Посоветуйте книгу, чтобы сразу стать сверхчеловеком после одного прочтения! Ницше, Кафка? Только их знаю. Какая годнота есть?
Бамп
Возраст?
18
Четвёртая политическая теория. Или Кропоткин
Чет название пугает.
Гарри Поттер и методы рационального мышления
Это же обычное чтиво! Нужно саморазвитие! Кто там больше по этому? Ницше?
фихтенгольц
Майн кампф
Куда поступил или планируешь? Назови еще парочку фильмов которые ты считаешь 10 из 10 и какие у тебя политические взгляды если они вообще есть
майн кампф
Лифшиц и Ландау
Ошо
Да ты не бойся, заебись все будет
Фильмы не смотрю, политических взглядов нет.
ОП, ты долбоёб. Ни одна книга не сделает тебя сверхчеловеком, хоть ты все их прочитай. Все образованные люди давно уже знаю, что саморазвиться в сверхчеловека можно только через просмотр аниме.
А.Гитлер:"Моя Борьба"
Ф.Ницше:"Как говорил Заратустра"
Э.Розенберг:"Миф Двадцатого Века"
/Thread
этих как его - Энгельса с Каутским
Байцовски клуп
Ты до этого читал?
Коммиблядь, плиз.
да в печку его
Расправляешь плечи, петушок?
Достоевский. Почти все книги зашли кроме "Подросток". Ну и древних философов почитай. Платон, Диоген и т.д
Как там твое светлое будущее?Дошел?
Маркс. Капитал
Лучше ранние работы о происхождении религии и зарождении классового общества почитать. Капитал заебешься читать, его на трёх страницах изложить можно.
Чаю адеквату, социобляди/потребляди не нужны, ирлблядок не человек, гоните их, насмехайтесь над ними.
физикомразь не спросили
Нет таких книг. Завтра встретишь пизду и уже весь в кредитах и личинках. Кстати как у тебя с учебой и GTD? Я не имею в виду хуйню типа "в 8 классе физику на 4 списал, мама похвалила".
Хули все щитпостят эту книгу, когда у него все расписано в экономико философских рукописях?
светлое будущее впереди
сталкер
Повареная книга анархиста
Пикник на обочине
>Ницше
Пиздец говноед
>Кафка
Как он тебе поможет?
Стоп, ты же малолетний претенциозный дэбил. Сажи!
Вперде
не это говно какое-то скучное. там даже не стреляют и бомжи вообще какие-то
Только обсирать и умеешь петушок
Читний "Незнайку на Луне", потом сообщишь о результатах.
Только верь и трудись на благо своих большевистских хозяев, коммиблядь
Читал это сказка для маленьких детей
Чак Паланик - "Призраки"
У Каутского только некоторые работы годные, он ведь ревизионист
Но ведь после "Незнайки на Луне" можно случайно коммунистом.
В самый раз для тебя
Ти
тан
тан
Не можно, а нужно.
Пописол на школьника
расправил анус
Нет я не маленький ребенок, ты ошибся. Теперь я жду совета, а не критики.
это учебник по экономике
На себя, то бишь?
Пунктуация как у школьника
А
та
ка
написанный комиблядками, их система рухнула, а значит у них нет права что-то рассуждать на эту тему
> Перефорс украинца
Пукнул от ора))
Ты запятую пропустил, долбаеб!
Вчера мне братишка сваривал раму на велике. Сегодня шов лопнул. Делаю вывод, что теория сварки утопия. Сваркобляди не нужны
Докажи
Малолетний дэбил
> Пук
Кстати, самый дельный пост с вопросом про "Как у тебя с /доводить дела до конца/" продинамлен.
</thread>
Че сказать-то хотел?
> ШКОЛИЁ БАХНУЛО
ОРУ!
где ты там бомжей увидел. это одна из лучших книг Стругацких. Наибольшее количество переводов за рубежом
Перед "как" ставится запятая, даун. У тебя сравнительный оборот. Что в школе еще не дошли до них? Только сложноподчиненные предложения осилил?
> Пук перд
пукан в жёпе бом бом ха)
АХАХАХАХАХ НИХУЯ ТУТ СРАЧ!
Наверное тебе ИРЛ сложно бывает жить без возможности распознавать сарказм.
