Как утверждают источники «Радио Свобода», рост числа обращений россиян с просьбой предоставить им убежище начался после 2013 года, когда в РФ был принят закон о запрете пропаганды гомосексуализма.
В январе стало известно, что Белый дом намерен провести иммиграционную реформу. Она позволит 1,8 миллиона человек, которые прибыли в США еще детьми, получить гражданство.
В январе стало известно, что Белый дом намерен провести иммиграционную реформу. Она позволит 1,8 миллиона человек, которые прибыли в США еще детьми, получить гражданство.
Как сбежать от российской гомофобии и начать жизнь с чистого листа? "СПИД.ЦЕНТР" продолжает серию текстов Сергея Верескова об ЛГБТ-беженцах. Двое мужчин рассказывают о жизни в Канаде.
Джастин Романов (22 года)
Со мной случилось практически всё плохое, что могло случиться с геем в России.
Я родился в Ульяновске, в 14 лет понял, что меня привлекают не девушки, а парни. Тогда все и началось: бесконечные скандалы с родителями, семейные советы с участием родственников, визиты к психиатру и священнику, к которым меня отводили едва ли не силой – это давление продолжалось изо дня в день. Дальше – хуже: о моей ориентации узнали в школе. В результате я даже не мог заниматься физкультурой, потому что одноклассники постоянно угрожали мне, издевались, били – все по полной программе.
В итоге, мне разрешили не ходить на часть занятий. В школе творилось безумие: когда я шел по коридору, ученики могли собираться группами, и бросать в меня монеты, кричать что-то, обзывать. От отчаяния (и глупости, судя по всему) я написал письмо Дмитрию Медведеву, который еще был президентом: я подумал, вдруг он мне поможет? Но в результате меня вызвали в местный отдел полиции, и сказали, "чтобы такого больше никогда не было", а моим родителям заявили, что я жертва какого-нибудь педофила. На улицах мне также было небезопасно находиться: моя манера одеваться и длинные волосы привлекали внимание людей, и повторялись все те же оскорбления, что и в школе.
Уже тогда я стал интересоваться ЛГБТ-активизмом, на этой почве у меня появились знакомые в Москве – в 16 лет я собрал вещи и переехал в столицу. Это был 2012 год, тогда как раз поднялась волна уличных протестов после переизбрания Владимира Путина: конечно, я ходил на митинги, и держал в руках радужный флаг. После одного такого похода меня с друзьями избили гопники, а полиция фактически ничего не стала делать: "А чего же вы хотели? Вы же геи!"
В Москве, кстати, я продолжил ходить в школу. Удивительно, но в отличие от Ульяновска, где ко мне плохо относились одноклассники, здесь источником унижений стали преподаватели. Они могли выгонять меня из класса, не пускать на занятия, занижать оценки. Одну учительницу даже уволили за такое поведение после моих жалоб в Департамент образования. Впрочем, общий фон учебы в школе это никак не изменило.
На отъезд из России я решился чуть позже, после принятия закона о запрете "пропаганды нетрадиционных сексуальных отношений": как только он был утвержден, положение резко ухудшилось – ЛГБТ-людей стали выгонять со съемных квартир. В какой-то момент, когда на моего друга вновь напали на улице, я понял, что мне здесь больше нельзя оставаться: с помощью друзей я подал заявку на студенческую визу в Канаду, а, оказавшись на месте, обратился к властям с просьбой о предоставлении убежища.
Джастин Романов (22 года)
Со мной случилось практически всё плохое, что могло случиться с геем в России.
Я родился в Ульяновске, в 14 лет понял, что меня привлекают не девушки, а парни. Тогда все и началось: бесконечные скандалы с родителями, семейные советы с участием родственников, визиты к психиатру и священнику, к которым меня отводили едва ли не силой – это давление продолжалось изо дня в день. Дальше – хуже: о моей ориентации узнали в школе. В результате я даже не мог заниматься физкультурой, потому что одноклассники постоянно угрожали мне, издевались, били – все по полной программе.
В итоге, мне разрешили не ходить на часть занятий. В школе творилось безумие: когда я шел по коридору, ученики могли собираться группами, и бросать в меня монеты, кричать что-то, обзывать. От отчаяния (и глупости, судя по всему) я написал письмо Дмитрию Медведеву, который еще был президентом: я подумал, вдруг он мне поможет? Но в результате меня вызвали в местный отдел полиции, и сказали, "чтобы такого больше никогда не было", а моим родителям заявили, что я жертва какого-нибудь педофила. На улицах мне также было небезопасно находиться: моя манера одеваться и длинные волосы привлекали внимание людей, и повторялись все те же оскорбления, что и в школе.
Уже тогда я стал интересоваться ЛГБТ-активизмом, на этой почве у меня появились знакомые в Москве – в 16 лет я собрал вещи и переехал в столицу. Это был 2012 год, тогда как раз поднялась волна уличных протестов после переизбрания Владимира Путина: конечно, я ходил на митинги, и держал в руках радужный флаг. После одного такого похода меня с друзьями избили гопники, а полиция фактически ничего не стала делать: "А чего же вы хотели? Вы же геи!"
