь прижег раны, хлеставшая фонтаном кровь остановилась.
Потом он еще куда-то бежал... Его подобрали и отвезли в госпиталь солдаты внутренних войск. Когда Володя пришел в себя, кто-то сказал: повезло тебе, парень, из таких переплетов живыми не выходят. Он же непонимающе смотрел туда, где должны были быть руки... Повезло?!

ОТ СЛУЖБЫ в армии Володя Иванов никогда не отлынивал. Повестку из военкомата получил перед самой защитой диплома в Стерлитамакском химико-технологическом техникуме. Отсрочки просить не стал. Директор техникума успокоила: «Не переживай, знания у тебя есть, придешь — защитишься, авось не успеешь все перезабыть за полтора года».
Служить попал в Чернореченск, что под Самарой. В ноябре 94-го в отпуск приехал. Родители не могли нарадоваться на парня — окреп, возмужал. Вернулся в часть — прислал письмо, что доехал хорошо, все у него нормально. На этом связь с сыном у Ивановых прервалась. А тут еще и Чечня... Перед Новым годом мать несколько раз пыталась вызвать сына на переговоры, но безуспешно. Звонила в часть — тоже все напрасно. Обеспокоенная судьбой сына, собралась уже было ехать в Чернореченск, но 21 января принесли телеграмму о том, что Володя находится в госпитале в Подольске. В тот же день Раиса Алексеевна выехала в Москву. В госпитале, увидев его, стоящего в коридоре в накинутом на плечи халате, успокоилась: раз на ногах, значит, болезнь не тяжелая.
Володя привел ее в палату, где лежали раненные в Чечне солдаты — кто без рук, кто без ног. Смотреть на это было страшно. А Володя ходил по палате взад-вперед и не знал, с чего начать разговор. Потом вдруг резко остановился перед ней и сказал:
— Я был в Чечне. У меня нет рук, мама.
Она смотрела на него и ничего не понимала. Он три раза повторил ей эти слова, прежде чем до нее дошел их страшный смысл. Поняла и упала — потеряла сознание.
Пришла в себя — заплакала. Володя успокоил:
— Не плачь, мама. Нельзя плакать перед этими ребятами. Им и так тяжело...
Он и сам старался не плакать. Но чем дольше лежал в госпиталях, тем мрачнее становилось на душе. Одолевали мысли — кому он нужен теперь? Вот тогда-то и раздался в комитете солдатских матерей звонок от лейтенанта-десантника.

С ТЕХ ПОР, как у постели Володи появилась Татьяна Юрьевна, жизнь для него приобрела новый смысл. Через три дня она попросила у начальника госпиталя разрешение забрать Володю на выходные к себе домой, оставила расписку о том, что отвечает за здоровье раненого. Дом Значковых стал отныне для Володи вторым домом — Татьяна Юрьевна и ее сыновья, Саша и Дима, помогали парню во всем. Так постепенно возвращался Володя к нормальной жизни... И все же, нет-нет да и появлялись слезы на глазах парня. «Я ведь даже девчонок поласкать как следует не успел», — признавался Володя своим добровольным помощникам. Его, как могли, успокаивали, да много ли толку в этих словах. Так уж получилось, и надо привыкать к новой жизни. Никому не хотел он быть обузой, сам хотел обслуживать себя. А для этого ему нужны были руки. Свои руки. Пусть даже искусственные.
В те дни в «Вечерней Москве» появилась маленькая заметочка о российском солдате Иванове, и москвичи откликнулись. Одна женщина ходила с этой газетой по квартирам и собирала деньги для Володи. Собранные средства она передала парню, когда он впервые после выписки из госпиталя смог сам навестить родителей в родном Стерлитамаке.

БОЛЬШИМ разочарованием для Володи стали протезы, которые ему сделали в Москве. Своими новыми «руками» он вряд ли мог что-либо держать. «Ничего, привыкнешь — чточто, а стакан удержать сможешь», — цинично напутствовали его столичные чинуши.
Это был приговор. Какой-то недалекий человек заранее уготовил парню «светлое» будущее — с бутылкой в кармане и стаканом в руке. Но он до армии мечтал совсем о другом — об учебе в институте, хорошей карьере — учился-то на «отлично». А что теперь?
Но и в этот момент рядом оказалась мама Таня. Как смогла, успокоила парня, а потом решилась на отчаянный шаг — обзвонила аккредитованных в Москве иностранных журналистов и пригласила их к себе, чтобы они смогли поговорить с Володей Ивановым. Швейцарское и немецкое телевидение показали сюжет о русском парне без рук в своих странах, и люди этих стран приняли самое активное участие в его судьбе. В Швейцарии был даже создан специальный фонд, а тележурналисты Тереза и Лоран Обрехт, снявшие сюжет, стали к тому же Володиными друзьями, организовали у себя в стране сбор средств для того, чтобы Иванов мог приобрести немецкие биомеханические протезы. Из Германии приехал сотрудник Баварского министерства по защите окружающей среды Рудольф Дакс, он привез деньги на протезирование и приглашение приехать в Германию и продолжить учебу там. Так началась новая полоса в жизни Володи Иванова.
Протез правой руки ему сделал в московском филиале немецкой фирмы врач-протезист Отто Бок. Деньги, почти десять тысяч марок, собрали в Швейцарии. Это был уже не тот тяжеленный агрегат для держания стакана — в первый же вечер парень взял ручку и написал крупными буквами свое имя: ВОЛОДЯ ИВАНОВ. Пытался он своей новой рукой держать и ложку во время еды — получилось. Это было начало.

В МЮНХЕНЕ Володе сделали протез левой руки, которую в бою оторвало выше локтя. Сейчас Иванов проходит в Германии реабилитацию и помимо лечения изучает немецкий язык, работу на компьютере, восстанавливает в памяти знания по химии и математике. Он мечтает учиться дальше. И хочется верить, что мечта его осуществится.
А недавно в жизни бывшего солдата произошло еще одно важное событие — он впервые после трагедии встал на горные лыжи и самостоятельно спустился с горы. Это было в Швейцарии, куда он приезжал в гости к Лорану и Терезе.