>этот эпичный слив буржуазного петушка
Найс
bump
ты долбоеб, там описан капитализм
сажа малолетним дэбилам
Это во второй части мультика долбаебм\на тупорылая!! В третьей части просто песенки поют и танцуют детишки, а в первой коммунизм
Ленин В. И. Полное собрание сочинений в 55 томах.
так ты траль
Стокоу Коровы
Адекват в треде
так я про книгу дебил, а мультфильм я не смотрел ни разу
Коран уже советовали?
Альберд Хоффманн Лсд мой трудный рибенок
Теренс Макена "Грибобас"
Еще библия и талмуд
Он у меня в туалете лежит
Ксюша не говорила случаем?
"Незнайка на Луне"
Букварь
ТЕРЕНС МАККЕНА "ГРИБОБАС" - книга тысячелетия, перевернула сознание шестидесятых
Азбука в картинках
Теренс Маккена
Г
р
и
б
о
б
а
с
И Ландавшиц.
Я вообще мимокрокодил. Вообще ты пиздец братишься. Как тебя на двачи то занесло? Ничего, все были нюфагами.
Шпенглер "Закат европы"
так ты еще и тонкий
таких нет, а ты питаешь фантастические иллюзии по этому поводу
36 уроков Вивека
а кафку то хоть прочитал, хоть процесс
Норм парни читают подлинную Барезнию и похотливую аргонианскую деву.
Это про чувака, который топором заколол своего отчима? Блять, ебать я помню я читал эту книгу!
Тойнби. Постижение истории
поешь sage
Лев Толстой. Война и мир
Нормально
Повелитель мух, 1984, Скотный двор, Град обреченный, Трудно быть богом, Взрослые дети алкоголиков.
иди нахуй со своим еретиком и декадентом
Чапаев и Пустота
Платон "Государство".
Ух и дерьмище
Кропоткин - "Хлеб и воля"
/thread
/thread
Бойцовский клуб. Чак Паланик
Старик и море
Маркес Габриэль - Полковнику никто не пишет
Альбер Камю "Посторонний"
читатйте годноту кастанеда, есть еще дао дэ цзин, но сам не читал
Не нужно книгу, можно просто пасту.
ЯВЛЕНИЕ ПОСТФАШИЗМА
От редакции:
Сама необходимость этого текста вызвала некоторые споры среди нас. Однако, видимо, настало время, когда Дельфин всё же должен заговорить. Хотя бы чтобы оправдать всё то время, которое мы провели, изучая смешные картинки. И понять - нам всем - для чего это всё было нужно.
ЯВЛЕНИЕ ПОСТФАШИЗМА.
От автора.
Их можно встретить в самых дешёвых городских пивных. На городских площадях, провожающих странным взглядом патриотические — или оппозиционные шествия. На немноголюдных лекциях о забытых писателях в мелких книжных магазинах. Отпускающих крепкие слова по поводу властей страны — и не жалеющих ещё более грубых выражений в адрес оппозиции. Бывших под следствием. Воевавших на фронтах или дравшихся с полицией во время массовых беспорядках. Напивающихся вдрызг 3-го октября и просящих поставить «на приходе» советские песни. Им больше двадцати, но меньше сорока. Они ненавидят и ждут. И их куда больше, чем думают они сами. Кто они? После некоторых размышлений мы всё же решили озвучить то, что должно было быть озвучено.
*
Сквозь многоголосицу митингов непарнокопытного скота, заполняющих улицы столиц — и заздравственно-единый глас телевизионных властителей сердец пробивается нестерпимый звон. Он резонирует средь тех, кто до сих пор находится в непонимании — где он, и что сотворил такого, за что был отправлен сюда. Пока звон тих — но вскоре будет услышан даже теми, кто предусмотрительно залепил уши воском. Имя ему — глас Постфашизма.
Так — ну или примерно так, начался бы наш текст, если бы мы планировали поставить на пыльную полку ещё один «манифест», заявление или иную декларацию некой общности, судьба которой — раствориться в безвременьи - известна задолго до рождения её основателей. К счастью, от подобного рода зуда в пальцах мы свободны. Наша цель — лишь дать описание явлению, несомненно, существующему. Не строя иллюзий, но и не впадая в уничижение, относительно его места в истории — которая, впрочем, давно уже свободна от того чтобы быть «единой», и тем определять значительность или не значительность своих составляющих. Мы не даём моральных оценок, не задаём «объединению» никаких целей или задач — но лишь даём выражение — и, надеемся, тем самым — новую реальность, тому, что, без сомнения, существует.