В Москве, кстати, я продолжил ходить в школу. Удивительно, но в отличие от Ульяновска, где ко мне плохо относились одноклассники, здесь источником унижений стали преподаватели. Они могли выгонять меня из класса, не пускать на занятия, занижать оценки. Одну учительницу даже уволили за такое поведение после моих жалоб в Департамент образования. Впрочем, общий фон учебы в школе это никак не изменило.
На отъезд из России я решился чуть позже, после принятия закона о запрете "пропаганды нетрадиционных сексуальных отношений": как только он был утвержден, положение резко ухудшилось – ЛГБТ-людей стали выгонять со съемных квартир. В какой-то момент, когда на моего друга вновь напали на улице, я понял, что мне здесь больше нельзя оставаться: с помощью друзей я подал заявку на студенческую визу в Канаду, а, оказавшись на месте, обратился к властям с просьбой о предоставлении убежища.
В среднем, люди в схожей ситуации ожидают решения в течение полугода или чуть дольше: очень важно, что в отличие от других стран здесь ты не обязан находиться все это время в миграционном лагере – ты свободен жить в любом месте региона, где проходят слушания по твоему делу. Помимо этого, тебе выделяют пособие (уже после предоставления статуса беженца), оформляют медицинскую страховку, дают адвоката, психолога и возможность бесплатно ходить на занятия по английскому языку в школу. После получения статуса беженца можно претендовать на получение полноценного бесплатного образования в Канаде – я вот сейчас учусь на первом курсе, и надеюсь в будущем стать адвокатом.
Кстати, слушание по моему делу длилось всего 40 минут, было принято решение в мою пользу: у меня было много доказательств того, что мне нельзя возвращаться в Россию. Но Канада предоставляет убежище не только активистам – сейчас стараются помочь всем, кто находится в опасности из-за своей ориентации и испытывает постоянное давление в повседневной жизни.
Что касается гомофобии в самой Канаде, то лично я с ней не встречался. Конечно, есть отдельные идиоты или фанатики, которые могут вдруг призвать "сжигать геев", но это просто отморозки и маргиналы, которых никто не слушает. И это здорово: я рад, что приехал сюда – возвращаться в Россию я совсем не хочу. Тем более, с мамой мы наладили отношения, и она даже стала мной гордиться тем, что я так упорно отстаивал свои права, и никогда не сдаюсь.
Но когда я смотрю на канадцев, мне становится ужасно грустно и обидно, что мне, в отличие от них, нужно все начинать с нуля, тогда как у них уже есть и любящие родители, и свой дом, и материальная основа. А я – просто выходец из непонятной страны третьего мира. Но здесь масса возможностей и перспектив.
Главное – я могу жить нормальной жизнью, чего я всегда хотел: гулять со своим парнем, с которым мы вместе уже 2,5 года, держась за руки, ходить на семейный ужин с его родителями, смеяться с ними, планировать покупку дома и надеяться в будущем завести детей. Не так уж и много по меркам обычного человека, но именно этого я и был лишен в России.
Даниил Коневский-Гинзбург (26 лет)
Я не могу сказать, что когда-то мечтал жить именно в Канаде. В отличие от многих беженцев, которые реально хотели попасть в эту страну, я здесь оказался скорее в результате стечения обстоятельств.
Я родился в небольшом российском городе. Всегда хорошо учился, обожал химию, участвовал в десятках российских и международных олимпиадах. Благодаря олимпиалам начал выезжать за границу: в других странах я получал и знания, и практику.
К моменту принятия гомофобного закона "о гей-пропаганде" я уже работал в США: там я успел выйти замуж – за русского парня. Кстати говоря – все было бы хорошо, если бы я вдруг не заболел, да так, что на время полностью лишился возможности работать и учиться. Без этого мне нельзя было продолжать оставаться в США. Возвращаться в Россию у меня тоже не было никакого желания. Тогда я открыл перед собой карту мира, и стал думать, что мне теперь делать – в сущности, единственным выходом было получение статуса беженца в какой-нибудь стране. Реальные перспективы в этом смысле я видел только в Канаде.
Кстати, слушание по моему делу длилось всего 40 минут, было принято решение в мою пользу: у меня было много доказательств того, что мне нельзя возвращаться в Россию. Но Канада предоставляет убежище не только активистам – сейчас стараются помочь всем, кто находится в опасности из-за своей ориентации и испытывает постоянное давление в повседневной жизни.
Что касается гомофобии в самой Канаде, то лично я с ней не встречался. Конечно, есть отдельные идиоты или фанатики, которые могут вдруг призвать "сжигать геев", но это просто отморозки и маргиналы, которых никто не слушает. И это здорово: я рад, что приехал сюда – возвращаться в Россию я совсем не хочу. Тем более, с мамой мы наладили отношения, и она даже стала мной гордиться тем, что я так упорно отстаивал свои права, и никогда не сдаюсь.
Но когда я смотрю на канадцев, мне становится ужасно грустно и обидно, что мне, в отличие от них, нужно все начинать с нуля, тогда как у них уже есть и любящие родители, и свой дом, и материальная основа. А я – просто выходец из непонятной страны третьего мира. Но здесь масса возможностей и перспектив.