ПОСТЕПЕННО возвращался парень к нормальной жизни, от которой его оторвала война. Впервые Володя стал улыбаться. Он встретил на своем пути добрых и отзывчивых людей — и в России, и за границей. Не оставили без внимания семью Ивановых в Стерлитамаке — без проволочек установили телефон, и Вовка может теперь в любой день позвонить родителям. Помогли в Москве — всякий раз, бывая проездом в столице, он спешит в гости в свой второй дом — к Значковым. Хочется верить, что у него и дальше все будет хорошо...
А у других? Ведь война искалечила немало молодых тел, юных судеб. Огромное спасибо «загранице» за то, что она помогла вылечить израненную душу российского солдата Володи Иванова. Но она вряд ли сможет помочь всем, кто нуждается сегодня не только в качественных протезах, но и в нормальной заботе, участии, сочувствии. Жаль, но в нашей великой державе еще не придумали протезы для души. Пригодились бы они некоторым нашим чинушам...

P.S. Перед самой сдачей материала в печать из Мюнхена позвонил Володя Иванов и попросил через «Братишку» обратиться к бойцам 81-го оперативного полка внутренних войск, которые привезли его в госпиталь: может, кто-то вспомнит тот первый январский день 95-го, когда на улицах Грозного они нашли парня без рук и спасли его. Откликнитесь!
В свою очередь, мы поздравляем Володю с днем рождения — 23 марта ему исполнилось 24. Удачи, братишка!

Начальник разведотделения нижегородского СОБРа капитан милиции Евгений Шнитников погиб 6 августа 1996 года в Грозном. В столице мятежной Чечни десять сотрудников нижегородского РУОПа находились с начала июля. Для Евгения эта командировка была уже третьей.
...БТР собровцев с надписью «Волкодав» на командирском люке медленно отвалил от здания, в котором размещалось управление по борьбе с организованной преступностью МВД ЧР. Со вчерашнего дня в городе было неспокойно, и ребятам предстояла серьезная работа. За рулем сидел капитан. В искусстве вождения боевой машины вряд ли кто-нибудь мог поспорить с Шнитниковым.
«Волкодав» не успел пройти и сотни метров. Выстрел из гранатомета, удар, взрыв, пламя и дым... На этот раз «волчья стая» боевиков нанесла удар первой. Их было слишком много, они были умелы и жестоки. Они пришли за победой и надеялись, что она достанется им быстро... Когда через секунду после взрыва сознание вернулось, капитан дал приказ покинуть горящий БТР, а сам перебрался на место наводчика. И прежде чем откинулись десантные люки и первые собровцы сделали спасительный рывок от гибнущей машины к зданию, заговорили пулеметы «Волкодава».
Это была первая неожиданность, спутавшая планы «волков». Они-то надеялись, что сейчас из дымящей «коробочки» вывалятся оглушенные, ослепленные, контуженные или раненые бойцы, которые станут легкой добычей для снайперов и пулеметчиков. Вместо этого — прицельный огонь короткими расчетливыми очередями. Было отчего прийти в замешательство.
Воспользовавшись этим и благополучно миновав простреливаемый участок, собровцы укрылись за стенами дома. Последним БТР, в котором уже готовы были рвануть боеприпасы, оставил капитан. Друзья прикрыли его. Все меньше и меньше шагов отделяли Евгения от спасительного подъезда...
Нога неожиданно подломилась, перестала слушаться. Неведомая сила бросила на землю, а жгучая боль тяжким грузом придавила к ней. Двое попытались выскочить из дома, помочь капитану. Его окрик: «Всем назад!.. Снайперы работают!..» — остановил ребят.
Страшная боль не смогла затуманить мозг. Второй раз за короткие минуты боя Евгений «переигрывал» боевиков, заранее просчитывая и угадывая их ходы, спасая тем самым жизни друзей, рискуя при этом своей.
Отстреливаясь из автомата, капитан продолжал отползать под защиту каменных стен, оставляя за собой красный кровавый след. Нет, просто так он не собирался сдаваться, он еще покажет этим «волкам», как...
В какофонии автоматных очередей и других звуков боя никто не слышал выстрела снайпера. Поняв, что выманить на открытое пространство новые «цели» не получится, он поймал в перекрестие оптического прицела грудь капитана и нажал на спусковой крючок. Евгений, выронив автомат, замер на земле.
Теперь уже ничто не могло остановить порыв собровцев. Выскочив из здания, они затащили в него офицера. Он еще был жив. Все, что можно было сделать для раненого капитана в те минуты, друзья сделали. Но бой с «волчьей стаей» продолжался. И в этот день, и на следующий, и еще много-много дней.

Почти три недели держались бойцы нижегородского СОБРа в горящем доме. Пожар начался после интенсивного обстрела из гранатометов. Когда захлебнулись несколько штурмов и бандиты поняли, что в честном бою собровцев не победить (а если победить, то очень большой кровью), их решили сжечь в здании УОПа. Жар от огня был не так страшен. Больше донимал удушливый, разъедавший глаза и легкие дым.
В этом дыму и задохнулся ослабевший от потери крови Евгений Шнитников. Когда перестало биться сердце капитана, друзья завернули тело в полиэтилен и всячески оберегали его. Боеприпасы закончились, удерживать дымящиеся руины больше было нечем, и собровцы решили прорываться из окружения. О том, чтобы оставить тело Евгения, не возникло даже мысли. Сколько раз он выручал их! Теперь пришло время выносить его: через минные поля, наводненный боевиками город. И они пробились, вынеся останки офицера и приведя четверых пленных. 26 августа тело капитана Шнитникова было доставлено в Нижний Новгород. Его похоронили на Автозаводском кладбище...
Евгений, оберегая мать и сестру, не рассказывал им ни об одной из своих чеченских командировок. То «на учебу» уезжал, то «за новой техникой». Поэтому когда в день похорон среди его вещей обнаружились боевые награды, это стало откровением для родственников. Медали «За безупречную службу» трех степеней — это за работу в РУОПе. Медали «За боевые заслуги» и «От благодарного афганского народа» — это из Афганистана. После первой чеченской командировки к ним добавилась медаль ордена «За заслуги перед Отечеством», после второй — орден Мужества. После третьей...
После третьей командировки над судьбой ушедшего в бессмертие Евгения Шнитникова взошла звезда, Золотая Звезда Героя России.