Начало.
Необходимо сразу уточнить, что описываемое нами явление очень сложно уложить в какое бы то ни было, пусть даже самое громоздкое определение. Здесь мы намечаем контуры того, что зачастую даже не осознало ещё свою общность и даже может ошибочно приписывать себя к тому или иному политическому направлению — которое оно, без сомнения, переросло. Чёткая формулировка скажет нам, что Постфашизм есть движение разочаровавшихся, объединённое (если здесь вообще применимо это слово) платформой антиспектакля и индивидуализма. Подобно тому, как оригинальный фашизм был движением ветеранов войны мировой, постфашизм включает в себя ветеранов войны информационной. Понимаемой как можно шире — ведь, фактически, уже с середины нулевых годов вся российская «политика», а особенно политика внесистемная, имела своё наиболее полное выражение лишь в информационном поле. Более того, даже две войны начала десятилетия — мы говорим об украинской и сирийской, имеют своё выражение именно в интернете. А реальные жертвы, разрушенные города и исковерканные судьбы здесь лишь побочный эффект информационной (конечно, не только цифровой) реальности. По словам одного из либеральных властителей дум, война заканчивается, когда вы выключаете телевизор. С осознания этого факта интеллигентом, активистом или боевиком и начинается движение к постфашизму.
ЯВЛЕНИЕ ПОСТФАШИЗМА
От редакции:
Сама необходимость этого текста вызвала некоторые споры среди нас. Однако, видимо, настало время, когда Дельфин всё же должен заговорить. Хотя бы чтобы оправдать всё то время, которое мы провели, изучая смешные картинки. И понять - нам всем - для чего это всё было нужно.
ЯВЛЕНИЕ ПОСТФАШИЗМА.
От автора.
Их можно встретить в самых дешёвых городских пивных. На городских площадях, провожающих странным взглядом патриотические — или оппозиционные шествия. На немноголюдных лекциях о забытых писателях в мелких книжных магазинах. Отпускающих крепкие слова по поводу властей страны — и не жалеющих ещё более грубых выражений в адрес оппозиции. Бывших под следствием. Воевавших на фронтах или дравшихся с полицией во время массовых беспорядках. Напивающихся вдрызг 3-го октября и просящих поставить «на приходе» советские песни. Им больше двадцати, но меньше сорока. Они ненавидят и ждут. И их куда больше, чем думают они сами. Кто они? После некоторых размышлений мы всё же решили озвучить то, что должно было быть озвучено.
*
Сквозь многоголосицу митингов непарнокопытного скота, заполняющих улицы столиц — и заздравственно-единый глас телевизионных властителей сердец пробивается нестерпимый звон. Он резонирует средь тех, кто до сих пор находится в непонимании — где он, и что сотворил такого, за что был отправлен сюда. Пока звон тих — но вскоре будет услышан даже теми, кто предусмотрительно залепил уши воском. Имя ему — глас Постфашизма.
Так — ну или примерно так, начался бы наш текст, если бы мы планировали поставить на пыльную полку ещё один «манифест», заявление или иную декларацию некой общности, судьба которой — раствориться в безвременьи - известна задолго до рождения её основателей. К счастью, от подобного рода зуда в пальцах мы свободны. Наша цель — лишь дать описание явлению, несомненно, существующему. Не строя иллюзий, но и не впадая в уничижение, относительно его места в истории — которая, впрочем, давно уже свободна от того чтобы быть «единой», и тем определять значительность или не значительность своих составляющих. Мы не даём моральных оценок, не задаём «объединению» никаких целей или задач — но лишь даём выражение — и, надеемся, тем самым — новую реальность, тому, что, без сомнения, существует.
Начало.