Главное – я могу жить нормальной жизнью, чего я всегда хотел: гулять со своим парнем, с которым мы вместе уже 2,5 года, держась за руки, ходить на семейный ужин с его родителями, смеяться с ними, планировать покупку дома и надеяться в будущем завести детей. Не так уж и много по меркам обычного человека, но именно этого я и был лишен в России.
Даниил Коневский-Гинзбург (26 лет)
Я не могу сказать, что когда-то мечтал жить именно в Канаде. В отличие от многих беженцев, которые реально хотели попасть в эту страну, я здесь оказался скорее в результате стечения обстоятельств.
Я родился в небольшом российском городе. Всегда хорошо учился, обожал химию, участвовал в десятках российских и международных олимпиадах. Благодаря олимпиалам начал выезжать за границу: в других странах я получал и знания, и практику.
К моменту принятия гомофобного закона "о гей-пропаганде" я уже работал в США: там я успел выйти замуж – за русского парня. Кстати говоря – все было бы хорошо, если бы я вдруг не заболел, да так, что на время полностью лишился возможности работать и учиться. Без этого мне нельзя было продолжать оставаться в США. Возвращаться в Россию у меня тоже не было никакого желания. Тогда я открыл перед собой карту мира, и стал думать, что мне теперь делать – в сущности, единственным выходом было получение статуса беженца в какой-нибудь стране. Реальные перспективы в этом смысле я видел только в Канаде.
Когда я приехал в Канаду, то сразу стал собирать документы, необходимые для получения статуса беженца: после первого интервью с этим помогают адвокаты, бесплатно предоставляемые государством. В идеале, на сбор первичных бумаг отводится примерно месяц, после чего еще около 60 дней ты ждешь слушания и собираешь документы для подтверждения своей истории. Решение обычно говорят сразу же после слушания, а потом приходит официальное уведомление от властей.
В моем случае все прошло быстро, так как я постоянно напоминал о себе, писал во все мыслимые инстанции – здесь очень пригодилось знание языка и местных законов. Но далеко не у всех этот процесс проходит так же гладко: я знаю людей, которые ждут решения и по семь лет: их слушанья постоянно переносят по разным причинам – например, какой-нибудь чиновник может заболеть.
Самое плохое, что примерно шесть месяцев ты не можешь легально работать. Да, тебе предоставляют бесплатное медицинское обслуживание и платят пособие, но его не хватает на более или менее нормальную жизнь. Связано все это с тем, что бюрократия тут работает очень медленно. Если же сравнивать процесс подачи документов на убежище в США и Канаде, то здесь все же более человечный подход: несмотря на все существующие недостатки, в Канаде тебе стараются помочь, тогда как в США, фактически, ты оставлен на произвол судьбы со своими проблемами.
Сейчас я уже вполне обустроился на новом месте: я работаю менеджером по своей специальности на предприятии, и руковожу коллективом из 60 человек. Общество в стране толерантное, хотя в небольших городах все не так славно: до сих пор происходят случаи травли ЛГБТ-подростков и даже доведения их до самоубийства. Но если говорить о мегаполисах вроде Торонто, Ванкувера, Монреаля, то все отлично – никто ничего дурного тебе в спину не скажет.
В моем случае все прошло быстро, так как я постоянно напоминал о себе, писал во все мыслимые инстанции – здесь очень пригодилось знание языка и местных законов. Но далеко не у всех этот процесс проходит так же гладко: я знаю людей, которые ждут решения и по семь лет: их слушанья постоянно переносят по разным причинам – например, какой-нибудь чиновник может заболеть.
Самое плохое, что примерно шесть месяцев ты не можешь легально работать. Да, тебе предоставляют бесплатное медицинское обслуживание и платят пособие, но его не хватает на более или менее нормальную жизнь. Связано все это с тем, что бюрократия тут работает очень медленно. Если же сравнивать процесс подачи документов на убежище в США и Канаде, то здесь все же более человечный подход: несмотря на все существующие недостатки, в Канаде тебе стараются помочь, тогда как в США, фактически, ты оставлен на произвол судьбы со своими проблемами.
Сейчас я уже вполне обустроился на новом месте: я работаю менеджером по своей специальности на предприятии, и руковожу коллективом из 60 человек. Общество в стране толерантное, хотя в небольших городах все не так славно: до сих пор происходят случаи травли ЛГБТ-подростков и даже доведения их до самоубийства. Но если говорить о мегаполисах вроде Торонто, Ванкувера, Монреаля, то все отлично – никто ничего дурного тебе в спину не скажет.
Третий и последний репортаж журналиста Сергея Верескова о ЛГБТ-беженцах. На этот раз о тех, кто предпочел не ехать за океан и остановил свой выбор на "старушке Европе".
Константин Голава (27 лет)
Некоторым везучим людям не приходилось ни разу в жизни становиться беженцами, а вот со мной это случилось дважды. Первый раз еще ребенком, когда моя семья в спешке уезжала из Абхазии в 1993 году из-за войны, а второй, когда в 2015 году я бросил все, и уехал из Тольятти в Швецию. На самом деле, в юности я никогда всерьез не задумывался о переезде, но особого выбора под конец моей жизни в России у меня не было.