РАБОЧИЕ ВОЙНЫ

— Да пойми ты, мы — рабочие войны. Вот есть, к примеру, шахтеры. Они уголь добывают. Есть врачи, они людей лечат. А мы — спецназовцы. Мы воюем. Это наша работа!
Командир отряда спецназа «Росич» посмотрел на меня внимательно, и я перестал задавать свои глупые вопросы. Все понятно. Не дурак. Пусть будут рабочие.

ПРО ИДЕЮ

— ...И тогда мы придумали свою идею. Спецназовскую. Человек ведь не может не то что служить, жить без какой-то идеи. — Подполковник Игорь Семин распаляется, и его тихий голос повышается. — В спецназе ведь как? Негодяю в глаза здесь скажут, что он негодяй, здесь никто никогда не подставит товарища. Причем совершенно не играет роли, происходит это на службе или в быту. Фальшь исключена. Но не всем наш уклад нравится.
Спецназовец, прошедший на войне огонь, воду и медные трубы, в гражданской жизни уязвим и неповоротлив, как слон в посудной лавке. Тех трудностей, которые он привык преодолевать в боевой обстановке, на гражданке нет и быть не может. Если здесь и стреляют, то это становится событием из ряда вон выходящим. Здесь нередко надо смолчать, когда хочется высказать кое-кому в лицо что-то неприятное. Поэтому их тянет обратно, туда, откуда какую-нибудь неделю назад их увез военный транспортный самолет.
А еще... Там можно заработать деньги. Со всеми дополнительными окладами, командировочными и процентами за выслугу лет.
— Я, например, могу заработать деньги только таким образом. Когда сидим в месте постоянной дислокации, получки просто не хватает, — признается «комиссар» отряда майор Константин Пугачев.
Конечно, есть и какой-то внутренний зов, желание испытать себя в настоящем деле есть. Но они давно уже не пламенные юноши, а обстрелянные мужики. Рабочие войны.
А чтобы закончить этот вопрос с деньгами, можно рассказать еще об одной отрядной особенности. Как только кому-нибудь становится известно, что спецназовец решил подработать где-то на стороне, с этим военнослужащим отряд тут же расстается, каким бы замечательным человеком и специалистом своего дела он ни был. Потому что нельзя быть вот здесь — спецназовцем, а вот тут — чуточку не спецназовцем. Он одинаков везде. И на службе, и вне службы, и это самое «вне службы», наверное, даже важнее. Он ни от кого не должен зависеть.
В месте постоянного расположения просто сидеть они не могут. Душа жаждет движения, работы. С выматывающими тренировками, кроссами, спаррингами. А однажды появилась идея: есть ведь в штабе отряда должность старшего инструктора по десантной подготовке, а почему бы не попробовать попрыгать с парашютом? Так, в 1993 году были осуществлены первые прыжки. «Росич» сегодня — единственный отряд спецназа во внутренних войсках, где офицеры и прапорщики прыгают с парашютом. Вначале к прыжкам допускались и рядовые, но оказалось слишком накладно — прыжки недешево стоят, а у солдата не за горами увольнение в запас. И придется готовить нового человека.
— Мы должны уметь все. Такое у нас предназначение, — говорит старший прапорщик Мищенко, старший инструктор по десантной подготовке.
Эти люди сами ищут работу, чтобы и в мирное время быть загруженными на полную катушку. Это их мир, они в нем живут. Кому не нравится, дверь открыта. Можно уйти.

ГЕРОИ

В отряде — пять Героев России. Один из них жив. Лейтенант Бабаков. Остальные — старший лейтенант Немыткин, лейтенант Зозуля, прапорщик Терешкин, рядовой Кадырбулатов — пали на поле боя. Но дело все в том, что в отряде каждый — потенциальный герой. Никто не знает, что будет завтра, и окажись любой из них в ситуации, когда от него и только от него будет зависеть судьба товарищей или исход боя, он поступит только так, как должен будет поступить. Без бравады и истерик. Буднично и просто. «И если не поймаешь в грудь свинец, медаль на грудь поймаешь «За отвагу». Уже в штабе распишут и разукрасят все глянцевыми строками в наградном листе, который потом запросто могут «завернуть». Тоже буднично и просто. У каждого — своя работа. Одни герои, другие «молодцы внутренних войск».
Для того чтобы вот так, немногословно и качественно, делать свою нелегкую военную работу, спецназовцы все время поддерживают себя в состоянии постоянной боевой готовности. Они сами требуют от себя большего, чем могли бы от них потребовать командиры. Зато на войне им раскачиваться не надо. И наши стратеги, надо отдать им должное, на полную катушку используют силу и выносливость этих людей. Я ахнул, увидев хронологию боевых действий отряда в Чечне. Все события, которых за войну было немало, все громкие наступления, отступления, «зачистки», штурмы и все такое прочее обойтись без «Росича» просто не могли. Не успели они уехать из Осетии, где обеспечивали поддержание режима ЧП, как уже участвовали в штурме Грозного и тут же, в январе, поехали в Ассиновскую — громить склады боеприпасов боевиков, а 16 января уже воевали за Малый Бамут. Потом — Самашки. Потом — просто Бамут. Тогда погибли десять человек. Наверху решили: надо дать «Росичу» передышку.
— Страх приходит гораздо позже случившегося, как правило, когда уже приезжаешь домой и начинаешь все вспоминать. Мы так устроены, что во время боевых действий все подчинено только решению задачи, — вспоминает подполковник Семин. Тогда, после Бамута и гибели товарищей, было какое-то ощущение подавленности. Но они — профессионалы. Только крепче стиснули зубы, и не прошло и недели, как снова пошли в бой.
Затем был Серноводск. Опять кровь, взрывы, раненые. Как только закончилась «зачистка», отряд был переброшен к Самашкам. Тем самым, которые они брали в прошлом году. Потом были Гехи. Спустя неделю — опять бои за изрядно набивший оскомину Бамут. Однажды кому-то из штабных пришла в голову мысль затеять «гениальную» операцию: забросить «Росич» к боевикам зимой в горы, где толщина снежного покрова достигала 2—3 метров. Потом, мол, помощь подойдет. Хорошо зная скорость подхода подкрепления на чеченской войне, командир пошел в штаб и, открыв тетрадочку, разбил в пух и прах замысел предстоящей операции. Это тоже в некотором роде был бой. Уже хотя бы потому, что в ходе его удалось спасти жизни доброй половины личного состава отряда. От рискованного замысла отказались, но обвинили «Росич» в трусости. Тот самый «Росич», где пять Героев России, который всегда посылали вперед в самых сложных ситуациях, который вновь и вновь бросали на штурм уже давно взятых, но почему-то не удержанных городов и поселков, который во время одной из «ходок», без выводов и замен, провоевал в Чечне 15 месяцев беспрерывно до того, послебамутского синдрома. Они всегда на виду, поэтому их так легко обвинять. А потом война закончилась, и отряд ушел из Чечни одним из последних.