Необходимо сразу уточнить, что описываемое нами явление очень сложно уложить в какое бы то ни было, пусть даже самое громоздкое определение. Здесь мы намечаем контуры того, что зачастую даже не осознало ещё свою общность и даже может ошибочно приписывать себя к тому или иному политическому направлению — которое оно, без сомнения, переросло. Чёткая формулировка скажет нам, что Постфашизм есть движение разочаровавшихся, объединённое (если здесь вообще применимо это слово) платформой антиспектакля и индивидуализма. Подобно тому, как оригинальный фашизм был движением ветеранов войны мировой, постфашизм включает в себя ветеранов войны информационной. Понимаемой как можно шире — ведь, фактически, уже с середины нулевых годов вся российская «политика», а особенно политика внесистемная, имела своё наиболее полное выражение лишь в информационном поле. Более того, даже две войны начала десятилетия — мы говорим об украинской и сирийской, имеют своё выражение именно в интернете. А реальные жертвы, разрушенные города и исковерканные судьбы здесь лишь побочный эффект информационной (конечно, не только цифровой) реальности. По словам одного из либеральных властителей дум, война заканчивается, когда вы выключаете телевизор. С осознания этого факта интеллигентом, активистом или боевиком и начинается движение к постфашизму.
Генезис.
«Борьба» началась не вчера. Существующий протест, будь он либеральным или патриотическим (отметим условность и абсурдность этих привычных нам означающих) всегда отталкивается от точки рождения Новой России, сбросившей власть КПСС. Именно установленный после этого порядок стал объектом для ненависти и отрицания. Коммунист, фашист, демократ или националист малых народов всегда борется именно против этой точки, установившей одновременно и немыслимый порядок — и возможность отрицания этого порядка. Заострим внимание — любой настоящий протест в России — это борьба против пришедшего миропорядка. Его главный идеолог, без сомнения, не какой-либо партийный пропагандист, а Егор Летов, чеканно зафиксировавший невозможность существования в «пластмассовом мире».
Несмотря на то, что, как мы укажем в дальнейшем, нигилизм есть одна из основополагающих черт постфашизма, его корни далеки от нигилистических. Отправная точка Русского Сопротивления — явления, безусловно, достойного отдельных исследований — которое потом и породит Постфашизм как своё диалектическое преодоление, это 1993-й год. Парадоксально, но забытый массовым сознанием расстрел народных масс и парламента, за всю историю новейшей России был единственным моментом, когда за «Сопротивлением» была признана субъектность. Поэтому, не вдаваясь в нюансы, укажем, что любое истинное Сопротивление, вне зависимости от его идей, всегда наследует именно духу 1993-го года. То есть тотальной ненависти и протеста против Системы вообще, и Спектакля как такового — не зря основная ненависть восставших была направлена именно на телевидение. Обнаружившееся в тот момент «красно-коричневое» единство с одной стороны легитимизировало национализм как явление «политического» (в отношение России мы не употребляем это слово без кавычек) поля, с другой в дальнейшем будет много раз осмеяно, выкинуто на помойку, и вновь оттуда возвращено. Главный рупор Сопротивления 90-х — безусловно, Национал-Большевистская Партия, попытавшаяся создать образ врага — суть которого не в бедственном положении населения, но в создании мира, в котором невозможно жить — и воздуха, которым невозможно дышать.
Мы не ставим своей задачей проследить всю дальнейшую историю перетрубаций внутри Русского Сопротивления, однако отметим основное. Во первых, будет неверно говорить о преемственности различных структур или групп последующего времени с политическими движениями 90-х. Несмотря на кажущееся единство взглядов, полная атомизация общества обусловила отсутствие значимых объединений между «несогласными». Поэтому термин «Сопротивление» мы используем для обозначения любых структур, следующих описанному нами «Духу-93» вне зависимости от их истоков.
Во вторых, судьбу всего этого конгломерата определили следующие процессы: с одной стороны, это перенятие риторики оппозиционного патриотизма действующей властью с приходом Путина — с другой, расхождение между актуально-существующим протестом и повесткой Сопротивления. Наличная «политическая борьба» превратилась в сражение между Системой и «либералами» - то есть в битву между двумя головами спектакля. Действия участников Сопротивления же стали объективно несвоевременны. Убийства приносили лишь тюремные сроки и выглядели абсурдом, на митинги приходило меньше и меньше людей — а сами образы внеисторической Родины и всего, с нею связанного, всё больше перекликались с официальной пропагандой — то есть теряли свой антисистемный смысл. Лидеры же что коммунистических, что националистических сил — уже давно оставивших попытки союза на почве ненависти к Новому Порядку, занимались чем угодно, но не борьбой за власть. Дело было даже не в том, что на активистах делались деньги. Просто эти деньги были оскорбительно-маленькими.