Я всегда был человеком с активной гражданской позицией, и поэтому еще в школе я участвовал в различных движениях по защите окружающей среды, и в других полезных проектах. Потом я поступил в местный университет на факультет журналистики, но быстро понял, что такая учеба не совсем для меня. К тому времени я уже вовсю сотрудничал с общественными движениями, работал в муниципалитете – был специалистом по работе с молодежью: мы с коллегами занимались тем, что организовывали досуг для ребят.
Как раз в этот момент началась история с законом о пропаганде гомосексуализма: в Самарской области я совместно с организацией по защите прав ЛГБТ-сообщества «Аверс» пытался противостоять этому – мы собирали подписи, устраивали различные акции. Тогда я совершил и свой каминг-аут: мне почему-то казалось, что раз меня многие знают, и даже уважают, этот поступок поможет ЛГБТ-людям в области бороться за свои права. Но я не представлял, насколько высокой окажется цена этого поступка для моего будущего.
Все началось с того, что на меня было совершено нападение в Нижнем Новгороде, куда я приехал на Общероссийский форум НКО. Неизвестные мне люди после одного из мероприятий затолкали меня в машину, и, угрожая пистолетом, стали избивать. Выхватив мой телефон, они принялись звонить моей матери, а после сказали, чтобы я начинал молиться, так как они сейчас меня убьют. Со словами «такую мразь даже убивать стремно», они выбросили меня из автомобиля в неизвестном районе города. Естественно, я обратился в полицию, но в возбуждении дела мне было отказано, так как «отсутствовал состав преступления».
На этом все не закончилось: вскоре после моего каминг-аута меня сократили на работе. Я решил не сдаваться, и отправил жалобу в Трудовую комиссию, которая, конечно, пусть и помучила моих работодателей, но суд я проиграл: все было списано на кризис. Быть сокращенным в госучреждении, да еще и проиграть суд, – после такого сложно куда-то устроиться. Но все стало еще хуже после того, как я и организация «Проект апрель» по поддержке ВИЧ-положительных людей устроили акцию в День памяти людей, умерших от СПИДа. Тогда мы на одной из главных городских площадей раздавали презервативы и рассказывали людям о профилактике ВИЧ. И все бы ничего, но на этой площади находится Вечный огонь, и на следующий день в городских СМИ вышли материалы с весьма своеобразной подачей информации – мол, ужасные геи возложили презервативы к Вечному огню, и осквернили его.
Весь город был в ярости. И не только город: история вышла на федеральный уровень и на федеральное ТВ – случай даже обсуждался в Госдуме. В итоге мне стали поступать угрозы, в социальных сетях вывешивали данные о моем месте жительства и призывали к расправе надо мной. Последовало и само нападение: после пресс-конференции, которую мы устроили по следам начавшейся в обществе травли, на меня набросились четверо неонацистов, которые приковали к моей руке 32-килограммовую гирю и облили какой-то красной жидкостью, вызвавшей ожог конъюнктивы глаз I степени. Несмотря на наличие свидетелей, видео нападения и справки о нанесенном ущербе здоровью, полиция отказалась возбуждать дело с той же формулировкой – «за отсутствием состава преступления».
Все это меня не остановило, и я решил продолжить свою работу – пойти на принцип, скажем так. Дело в том, что попутно я работал в организации «Альтернатива призыву», которую я основал вместе со своими коллегами. Она занималась просвещением призывников: за два года, с 2013 по 2015-ый, около 400 призывников получили нашу поддержку – мы рассказывали, как можно избежать службы в армии на законных основаниях и добиться альтернативной службы. Многим ребятам удавалось помочь, и это, думаю, стало последней каплей в глазах городских властей. Однажды утром ко мне в квартиру ворвались ребята из Центра «Э», после чего я выяснил, что в государственных базах я официально числюсь, как экстремист.
От дальнейшего кромешного ада меня спасло только то, что в короткий срок я смог оформить визу – у меня было два варианта на выбор: Литва и Швеция. Естественно, я выбрал второй, так как по уровню толерантности к ЛГБТ Швеция ушла гораздо дальше Литвы. Сразу скажу, что здесь получить статус беженца очень сложно, и добиться его получается у считанных единиц: если верить статистике, только около 5% людей, которые подали соответствующее прошение и документы, получают желаемый статус. Кроме того, сама процедура также весьма длительная и не самая простая, если сравнивать с той же Канадой.
Константин Голава (27 лет)
Некоторым везучим людям не приходилось ни разу в жизни становиться беженцами, а вот со мной это случилось дважды. Первый раз еще ребенком, когда моя семья в спешке уезжала из Абхазии в 1993 году из-за войны, а второй, когда в 2015 году я бросил все, и уехал из Тольятти в Швецию. На самом деле, в юности я никогда всерьез не задумывался о переезде, но особого выбора под конец моей жизни в России у меня не было.