СЕГОДНЯ

Сегодня «Росич» несет службу во временной оперативной группировке сил на территории Северо-Кавказского региона. Отряд посылают туда, где жарче. «Вертушки» взмывают в небо и перебрасывают спецназовцев то в Дагестан, то в Осетию, то на Ставрополье. Они не любят, когда их обманывают и, несколько раз безрезультатно попробовав устраивать проверки на дорогах, взаимодействуя с местной милицией, решили действовать неожиданно и самостоятельно. Тут же появились результаты. В тот день, когда я приехал в отряд, его разведдозором на административной границе с Чечней были задержаны 3 топливозаправщика с пятьюдесятью тоннами бензина. Все водители — чеченцы. Никаких документов на груз нет.
— Радоваться нечему, — ухмыльнулся Пугачев. — Автомашины сейчас находятся в Моздоке, в РУВД идет проверка. Не пройдет и часа, как появятся люди с отлично выправленными бумагами, в которых будет сказано, что одна фирма везет груз другой. Или колхоз — другому колхозу. И отпустят их как миленьких, хотя никто не сомневается, что бензин этот — ворованный.
Руки у рябят не опускаются, они упорно продолжают делать свою работу. Тренируются, учатся, сдают экзамен на право ношения крапового берета, с уважением читают в прессе о своем «старшем брате» — так они называют отряд «Витязь». Нередко читают и о себе. Краповый берет стал для них не просто символом или почетным знаком. Именно этот краповый берет — верный залог порядка и дисциплины в подразделении. Пьянка или неуставные взаимоотношения означают лишение берета. Собирается специальный совет, и нарушителей дисциплины, а тем более любителей подраться со своими боевыми товарищами здесь не щадят.

РАБОЧИЕ ВОЙНЫ

— Да пойми ты, мы — рабочие войны. Вот есть, к примеру, шахтеры. Они уголь добывают. Есть врачи, они людей лечат. А мы — спецназовцы. Мы воюем. Это наша работа!
Командир отряда спецназа «Росич» посмотрел на меня внимательно, и я перестал задавать свои глупые вопросы. Все понятно. Не дурак. Пусть будут рабочие.

ПРО ИДЕЮ

— ...И тогда мы придумали свою идею. Спецназовскую. Человек ведь не может не то что служить, жить без какой-то идеи. — Подполковник Игорь Семин распаляется, и его тихий голос повышается. — В спецназе ведь как? Негодяю в глаза здесь скажут, что он негодяй, здесь никто никогда не подставит товарища. Причем совершенно не играет роли, происходит это на службе или в быту. Фальшь исключена. Но не всем наш уклад нравится.
Спецназовец, прошедший на войне огонь, воду и медные трубы, в гражданской жизни уязвим и неповоротлив, как слон в посудной лавке. Тех трудностей, которые он привык преодолевать в боевой обстановке, на гражданке нет и быть не может. Если здесь и стреляют, то это становится событием из ряда вон выходящим. Здесь нередко надо смолчать, когда хочется высказать кое-кому в лицо что-то неприятное. Поэтому их тянет обратно, туда, откуда какую-нибудь неделю назад их увез военный транспортный самолет.
А еще... Там можно заработать деньги. Со всеми дополнительными окладами, командировочными и процентами за выслугу лет.
— Я, например, могу заработать деньги только таким образом. Когда сидим в месте постоянной дислокации, получки просто не хватает, — признается «комиссар» отряда майор Константин Пугачев.
Конечно, есть и какой-то внутренний зов, желание испытать себя в настоящем деле есть. Но они давно уже не пламенные юноши, а обстрелянные мужики. Рабочие войны.
А чтобы закончить этот вопрос с деньгами, можно рассказать еще об одной отрядной особенности. Как только кому-нибудь становится известно, что спецназовец решил подработать где-то на стороне, с этим военнослужащим отряд тут же расстается, каким бы замечательным человеком и специалистом своего дела он ни был. Потому что нельзя быть вот здесь — спецназовцем, а вот тут — чуточку не спецназовцем. Он одинаков везде. И на службе, и вне службы, и это самое «вне службы», наверное, даже важнее. Он ни от кого не должен зависеть.
В месте постоянного расположения просто сидеть они не могут. Душа жаждет движения, работы. С выматывающими тренировками, кроссами, спаррингами. А однажды появилась идея: есть ведь в штабе отряда должность старшего инструктора по десантной подготовке, а почему бы не попробовать попрыгать с парашютом? Так, в 1993 году были осуществлены первые прыжки. «Росич» сегодня — единственный отряд спецназа во внутренних войсках, где офицеры и прапорщики прыгают с парашютом. Вначале к прыжкам допускались и рядовые, но оказалось слишком накладно — прыжки недешево стоят, а у солдата не за горами увольнение в запас. И придется готовить нового человека.
— Мы должны уметь все. Такое у нас предназначение, — говорит старший прапорщик Мищенко, старший инструктор по десантной подготовке.
Эти люди сами ищут работу, чтобы и в мирное время быть загруженными на полную катушку. Это их мир, они в нем живут. Кому не нравится, дверь открыта. Можно уйти.