Рубежом стал 2014-й год и война на Донбассе. Первые вести из Новороссии и Крыма, внушали оптимизм — казалось, создаётся именно территория Сопротивления, в которой наследники России-93 будут востребованы. Однако уже через несколько месяцев стало ясно, что этого не случится — более того, существование Новороссии именно как анклава, стоящего против Нового Порядка, находится в противоречии с определяемыми Кремлём геополитическими интересами России. Вал последующих убийств несогласных командиров стал лишь последним гвоздем в гроб и так уже похороненных надежд. К этому моменту Сопротивление старой школы было абсолютно невостребовано в силу полного перехвата его повестки действующей властью. Стало ясно, что Россиия более не равна Сопротивлению. Возможность некой «Третьей Силы» между Путиным и условными либералами была полностью уничтожена. Возник рубикон — перед активистом любого формата в полную голову стал выбор: либо занять одну из сторон в игрушечном противостоянии, либо выйти из игры. И, парадоксально, именно вынужденный отказ от противостояния актуализировал возрождение духа-93. То есть радикального протеста против Нового — а вернее уже просто-миропорядка.
Второй Фронт.
Схожие процессы происходили и на противоположном — либеральном фронте, а также в среде «околополитики» - то есть лиц, активно интересующихся историей и теорией противостояния, но не участвующих в том, что в России именовалось «политикой» и «активизмом». Объединяющая эмоция здесь — разочарование. За нулевые годы в стране умудрились попробовать всё — включая национализм по европейскому образцу. Но всё скатывалось в той или иной степени бесмысленные междусобойчики, к Политике в изначальном смысле отношения не имеющие. Одновременно с этим происходящие уже в Европе процессы ставили под сомнение саму верность пути к «цивилизации». В околополитической среде меж тем всё больше доминировало равнодушие и обречённость. На фоне событий 2012-го года, несколько взбаламутивших российское общество, в определённых кругах наметилась смычка между «патриотической» и «либеральной» частью несогласных. Первые отказывались от идеи о необходимости немедленно бить несогласных государственной палкой. Вторые признавали, что Россия, собственно, уже Европа — но легче от этого никому не стало. Для всех, кто впоследствии попал в тигель постфашизма был верен следующий тезис: сопротивление более невозможно — однако жизнь без сопротивления невозможна также.
Философские корни.
Отметим, что выбор радикального отказа от деятельности мог состояться и раньше. Своеобразных рубежей хватало — и Донбасская катастрофа есть лишь последний из них. Тем не менее, одной политической ситуации недостаточно для определения типа постфашиста. Причины совершенного выбора лежат неизмеримо глубже ощущения обмана или фальшивости протеста. Философские корни постфашизма можно охарактеризовать как Тоску по большому нарративe, сопряженному с адекватным пониманием невозможности более подобных явлений. Используя слова Секацкого, можно сказать — постфашист отлично понимает что вопрос «В чём смысл жизни?» есть тотальная невозможность в философии — и, более того, глупость. Равно как и мечта о строе, вожде и тотальности есть лишь проявление ресентимента. Постфашист первый — и наиболее рьяно - предпримет деконструкцию того или иного значительного исторического явления. Но при этом он не считает необходимым самому отказываться от приверженности таковым. Это любовь к империи, сопряжённая с пониманием невозможности империи. Восхищение диктатором, несмотря на осознаваемую низость, ничтожность и ошибочность диктатора исторического. Это — выбор, осуществляемый чистой
волей на основании лишь её самой. Тем большая устремлённость к Абсолюту, чем более Абсолют опровергается. Экзистенциальный протест в своей высшей степени. Здесь — начало почти алхимического процесса, созидающего постфашиста.
Стиль созидающий.
В определённый момент человек оказывается голым перед лицом реальности, в которой, без сомнения, победил враг. Перед ним стоит вопрос — подчиниться лжи реальности, предлагающей удобные схемы для объяснения происходящего — или взять скальпель и приняться за препарирование собственных убеждений. В последнем случае он уже не имеет интеллектуального права цепляться за «патриотизм», «родину», «антилиберализм» - или что либо ещё. Равно как и попавший в тигель экс-либерал лишается права на аппеляцию к «правам человека» или "гуманизму". Становится актуальным поиск нового стиля, новой идеи которая бы позволила отстоять своё право на существование.