Я всегда был человеком с активной гражданской позицией, и поэтому еще в школе я участвовал в различных движениях по защите окружающей среды, и в других полезных проектах. Потом я поступил в местный университет на факультет журналистики, но быстро понял, что такая учеба не совсем для меня. К тому времени я уже вовсю сотрудничал с общественными движениями, работал в муниципалитете – был специалистом по работе с молодежью: мы с коллегами занимались тем, что организовывали досуг для ребят.
Как раз в этот момент началась история с законом о пропаганде гомосексуализма: в Самарской области я совместно с организацией по защите прав ЛГБТ-сообщества «Аверс» пытался противостоять этому – мы собирали подписи, устраивали различные акции. Тогда я совершил и свой каминг-аут: мне почему-то казалось, что раз меня многие знают, и даже уважают, этот поступок поможет ЛГБТ-людям в области бороться за свои права. Но я не представлял, насколько высокой окажется цена этого поступка для моего будущего.
Все началось с того, что на меня было совершено нападение в Нижнем Новгороде, куда я приехал на Общероссийский форум НКО. Неизвестные мне люди после одного из мероприятий затолкали меня в машину, и, угрожая пистолетом, стали избивать. Выхватив мой телефон, они принялись звонить моей матери, а после сказали, чтобы я начинал молиться, так как они сейчас меня убьют. Со словами «такую мразь даже убивать стремно», они выбросили меня из автомобиля в неизвестном районе города. Естественно, я обратился в полицию, но в возбуждении дела мне было отказано, так как «отсутствовал состав преступления».
На этом все не закончилось: вскоре после моего каминг-аута меня сократили на работе. Я решил не сдаваться, и отправил жалобу в Трудовую комиссию, которая, конечно, пусть и помучила моих работодателей, но суд я проиграл: все было списано на кризис. Быть сокращенным в госучреждении, да еще и проиграть суд, – после такого сложно куда-то устроиться. Но все стало еще хуже после того, как я и организация «Проект апрель» по поддержке ВИЧ-положительных людей устроили акцию в День памяти людей, умерших от СПИДа. Тогда мы на одной из главных городских площадей раздавали презервативы и рассказывали людям о профилактике ВИЧ. И все бы ничего, но на этой площади находится Вечный огонь, и на следующий день в городских СМИ вышли материалы с весьма своеобразной подачей информации – мол, ужасные геи возложили презервативы к Вечному огню, и осквернили его.
Весь город был в ярости. И не только город: история вышла на федеральный уровень и на федеральное ТВ – случай даже обсуждался в Госдуме. В итоге мне стали поступать угрозы, в социальных сетях вывешивали данные о моем месте жительства и призывали к расправе надо мной. Последовало и само нападение: после пресс-конференции, которую мы устроили по следам начавшейся в обществе травли, на меня набросились четверо неонацистов, которые приковали к моей руке 32-килограммовую гирю и облили какой-то красной жидкостью, вызвавшей ожог конъюнктивы глаз I степени. Несмотря на наличие свидетелей, видео нападения и справки о нанесенном ущербе здоровью, полиция отказалась возбуждать дело с той же формулировкой – «за отсутствием состава преступления».
Все это меня не остановило, и я решил продолжить свою работу – пойти на принцип, скажем так. Дело в том, что попутно я работал в организации «Альтернатива призыву», которую я основал вместе со своими коллегами. Она занималась просвещением призывников: за два года, с 2013 по 2015-ый, около 400 призывников получили нашу поддержку – мы рассказывали, как можно избежать службы в армии на законных основаниях и добиться альтернативной службы. Многим ребятам удавалось помочь, и это, думаю, стало последней каплей в глазах городских властей. Однажды утром ко мне в квартиру ворвались ребята из Центра «Э», после чего я выяснил, что в государственных базах я официально числюсь, как экстремист.
От дальнейшего кромешного ада меня спасло только то, что в короткий срок я смог оформить визу – у меня было два варианта на выбор: Литва и Швеция. Естественно, я выбрал второй, так как по уровню толерантности к ЛГБТ Швеция ушла гораздо дальше Литвы. Сразу скажу, что здесь получить статус беженца очень сложно, и добиться его получается у считанных единиц: если верить статистике, только около 5% людей, которые подали соответствующее прошение и документы, получают желаемый статус. Кроме того, сама процедура также весьма длительная и не самая простая, если сравнивать с той же Канадой.
Как только я приехал в Швецию, я ненадолго остановился пожить у своих друзей, и затем отправился подавать документы. После так называемого «дорожного интервью», на котором ты кратко рассказываешь, как въехал в страну, и что тебя побудило это сделать, меня поселили во временный лагерь (это что-то вроде общежития с двухъярусными кроватями), выдали средства личной гигиены, постельное белье, а также назначили пособие в 1200 крон: когда тебе официально предоставляется статус беженца, цифра увеличивается до 7000 крон. Потом начался мой долгий путь по Швеции: сперва меня перевели в лагерь в Эвле, что в 150 километрах от Стокгольма, а затем еще дальше – в город Кируна.