ГЕРОИ

В отряде — пять Героев России. Один из них жив. Лейтенант Бабаков. Остальные — старший лейтенант Немыткин, лейтенант Зозуля, прапорщик Терешкин, рядовой Кадырбулатов — пали на поле боя. Но дело все в том, что в отряде каждый — потенциальный герой. Никто не знает, что будет завтра, и окажись любой из них в ситуации, когда от него и только от него будет зависеть судьба товарищей или исход боя, он поступит только так, как должен будет поступить. Без бравады и истерик. Буднично и просто. «И если не поймаешь в грудь свинец, медаль на грудь поймаешь «За отвагу». Уже в штабе распишут и разукрасят все глянцевыми строками в наградном листе, который потом запросто могут «завернуть». Тоже буднично и просто. У каждого — своя работа. Одни герои, другие «молодцы внутренних войск».
Для того чтобы вот так, немногословно и качественно, делать свою нелегкую военную работу, спецназовцы все время поддерживают себя в состоянии постоянной боевой готовности. Они сами требуют от себя большего, чем могли бы от них потребовать командиры. Зато на войне им раскачиваться не надо. И наши стратеги, надо отдать им должное, на полную катушку используют силу и выносливость этих людей. Я ахнул, увидев хронологию боевых действий отряда в Чечне. Все события, которых за войну было немало, все громкие наступления, отступления, «зачистки», штурмы и все такое прочее обойтись без «Росича» просто не могли. Не успели они уехать из Осетии, где обеспечивали поддержание режима ЧП, как уже участвовали в штурме Грозного и тут же, в январе, поехали в Ассиновскую — громить склады боеприпасов боевиков, а 16 января уже воевали за Малый Бамут. Потом — Самашки. Потом — просто Бамут. Тогда погибли десять человек. Наверху решили: надо дать «Росичу» передышку.
— Страх приходит гораздо позже случившегося, как правило, когда уже приезжаешь домой и начинаешь все вспоминать. Мы так устроены, что во время боевых действий все подчинено только решению задачи, — вспоминает подполковник Семин. Тогда, после Бамута и гибели товарищей, было какое-то ощущение подавленности. Но они — профессионалы. Только крепче стиснули зубы, и не прошло и недели, как снова пошли в бой.
Затем был Серноводск. Опять кровь, взрывы, раненые. Как только закончилась «зачистка», отряд был переброшен к Самашкам. Тем самым, которые они брали в прошлом году. Потом были Гехи. Спустя неделю — опять бои за изрядно набивший оскомину Бамут. Однажды кому-то из штабных пришла в голову мысль затеять «гениальную» операцию: забросить «Росич» к боевикам зимой в горы, где толщина снежного покрова достигала 2—3 метров. Потом, мол, помощь подойдет. Хорошо зная скорость подхода подкрепления на чеченской войне, командир пошел в штаб и, открыв тетрадочку, разбил в пух и прах замысел предстоящей операции. Это тоже в некотором роде был бой. Уже хотя бы потому, что в ходе его удалось спасти жизни доброй половины личного состава отряда. От рискованного замысла отказались, но обвинили «Росич» в трусости. Тот самый «Росич», где пять Героев России, который всегда посылали вперед в самых сложных ситуациях, который вновь и вновь бросали на штурм уже давно взятых, но почему-то не удержанных городов и поселков, который во время одной из «ходок», без выводов и замен, провоевал в Чечне 15 месяцев беспрерывно до того, послебамутского синдрома. Они всегда на виду, поэтому их так легко обвинять. А потом война закончилась, и отряд ушел из Чечни одним из последних.

СЕГОДНЯ

Сегодня «Росич» несет службу во временной оперативной группировке сил на территории Северо-Кавказского региона. Отряд посылают туда, где жарче. «Вертушки» взмывают в небо и перебрасывают спецназовцев то в Дагестан, то в Осетию, то на Ставрополье. Они не любят, когда их обманывают и, несколько раз безрезультатно попробовав устраивать проверки на дорогах, взаимодействуя с местной милицией, решили действовать неожиданно и самостоятельно. Тут же появились результаты. В тот день, когда я приехал в отряд, его разведдозором на административной границе с Чечней были задержаны 3 топливозаправщика с пятьюдесятью тоннами бензина. Все водители — чеченцы. Никаких документов на груз нет.
— Радоваться нечему, — ухмыльнулся Пугачев. — Автомашины сейчас находятся в Моздоке, в РУВД идет проверка. Не пройдет и часа, как появятся люди с отлично выправленными бумагами, в которых будет сказано, что одна фирма везет груз другой. Или колхоз — другому колхозу. И отпустят их как миленьких, хотя никто не сомневается, что бензин этот — ворованный.
Руки у рябят не опускаются, они упорно продолжают делать свою работу. Тренируются, учатся, сдают экзамен на право ношения крапового берета, с уважением читают в прессе о своем «старшем брате» — так они называют отряд «Витязь». Нередко читают и о себе. Краповый берет стал для них не просто символом или почетным знаком. Именно этот краповый берет — верный залог порядка и дисциплины в подразделении. Пьянка или неуставные взаимоотношения означают лишение берета. Собирается специальный совет, и нарушителей дисциплины, а тем более любителей подраться со своими боевыми товарищами здесь не щадят.