Фашизм здесь подворачивается практически случайно. Напомним, что впервые он был легитимизирован именно в начале девяностых — на той же основе, на которой будет реанимирован в будущем - своей резкой антогонистичности существующему порядку. Пришедшее в Россию однозначно трактовалось как зло. Противостоящие ему по той же логике клялись в верности тому, что этот миропорядок отрицал более всего. Не будет нонсенсом утверждение, что современный мир основан в Нюрнберге — при осуждении нацизма. Вне зависимости от моральной обоснованности такого решения, важно понять, что вместе с ним был осуждён и большой нарратив с тотальностью как таковые. Это не было высказано вслух по причине присутствия на мировой арене тогда ещё вполне здорового гиганта СССР. Однако с его падением протоколы были немедленно вытащены из под сукна, после чего выяснилось, что ровно те же «преступления против человечества», которые были совершены Гитлером, совершал и СССР.
Выбор между нацизмом и фашизмом совершается в пользу последнего потому, что он более приспособлен к современным условиям. Национал-социализм требует расового или национального движения, склонен к тотальности актуальной. Фашизм (во всех своих проявлениях от фалангизма Испании до легионеров Кодряну) более гибок и может (и был во времена «свинцовых 70-х» Италии) быть адаптирован для индивидуального использования. Чёрное знамя в первую очередь поднимается как протест против современности, как нонкомформистская поза. И лишь потом осознаётся как идеальное орудие по совокупности своих составляющих. Ставка на скорость, безразличие к победе, наплевательское отношение к окружающим, апелляция к высшим ценностям без конкретизации — всё это оказывается как нельзя лучше подходящим именно к существующей ситуации. Антифашистская риторика властей России при этом помогает экс-патриоту отмежеваться от них, заявляю свою самость — что, как мы помним, и было изначальной целью мероприятия.
Символический акт окончательного становления постфашиста — то, что может быть истолковано как измена: Родине или убеждениям. Важный элемент — демонстративный отказ от корней. Русский, поднимающий чёрное знамя, в любом случае будет восприниматься массой как предатель отцов, воевавших против фашизма. В новейшей истории это неоднократно осуществлялось теми, кто сам примерял на себя шкуру тех, кого впоследствии назвали «национал-предателями» - то есть декларировал себя как коллаборациониста, с неизбежным в таком случае сползанием в русофобию худшего пошиба.
Аналогичный процесс происходит и с экс-либералом, вынужденного отказываться от основополагающих для него ценностей гуманизма.
Здесь проходит красная черта, отделяющего постфашиста от прочих. Будучи осознанным агентом структурализма и постмодерна, он — и он один — видит возможность восхищаться Дуче и «дедами» одновременно, в рамках создания сакральных фетишей и из тех, и из других. Принятие правил игры новой философии даёт ему разрешение на то, что недоступно другим — то есть сохранять верность Родине (как она видится ему самому), при этом оперируя с совершенно другими структурами символов, выбираемых абсолютно волюнтаристски. Вместе с постфашизмом, вспоминая ироническое визионерство Глухова, шагают «боги всех империй». Поэтому он может взять в свои союзники одновременно и Маресьева и Скорценни — не страдая при этом ни от каких противоречий.
В качестве внешнего оформления тут выбирается синкретический ретрофутуризм, в котором портреты вождей сочетаются с новейшей техникой, а ироническое осмысление актуальной действительности через «мемы» с приверженностью мистическим или религиозным практикам. Движение ради движения постфашизма сопряжено с аппеляцией к великим нарративам прошлого, которые, как мы уже писали, собственным волением очищаются от уязвимости к любой критике.
Нож за спиной.
Индивид, осознавший себя постфашистом, меж тем, оказывается в центре полного вакуума. Реальность захвачена врагом. Человек и большие нарративы опровергнуты историей. Отсюда следует полный антропологический и политический нигилизм. Постфашист осуществляет отступление — и возврат — к метафизике, которая постулируется уже сама по себе.
Но здесь на него наваливается другой враг — быт (ещё в нулевых зафиксированный Лимоновым термином «адат»). Отказ от участия в политической деятельности вынуждает обратить свой взор на что-то другое — просто по причине появившегося свободного времени. Однако карьера, «саморазвитие», семья — всё это вызывает необходимость взаимодействия с вражеской Системой. Постфашист здесь оказывается более чем русским — несмотря на всё своё отрицание. Ведь фактически его позиция — это позиция монаха в миру, типично русский образ с генеалогией, ведущейся от Достоевского и Соловьёва.