В конечном итоге, меня направили жить в крохотную деревушку, утопавшую в снегах: там я провел около года в ожидании решения по своему делу, и за это время я едва не сошел с ума. Я очень люблю север, и всегда мечтал пожить среди снегов, но атмосфера лагеря и безлюдной деревни страшно угнетала. Тем более, там ты оказываешься наедине со своими мыслями и неясным будущим, потому что тебе банально нечего делать. Я впал в такую тоску, что когда пришло письмо о предоставлении мне статуса беженца, я даже не смог обрадоваться – я ничего не почувствовал. Только сейчас, спустя время, я могу понять, как мне повезло, и как это здорово, оказаться в Швеции. Удивительно, но гомофобии здесь просто нет – от слова «совсем». В Швеции сказать, что ты гей, равносильно заявлению вроде «с утра я позавтракал хлопьями».
Важно и то, что государство поддерживает беженцев: в течение двух лет тебе выплачивают пособие и параллельно служба занятости помогает найти какую-нибудь нехитрую работу. Я, например, работаю помощником в городской коммуне, и в будущем надеюсь получить образование преподавателя, чтобы работать в сфере педагогики. Будет здорово, когда все это у меня получится.
Саша Дванова (33 года) и Аня Авербах (28 лет)
Далеко не всегда решение уехать из России и обратиться к властям другой страны за убежищем принимается экстренно. Нередко это обдуманный и подготовленный шаг, пойти на который заставляет логика развития процессов в России, где положение ЛГБТКИ-сообщества и других дискриминируемых групп, от матерей-одиночек до мигрантов, постоянно ухудшается. Так случилось с Сашей и Аней, которые в 2016 году покинули страну, почувствовав, что надежды на то, что что-то может измениться к лучшему, окончательно рухнули.
Во Францию подруги уехали с разницей в месяц. Саша чуть раньше, а Аня следом за ней. Это не был переезд «в никуда»: несколько лет подряд они проводили здесь отпуск, и успели подружиться со многими людьми – у своих новых подруг девушки и жили первое время. «Уезжать было совсем не страшно, держал разве что недавно сделанный ремонт в квартире, – смеется Саша, – хотя мне было чуть проще, чем Ане: она, наконец, устроилась на «работу мечты», и долго не могла решить, бросать ее или нет».
«Страшно и правда не было, – говорит Аня, – тем более, меня поддержали мои родственники. Но мне было очень грустно уезжать – из Москвы и из страны. Оказавшись во Франции, я остро ощутила утрату «культурных привилегий»: я всегда мастерски владела словом, а здесь я оказалась практически полностью лишена этого преимущества».
Во Франции Саша и Аня не стали ни к кому обращаться за помощью в оформлении документов, необходимых для обращение за статусом беженца. «У нас был некоторый опыт в этой сфере еще до того, как мы сами пошли по этому пути, – рассказывает Саша, – в конце 2014 года с нами на связь вышла девушка, которая как раз была в процессе получения убежища во Франции. У нее был совсем не ЛГБТ-кейс – дело в том, что она родила ребенка от отца-африканца. Дочка подвергалась такому немыслимому буллингу, начиная прямо с детского сада, что в итоге было решено уехать из страны. Оказавшись во Франции без знания языка, они стали искать кого-то, кто помог бы им перевести часть необходимых для получения статуса беженца документов, а заодно и просто разобраться в некоторых повседневных реалиях. Аня тогда уже неплохо говорила по-французски, а я попутно стала разбираться в тонкостях процедуры и в том, как правильно составлять «историю своих бедствий».
История – документ, занимающий от 2 до 20 и больше, страниц, – ключевой элемент в досье будущего беженца. Как говорит Аня, многим отказывают в убежище именно из-за слишком сухо написанной истории. «Мы все привыкли, что в России ЛГБТКИ-людей могут спокойно оскорблять прямо на улице, выкрикивать что-то в их адрес, унижать, и поэтому зачастую те, кто претендуют на статус беженца, совсем не говорят в своих историях о таких вещах – им кажется это привычной мелочью. Они могут рассказывать о нападениях, о проблемах с полицией, и все это тоже важно, но для французов самым главным показателем притеснений является то, что ЛГБТКИ-человек, фактически, нигде не может быть собой, даже в своем доме, и постоянно подвергается давлению – со стороны прохожих, соседей, родственников. Об этом очень важно писать в истории и говорить на интервью».
При этом того, что принято считать неоспоримыми доказательствами – справок о побоях или заявлений об отказе в возбуждении уголовного дела – может и вовсе не быть, а заявитель все равно имеет шансы получить защиту. Саша добавляет, что OFPRA – Французский офис защиты беженцев и апатридов, который и принимает решения о присвоении статуса беженца, – руководствуется не столько юридическими, сколько французскими академическими традициями, по сути, требуя от просителя предоставить текст с определенной структурой и жесткой логикой и уметь его «защитить» – будто это не прошение об убежище, а диссертация или дипломная работа.
Вынесение решения о предоставлении статуса может занять много времени: в среднем OFPRA стремится укладываться в отведенные законом 9 месяцев, но бывает, что приходится ждать и дольше, и это порядком изматывает просителей. Большим плюсом является то, что сразу после присвоения статуса человек имеет право подать запрос на гражданство, а не ждать для этого несколько лет – главное, подтвердить свою «включенность» в общество: иметь работу, жилье и знать язык. Разобраться во всех тонкостях французского законодательства две подруги теперь помогают и другим ЛГБТКИ-мигрантам – не только из России или стран СНГ, но и из Африки и с Ближнего Востока.