РАБОЧИЕ ВОЙНЫ

— Да пойми ты, мы — рабочие войны. Вот есть, к примеру, шахтеры. Они уголь добывают. Есть врачи, они людей лечат. А мы — спецназовцы. Мы воюем. Это наша работа!
Командир отряда спецназа «Росич» посмотрел на меня внимательно, и я перестал задавать свои глупые вопросы. Все понятно. Не дурак. Пусть будут рабочие.

ПРО ИДЕЮ

— ...И тогда мы придумали свою идею. Спецназовскую. Человек ведь не может не то что служить, жить без какой-то идеи. — Подполковник Игорь Семин распаляется, и его тихий голос повышается. — В спецназе ведь как? Негодяю в глаза здесь скажут, что он негодяй, здесь никто никогда не подставит товарища. Причем совершенно не играет роли, происходит это на службе или в быту. Фальшь исключена. Но не всем наш уклад нравится.
Спецназовец, прошедший на войне огонь, воду и медные трубы, в гражданской жизни уязвим и неповоротлив, как слон в посудной лавке. Тех трудностей, которые он привык преодолевать в боевой обстановке, на гражданке нет и быть не может. Если здесь и стреляют, то это становится событием из ряда вон выходящим. Здесь нередко надо смолчать, когда хочется высказать кое-кому в лицо что-то неприятное. Поэтому их тянет обратно, туда, откуда какую-нибудь неделю назад их увез военный транспортный самолет.
А еще... Там можно заработать деньги. Со всеми дополнительными окладами, командировочными и процентами за выслугу лет.
— Я, например, могу заработать деньги только таким образом. Когда сидим в месте постоянной дислокации, получки просто не хватает, — признается «комиссар» отряда майор Константин Пугачев.
Конечно, есть и какой-то внутренний зов, желание испытать себя в настоящем деле есть. Но они давно уже не пламенные юноши, а обстрелянные мужики. Рабочие войны.
А чтобы закончить этот вопрос с деньгами, можно рассказать еще об одной отрядной особенности. Как только кому-нибудь становится известно, что спецназовец решил подработать где-то на стороне, с этим военнослужащим отряд тут же расстается, каким бы замечательным человеком и специалистом своего дела он ни был. Потому что нельзя быть вот здесь — спецназовцем, а вот тут — чуточку не спецназовцем. Он одинаков везде. И на службе, и вне службы, и это самое «вне службы», наверное, даже важнее. Он ни от кого не должен зависеть.
В месте постоянного расположения просто сидеть они не могут. Душа жаждет движения, работы. С выматывающими тренировками, кроссами, спаррингами. А однажды появилась идея: есть ведь в штабе отряда должность старшего инструктора по десантной подготовке, а почему бы не попробовать попрыгать с парашютом? Так, в 1993 году были осуществлены первые прыжки. «Росич» сегодня — единственный отряд спецназа во внутренних войсках, где офицеры и прапорщики прыгают с парашютом. Вначале к прыжкам допускались и рядовые, но оказалось слишком накладно — прыжки недешево стоят, а у солдата не за горами увольнение в запас. И придется готовить нового человека.
— Мы должны уметь все. Такое у нас предназначение, — говорит старший прапорщик Мищенко, старший инструктор по десантной подготовке.
Эти люди сами ищут работу, чтобы и в мирное время быть загруженными на полную катушку. Это их мир, они в нем живут. Кому не нравится, дверь открыта. Можно уйти.

ГЕРОИ

В отряде — пять Героев России. Один из них жив. Лейтенант Бабаков. Остальные — старший лейтенант Немыткин, лейтенант Зозуля, прапорщик Терешкин, рядовой Кадырбулатов — пали на поле боя. Но дело все в том, что в отряде каждый — потенциальный герой. Никто не знает, что будет завтра, и окажись любой из них в ситуации, когда от него и только от него будет зависеть судьба товарищей или исход боя, он поступит только так, как должен будет поступить. Без бравады и истерик. Буднично и просто. «И если не поймаешь в грудь свинец, медаль на грудь поймаешь «За отвагу». Уже в штабе распишут и разукрасят все глянцевыми строками в наградном листе, который потом запросто могут «завернуть». Тоже буднично и просто. У каждого — своя работа. Одни герои, другие «молодцы внутренних войск».
Для того чтобы вот так, немногословно и качественно, делать свою нелегкую военную работу, спецназовцы все время поддерживают себя в состоянии постоянной боевой готовности. Они сами требуют от себя большего, чем могли бы от них потребовать командиры. Зато на войне им раскачиваться не надо. И наши стратеги, надо отдать им должное, на полную катушку используют силу и выносливость этих людей. Я ахнул, увидев хронологию боевых действий отряда в Чечне. Все события, которых за войну было немало, все громкие наступления, отступления, «зачистки», штурмы и все такое прочее обойтись без «Росича» просто не могли. Не успели они уехать из Осетии, где обеспечивали поддержание режима ЧП, как уже участвовали в штурме Грозного и тут же, в январе, поехали в Ассиновскую — громить склады боеприпасов боевиков, а 16 января уже воевали за Малый Бамут. Потом — Самашки. Потом — просто Бамут. Тогда погибли десять человек. Наверху решили: надо дать «Росичу» передышку.
— Страх приходит гораздо позже случившегося, как правило, когда уже приезжаешь домой и начинаешь все вспоминать. Мы так устроены, что во время боевых действий все подчинено только решению задачи, — вспоминает подполковник Семин. Тогда, после Бамута и гибели товарищей, было какое-то ощущение подавленности. Но они — профессионалы. Только крепче стиснули зубы, и не прошло и недели, как снова пошли в бой.
Затем был Серноводск. Опять кровь, взрывы, раненые. Как только закончилась «зачистка», отряд был переброшен к Самашкам. Тем самым, которые они брали в прошлом году. Потом были Гехи. Спустя неделю — опять бои за изрядно набивший оскомину Бамут. Однажды кому-то из штабных пришла в голову мысль затеять «гениальную» операцию: забросить «Росич» к боевикам зимой в горы, где толщина снежного покрова достигала 2—3 метров. Потом, мол, помощь подойдет. Хорошо зная скорость подхода подкрепления на чеченской войне, командир пошел в штаб и, открыв тетрадочку, разбил в пух и прах замысел предстоящей операции. Это тоже в некотором роде был бой. Уже хотя бы потому, что в ходе его удалось спасти жизни доброй половины личного состава отряда. От рискованного замысла отказались, но обвинили «Росич» в трусости. Тот самый «Росич», где пять Героев России, который всегда посылали вперед в самых сложных ситуациях, который вновь и вновь бросали на штурм уже давно взятых, но почему-то не удержанных городов и поселков, который во время одной из «ходок», без выводов и замен, провоевал в Чечне 15 месяцев беспрерывно до того, послебамутского синдрома. Они всегда на виду, поэтому их так легко обвинять. А потом война закончилась, и отряд ушел из Чечни одним из последних.