Выключаясь из структур активизма постафашист автоматически включается в структуры современного быта. Где осознаёт, что Сопротивление никуда не девалось — но перешло лишь в новые формы. Теперь его цель становится куда сложнее, чем мнимое противостояние государству. Цель — жить в мире, но быть свободным от него, причём не на словах, но на деле. Напомним, что это происходит в условиях, когда миропорядок отрицается целиком — вместе с существующими для нонкомформистов лакунами, услужливо предоставленными гуманным государством. Цель постфашиста — постоянно поддерживать в себе огонь ненависти и веры, при необходимости распространяя его. Нужно, однако, отметить, что первая никогда не переходит на обывателя, оставаясь направленной на абстрактную систему — либо же конкретные её проявления, будь то наука или мода. Находясь в действительно затруднительных условиях относительно выбора объекта атаки, постфашизм никогда не опустится до банального «пиплхейта», который будет здесь грехом против декларируемой адекватности.
Итого, постфашист с необходимостью участвует в происходящих в обществе процессах. Но на всём этом мелководье он продолжает держать за спиной нож больших нарративов. Можно сказать, что цель его — всегда дать утвердительный ответ на вопрос «Если сейчас на землю сойдёт достойный Вождь и объявит войну миру, бросишь ли ты немедленно всё, и последуешь ли за ним?». Весь трагизм ситуации в том, что постфашист твёрдо знает — такой вождь не придёт никогда на всём протяжении земной истории. Задача трансформируясь из знаменитого традиционалистского императива «Стоять на проигранных позиция», становится «Покинуть позиции, смешаться с миром — но всегда крепко держать за спиной нож». В этом и заключается его борьба.
Курс — подполье.
Учитывая вышесказанное, естественно стремление постфашизма к самоизоляции. Антропологический нигилизм, распространяемый также и на себя не даёт поводов до оптимизма. В конечном счёте, если сгнило всё, то будет слишком самонадеянно полагать чистоту носителя идеи. Преуспевание во враждебном мире напрямую противопоставляется верности идеалам. Более того, наиболее презираемы для постфашизма именно те, кто декларирует обогащение при помощи политической — или идеологической деятельности. Преобладают идеи дауншифтинга — но, в основном, не сельского, а урбанистического толка. Распространена апология асоциального образа жизни, употребления алкоголя и психотропов как возможности справиться с депрессивным реализмом. Здесь можно во многом отметить преемственность с концепциями «национал-тутовизма» ныне прочно сидящего Марцинкевича. Во всяком случае, паразитизм на разлагающемся обществе отнюдь не считается чем-то позорным. Одновременно с этим декларируется презрение к интеллектуалам и интеллигенции (за исключением придерживающихся сходных взглядов) — приближение к городскому дну вынуждает даже наиболее изнеженных из числа избравших этот путь, познавать азы общения с маргиналами и отщепенцами. Для постфашиста парадоксально ближе работяга-таджик, чем профессор националистического толка, публикующий аналитические заметки в элитном журнале. Тот же "уход" касается, во многом, и половых отношений - сфера которых становится наполнена чем угодно, но не типичным для времени лёгким бюргерством.
Одна из важнейших родовых черт постфашизма — которую, одновременно, можно поставить ему во грех, это ироничное отношение ко всему. Здесь можно отметить родство с заокеанскими движениями новых правых, символом которых невольно и не так давно стал лягушонок Пепе. У отечественного варианта, однако, всё пошло дальше. Осмеяние действительности и политактивизма служит одновременно атакой на них и полным размежеванием с прошлым. Ироническое отношение к себе — следствие уже указанного антропологического пессимизма. Шутки над собственными идеями и идеалами — элементы структуралистского анализа. В отношение последних постфашист всегда готов посмеяться, переделать и извратить первым — тем самым демонстрируя, что указанные идеи стоят выше любой критики, ибо «Бог поругаем не бывает». Понятны ли такие демонстрации внешним — и сколько в них надчеловеческого, а сколько банальной психологической защиты, сказать вряд ли смогут даже авторы очередной шутки на тему Абсолюта. Впрочем, внешние постфашизму интересны слабо.