В конечном итоге, меня направили жить в крохотную деревушку, утопавшую в снегах: там я провел около года в ожидании решения по своему делу, и за это время я едва не сошел с ума. Я очень люблю север, и всегда мечтал пожить среди снегов, но атмосфера лагеря и безлюдной деревни страшно угнетала. Тем более, там ты оказываешься наедине со своими мыслями и неясным будущим, потому что тебе банально нечего делать. Я впал в такую тоску, что когда пришло письмо о предоставлении мне статуса беженца, я даже не смог обрадоваться – я ничего не почувствовал. Только сейчас, спустя время, я могу понять, как мне повезло, и как это здорово, оказаться в Швеции. Удивительно, но гомофобии здесь просто нет – от слова «совсем». В Швеции сказать, что ты гей, равносильно заявлению вроде «с утра я позавтракал хлопьями».
Важно и то, что государство поддерживает беженцев: в течение двух лет тебе выплачивают пособие и параллельно служба занятости помогает найти какую-нибудь нехитрую работу. Я, например, работаю помощником в городской коммуне, и в будущем надеюсь получить образование преподавателя, чтобы работать в сфере педагогики. Будет здорово, когда все это у меня получится.
Саша Дванова (33 года) и Аня Авербах (28 лет)
Далеко не всегда решение уехать из России и обратиться к властям другой страны за убежищем принимается экстренно. Нередко это обдуманный и подготовленный шаг, пойти на который заставляет логика развития процессов в России, где положение ЛГБТКИ-сообщества и других дискриминируемых групп, от матерей-одиночек до мигрантов, постоянно ухудшается. Так случилось с Сашей и Аней, которые в 2016 году покинули страну, почувствовав, что надежды на то, что что-то может измениться к лучшему, окончательно рухнули.
Во Францию подруги уехали с разницей в месяц. Саша чуть раньше, а Аня следом за ней. Это не был переезд «в никуда»: несколько лет подряд они проводили здесь отпуск, и успели подружиться со многими людьми – у своих новых подруг девушки и жили первое время. «Уезжать было совсем не страшно, держал разве что недавно сделанный ремонт в квартире, – смеется Саша, – хотя мне было чуть проще, чем Ане: она, наконец, устроилась на «работу мечты», и долго не могла решить, бросать ее или нет».
«Страшно и правда не было, – говорит Аня, – тем более, меня поддержали мои родственники. Но мне было очень грустно уезжать – из Москвы и из страны. Оказавшись во Франции, я остро ощутила утрату «культурных привилегий»: я всегда мастерски владела словом, а здесь я оказалась практически полностью лишена этого преимущества».
Во Франции Саша и Аня не стали ни к кому обращаться за помощью в оформлении документов, необходимых для обращение за статусом беженца. «У нас был некоторый опыт в этой сфере еще до того, как мы сами пошли по этому пути, – рассказывает Саша, – в конце 2014 года с нами на связь вышла девушка, которая как раз была в процессе получения убежища во Франции. У нее был совсем не ЛГБТ-кейс – дело в том, что она родила ребенка от отца-африканца. Дочка подвергалась такому немыслимому буллингу, начиная прямо с детского сада, что в итоге было решено уехать из страны. Оказавшись во Франции без знания языка, они стали искать кого-то, кто помог бы им перевести часть необходимых для получения статуса беженца документов, а заодно и просто разобраться в некоторых повседневных реалиях. Аня тогда уже неплохо говорила по-французски, а я попутно стала разбираться в тонкостях процедуры и в том, как правильно составлять «историю своих бедствий».
История – документ, занимающий от 2 до 20 и больше, страниц, – ключевой элемент в досье будущего беженца. Как говорит Аня, многим отказывают в убежище именно из-за слишком сухо написанной истории. «Мы все привыкли, что в России ЛГБТКИ-людей могут спокойно оскорблять прямо на улице, выкрикивать что-то в их адрес, унижать, и поэтому зачастую те, кто претендуют на статус беженца, совсем не говорят в своих историях о таких вещах – им кажется это привычной мелочью. Они могут рассказывать о нападениях, о проблемах с полицией, и все это тоже важно, но для французов самым главным показателем притеснений является то, что ЛГБТКИ-человек, фактически, нигде не может быть собой, даже в своем доме, и постоянно подвергается давлению – со стороны прохожих, соседей, родственников. Об этом очень важно писать в истории и говорить на интервью».
При этом того, что принято считать неоспоримыми доказательствами – справок о побоях или заявлений об отказе в возбуждении уголовного дела – может и вовсе не быть, а заявитель все равно имеет шансы получить защиту. Саша добавляет, что OFPRA – Французский офис защиты беженцев и апатридов, который и принимает решения о присвоении статуса беженца, – руководствуется не столько юридическими, сколько французскими академическими традициями, по сути, требуя от просителя предоставить текст с определенной структурой и жесткой логикой и уметь его «защитить» – будто это не прошение об убежище, а диссертация или дипломная работа.