СЕГОДНЯ

Сегодня «Росич» несет службу во временной оперативной группировке сил на территории Северо-Кавказского региона. Отряд посылают туда, где жарче. «Вертушки» взмывают в небо и перебрасывают спецназовцев то в Дагестан, то в Осетию, то на Ставрополье. Они не любят, когда их обманывают и, несколько раз безрезультатно попробовав устраивать проверки на дорогах, взаимодействуя с местной милицией, решили действовать неожиданно и самостоятельно. Тут же появились результаты. В тот день, когда я приехал в отряд, его разведдозором на административной границе с Чечней были задержаны 3 топливозаправщика с пятьюдесятью тоннами бензина. Все водители — чеченцы. Никаких документов на груз нет.
— Радоваться нечему, — ухмыльнулся Пугачев. — Автомашины сейчас находятся в Моздоке, в РУВД идет проверка. Не пройдет и часа, как появятся люди с отлично выправленными бумагами, в которых будет сказано, что одна фирма везет груз другой. Или колхоз — другому колхозу. И отпустят их как миленьких, хотя никто не сомневается, что бензин этот — ворованный.
Руки у рябят не опускаются, они упорно продолжают делать свою работу. Тренируются, учатся, сдают экзамен на право ношения крапового берета, с уважением читают в прессе о своем «старшем брате» — так они называют отряд «Витязь». Нередко читают и о себе. Краповый берет стал для них не просто символом или почетным знаком. Именно этот краповый берет — верный залог порядка и дисциплины в подразделении. Пьянка или неуставные взаимоотношения означают лишение берета. Собирается специальный совет, и нарушителей дисциплины, а тем более любителей подраться со своими боевыми товарищами здесь не щадят.

РАБОЧИЕ ВОЙНЫ

— Да пойми ты, мы — рабочие войны. Вот есть, к примеру, шахтеры. Они уголь добывают. Есть врачи, они людей лечат. А мы — спецназовцы. Мы воюем. Это наша работа!
Командир отряда спецназа «Росич» посмотрел на меня внимательно, и я перестал задавать свои глупые вопросы. Все понятно. Не дурак. Пусть будут рабочие.

ПРО ИДЕЮ

— ...И тогда мы придумали свою идею. Спецназовскую. Человек ведь не может не то что служить, жить без какой-то идеи. — Подполковник Игорь Семин распаляется, и его тихий голос повышается. — В спецназе ведь как? Негодяю в глаза здесь скажут, что он негодяй, здесь никто никогда не подставит товарища. Причем совершенно не играет роли, происходит это на службе или в быту. Фальшь исключена. Но не всем наш уклад нравится.
Спецназовец, прошедший на войне огонь, воду и медные трубы, в гражданской жизни уязвим и неповоротлив, как слон в посудной лавке. Тех трудностей, которые он привык преодолевать в боевой обстановке, на гражданке нет и быть не может. Если здесь и стреляют, то это становится событием из ряда вон выходящим. Здесь нередко надо смолчать, когда хочется высказать кое-кому в лицо что-то неприятное. Поэтому их тянет обратно, туда, откуда какую-нибудь неделю назад их увез военный транспортный самолет.
А еще... Там можно заработать деньги. Со всеми дополнительными окладами, командировочными и процентами за выслугу лет.
— Я, например, могу заработать деньги только таким образом. Когда сидим в месте постоянной дислокации, получки просто не хватает, — признается «комиссар» отряда майор Константин Пугачев.
Конечно, есть и какой-то внутренний зов, желание испытать себя в настоящем деле есть. Но они давно уже не пламенные юноши, а обстрелянные мужики. Рабочие войны.
А чтобы закончить этот вопрос с деньгами, можно рассказать еще об одной отрядной особенности. Как только кому-нибудь становится известно, что спецназовец решил подработать где-то на стороне, с этим военнослужащим отряд тут же расстается, каким бы замечательным человеком и специалистом своего дела он ни был. Потому что нельзя быть вот здесь — спецназовцем, а вот тут — чуточку не спецназовцем. Он одинаков везде. И на службе, и вне службы, и это самое «вне службы», наверное, даже важнее. Он ни от кого не должен зависеть.
В месте постоянного расположения просто сидеть они не могут. Душа жаждет движения, работы. С выматывающими тренировками, кроссами, спаррингами. А однажды появилась идея: есть ведь в штабе отряда должность старшего инструктора по десантной подготовке, а почему бы не попробовать попрыгать с парашютом? Так, в 1993 году были осуществлены первые прыжки. «Росич» сегодня — единственный отряд спецназа во внутренних войсках, где офицеры и прапорщики прыгают с парашютом. Вначале к прыжкам допускались и рядовые, но оказалось слишком накладно — прыжки недешево стоят, а у солдата не за горами увольнение в запас. И придется готовить нового человека.
— Мы должны уметь все. Такое у нас предназначение, — говорит старший прапорщик Мищенко, старший инструктор по десантной подготовке.
Эти люди сами ищут работу, чтобы и в мирное время быть загруженными на полную катушку. Это их мир, они в нем живут. Кому не нравится, дверь открыта. Можно уйти.