Прозелитизм явления сходит на нет по мере полного отказа от политактивизма — если нет акций, то не нужны и люди. С учётом даже отсутствия общего самоназвания, включение внешних в сферу влияния идеологии происходит не за счёт декларируемой преданности — но по мере подспудного изменения оценки индивидом окружающей реальности — и его места в ней. Поскольку постфашизм претендует на звание наиболее реалистичной современной идеологии, оперирующей большими нарративами, то отказ кого-либо включаться в его поле интерпретируется как слабость — а значит отсутствие необходимости в индивиду.
В своё время о создании патриотических сетей много говорили евразийцы — и даже попытались создать нечто подобное на базе ЕСМ. В таком разрезе сети и горизонтальные связи постфашистов оказываются их теневым дублем. На сегодняшний день кружки и общества такого толка ближе всего к полузакрытым сектам — или, скорее, тайным обществам. Поскольку позитивная повестка дня отсутствует по определнию, то внутри царит догмат индивидуализма. Цели структур постфашизма — если они вообще существуют — лишь облегчение коммуникации среди сходных по духу индивидов и обеспечение возможности для деятельности, актуальной моменту. Здесь — максимальная свобода от деклараций, манифестов или определений целей борьбы (которая, как мы уже говорили, известна изначально и донельзя банальна — сохранение себя). Конечным вектором движения, зачастую становится апокалиптика — лишь конец
света может гарантировать если не победу, то хотя бы поражение врага. Лозунг «Даёшь конец света!» в той или иной мере притягателен для любой постфашистской группы.
Поход на Четвёртый Рим?
Окружающий мир, осознаваемый как спектакль, накладывает печать на отношение к окружающему. Отметим, что для постфашизма становятся неважными отличия между большими нарративами — фактически, он готов принять в себя и экс-сталиниста, и герметика образца серебряного века, коль скоро они соответствуют выше приведенному образу мышления. Здесь стоит декларировать с некоторой ностальгической грустью, что тем самым проблема «русских» неизбежно становится лишь частью прошлой эпохи. Сам по себе постфашист может считать себя русским, заключая в себе мечты об империи и мировой русской софийной идеее — в рамках личной версии большого нарратива. Однако при этом проблемы «русского народа» как того, что существует в «политическом» пространстве его в любом случае уже не интересуют. Отказываясь от актуальной повестки, он одновременно лишает себя права на обоснованный выбор стороны. В конце концов, и Москва, и Киев захвачены врагами — и предпочтение одних или других, конечно, вполне возможно, но лишь как собственный волюнтаристский выбор, основанный лишь на симпатиях и антипатиях. Постфашист может воевать или участвовать в митингах за ту или иную идею — но никогда во имя её.
Постфашизм претендует на переворачивание страниц сразу нескольких экс-политических движений, подводя им итог. Это оппозиционный патриотизм, русский традиционализм, а также национал-большевизм и мистическое евразийство. То, что остаётся от этих движений после исхода постфашистов, по мысли последних, есть лишь симулякр — максимум возможностей которого — это выдергивание отдельных индивидов из спячки. Такой подход неизбежно — рано или поздно, поставит постфашистов в действенную оппозицию господствующему государственному патриотизму, и то, что этого ещё не произошло можно объяснить лишь интеллектуальной неповоротливостью идеологической машины правящих элит.
Несмотря на кажущуюся упадническую суть движения, за ней проглядывается как раз возможность отрицания всеобъемлющего нигилизма. Отметим ещё раз, что постфашизм отличается редкой для сегодняшнего дня адекватностью в оценке ситуации. Кроме того, несмотря на отказ от серьёзного обсуждения русского вопроса, он даёт возможность воспринять всё богатое культурно-философское — включая актуальные социокультурные вопросы — наследие России вне давящего груза «государственной целесообразности». Если же называние вещей своими именами вызывает необходимость дауншифтинга, то тем печальней будет звучать приговор реальности.
На сегодняшний день перспективы постфашизма под вопросом. Напомним, что мы лишь впервые описываем явление, которое доселе даже не осознавало само себя. В нём, безусловно, много тонких мест и проблем. Так, опасение вызывает возможность саморазложения пока ещё слишком молодого движения. Отсутствие целей для него с одной стороны благо — но с другой может как раз облегчить то соскальзывание в быт, которое так страшит. Впрочем, ранее мы уже приводили аналогию становления постфашизма с алхимическим процессом. Если это так, то стоит надеяться на то, что Делание весьма далеко от завершения. И ножи, сжимаемые за спиной, ещё найдут свою цель.