ГЕРОИ

В отряде — пять Героев России. Один из них жив. Лейтенант Бабаков. Остальные — старший лейтенант Немыткин, лейтенант Зозуля, прапорщик Терешкин, рядовой Кадырбулатов — пали на поле боя. Но дело все в том, что в отряде каждый — потенциальный герой. Никто не знает, что будет завтра, и окажись любой из них в ситуации, когда от него и только от него будет зависеть судьба товарищей или исход боя, он поступит только так, как должен будет поступить. Без бравады и истерик. Буднично и просто. «И если не поймаешь в грудь свинец, медаль на грудь поймаешь «За отвагу». Уже в штабе распишут и разукрасят все глянцевыми строками в наградном листе, который потом запросто могут «завернуть». Тоже буднично и просто. У каждого — своя работа. Одни герои, другие «молодцы внутренних войск».
Для того чтобы вот так, немногословно и качественно, делать свою нелегкую военную работу, спецназовцы все время поддерживают себя в состоянии постоянной боевой готовности. Они сами требуют от себя большего, чем могли бы от них потребовать командиры. Зато на войне им раскачиваться не надо. И наши стратеги, надо отдать им должное, на полную катушку используют силу и выносливость этих людей. Я ахнул, увидев хронологию боевых действий отряда в Чечне. Все события, которых за войну было немало, все громкие наступления, отступления, «зачистки», штурмы и все такое прочее обойтись без «Росича» просто не могли. Не успели они уехать из Осетии, где обеспечивали поддержание режима ЧП, как уже участвовали в штурме Грозного и тут же, в январе, поехали в Ассиновскую — громить склады боеприпасов боевиков, а 16 января уже воевали за Малый Бамут. Потом — Самашки. Потом — просто Бамут. Тогда погибли десять человек. Наверху решили: надо дать «Росичу» передышку.
— Страх приходит гораздо позже случившегося, как правило, когда уже приезжаешь домой и начинаешь все вспоминать. Мы так устроены, что во время боевых действий все подчинено только решению задачи, — вспоминает подполковник Семин. Тогда, после Бамута и гибели товарищей, было какое-то ощущение подавленности. Но они — профессионалы. Только крепче стиснули зубы, и не прошло и недели, как снова пошли в бой.
Затем был Серноводск. Опять кровь, взрывы, раненые. Как только закончилась «зачистка», отряд был переброшен к Самашкам. Тем самым, которые они брали в прошлом году. Потом были Гехи. Спустя неделю — опять бои за изрядно набивший оскомину Бамут. Однажды кому-то из штабных пришла в голову мысль затеять «гениальную» операцию: забросить «Росич» к боевикам зимой в горы, где толщина снежного покрова достигала 2—3 метров. Потом, мол, помощь подойдет. Хорошо зная скорость подхода подкрепления на чеченской войне, командир пошел в штаб и, открыв тетрадочку, разбил в пух и прах замысел предстоящей операции. Это тоже в некотором роде был бой. Уже хотя бы потому, что в ходе его удалось спасти жизни доброй половины личного состава отряда. От рискованного замысла отказались, но обвинили «Росич» в трусости. Тот самый «Росич», где пять Героев России, который всегда посылали вперед в самых сложных ситуациях, который вновь и вновь бросали на штурм уже давно взятых, но почему-то не удержанных городов и поселков, который во время одной из «ходок», без выводов и замен, провоевал в Чечне 15 месяцев беспрерывно до того, послебамутского синдрома. Они всегда на виду, поэтому их так легко обвинять. А потом война закончилась, и отряд ушел из Чечни одним из последних.

СЕГОДНЯ

Сегодня «Росич» несет службу во временной оперативной группировке сил на территории Северо-Кавказского региона. Отряд посылают туда, где жарче. «Вертушки» взмывают в небо и перебрасывают спецназовцев то в Дагестан, то в Осетию, то на Ставрополье. Они не любят, когда их обманывают и, несколько раз безрезультатно попробовав устраивать проверки на дорогах, взаимодействуя с местной милицией, решили действовать неожиданно и самостоятельно. Тут же появились результаты. В тот день, когда я приехал в отряд, его разведдозором на административной границе с Чечней были задержаны 3 топливозаправщика с пятьюдесятью тоннами бензина. Все водители — чеченцы. Никаких документов на груз нет.
— Радоваться нечему, — ухмыльнулся Пугачев. — Автомашины сейчас находятся в Моздоке, в РУВД идет проверка. Не пройдет и часа, как появятся люди с отлично выправленными бумагами, в которых будет сказано, что одна фирма везет груз другой. Или колхоз — другому колхозу. И отпустят их как миленьких, хотя никто не сомневается, что бензин этот — ворованный.
Руки у рябят не опускаются, они упорно продолжают делать свою работу. Тренируются, учатся, сдают экзамен на право ношения крапового берета, с уважением читают в прессе о своем «старшем брате» — так они называют отряд «Витязь». Нередко читают и о себе. Краповый берет стал для них не просто символом или почетным знаком. Именно этот краповый берет — верный залог порядка и дисциплины в подразделении. Пьянка или неуставные взаимоотношения означают лишение берета. Собирается специальный совет, и нарушителей дисциплины, а тем более любителей подраться со своими боевыми товарищами здесь не щадят.

>>2305933
Дебил чтоле?

>>2465719
Животное, нахуй съебало. Без ракет у него, блять.

>>2469346
А вот у пендосав...))

>>2469453
> ВРЁЁЁЁЁЁЁЁТТИИИ

Не визжи.

>>2471705
> Призывник - это рабочий персонал: уборщик, слесарь, водитель (не всегда), но никак не солдат.
Обоснуй, мань. В 2003 году в Ираке у амеров были завертыши по 19 и даже 18 лет от роду.

>>2469581
Бегом в ликбез и не вылазить минимум год, имбецильное животное.

>>2530721
Пидораха вечно чем то недоволен и бухтит нелепицу себе под нос.