Вынесение решения о предоставлении статуса может занять много времени: в среднем OFPRA стремится укладываться в отведенные законом 9 месяцев, но бывает, что приходится ждать и дольше, и это порядком изматывает просителей. Большим плюсом является то, что сразу после присвоения статуса человек имеет право подать запрос на гражданство, а не ждать для этого несколько лет – главное, подтвердить свою «включенность» в общество: иметь работу, жилье и знать язык. Разобраться во всех тонкостях французского законодательства две подруги теперь помогают и другим ЛГБТКИ-мигрантам – не только из России или стран СНГ, но и из Африки и с Ближнего Востока.
Сейчас Саша готовится стать социальным работником, а Аня учится в магистратуре в Высшей школе социальных наук. Саша совсем не планирует возвращаться в Россию или навещать ее. «Не знаю, разве что Аня решит туда заглянуть – чтобы ужаснуться, и поскорее вернуться обратно, – смеется Саша, – я же пока хочу попутешествовать по Франции: здесь так много всего, что стоит посмотреть». «Я бы хотела навестить своих родственников, которые по разным причинам уже не могут путешествовать, – говорит Аня, – ну и, может, когда-нибудь я вернусь в страну, будучи «вооруженной» знаниями об общественной деятельности и работе европейских НКО, чтобы применить все это в России. А так… Франция, конечно, не идеальная страна «розовых пони», здесь много проблем и для ЛГБТКИ-людей. Но их, по крайней мере, пытаются решить: есть масса общественных организаций, помогающих представителям сообщества. В целом, на нашей стороне стоит и государство, и полиция, так что мы не остаемся одни лицом к лицу со своими проблемами. К сожалению, в России дела обстоят совсем иначе».
первая часть https://spid.center/ru/articles/1874
вторая часть https://spid.center/ru/articles/1883
третья часть https://spid.center/ru/articles/1898
алсо, этот сайт скоро заблокируют ркн
вторая часть https://spid.center/ru/articles/1883
третья часть https://spid.center/ru/articles/1898
алсо, этот сайт скоро заблокируют ркн
>надеяться в будущем завести детей
Но как?
>других дискриминируемых групп, от матерей-одиночек до мигрантов, постоянно ухудшается
Что за хуйню они несут? Мигрантам тут заебись, матерей-одиночек тоже не притесняют.
Усыновить из других стран СНГ например. Рашку не в счет, тут сироты будут подыхать из-за "закона подлецов"
Ясно. Ну ты тут сиди на заднице ровно, раз тут так хорошо.
>Куда бежать гетеросекам?
К нашему шалашу
К нашему шалашу
Мы с женой практикуем свинг
Мы за свободные отношения, а нас пидорашки и ватники обзывают куколдами и шлюхами. Но ведь это не так!
Куда нам податься?
Ты о чем вообще? Еще раз - в каком месте мигрантов тут притесняют? Не дают им на халяву много денег?
А с матерями-одиночками что? У них отбирают детей, запрещают работать, срут им под дверь? Или просто с презрением относятся к людям, не способным использовать презервативы, абортарии, наконец просто подумать о последствиях своих действий?
Да и вообще РФ - лучшая страна в мире. Мигрантов тут не притесняют, интернет тут не блокируют, матерям одиночкам тут заебись и 21к человек каждый год не суицидятся.
+15
Ты о чем вообще? Еще раз - в каком месте мигрантов тут притесняют? Не дают им на халяву много денег?
А с матерями-одиночками что? У них отбирают детей, запрещают работать, срут им под дверь? Или просто с презрением относятся к людям, не способным использовать презервативы, абортарии, наконец просто подумать о последствиях своих действий?
Тут всем плохо. Чем мигрантам хуже чем не мигрантам, кроме очевидного - отсутствия родни, жилья, плохого знания языка?
Да и вообще РФ - лучшая страна в мире. Мигрантов тут не притесняют, интернет тут не блокируют, матерям одиночкам тут заебись и 21к человек каждый год не суицидятся.
+15
+15
>других дискриминируемых групп, от матерей-одиночек до мигрантов, постоянно ухудшается
Согласен. Например, мне совсем не нравится, что дискриминируют вредных для политики Кремля националистов, таких как Дёмушкин, и бросают их по липовым обвинениям "за репост". Рад, что ты согласен со мной.
Согласен. Например, мне совсем не нравится, что дискриминируют вредных для политики Кремля националистов, таких как Дёмушкин, и бросают их по липовым обвинениям "за репост". Рад, что ты согласен со мной.
Пообщался с правой публикой вконтакте.
Мол, ну чё, какой прот пьёшь, какую фарму предпочитаешь, смотрел ли последний ролик Тесака...
Ну а дальше - НАЧАЛОСЬ.
Я уже успел забыть чем кончаются все длинные разговоры с правыми, поэтому был шокирован.
Но именно за счёт этого шока много понял.
После долгого времени отсутствия в правом дискурсе правизна отчётливо заметна издалека, и уже не кажется чем-то нормальным.
Чтобы определить, является ли человек правым, нужно с ним просто поговорить.
Рано или поздно разговор сползёт на тему гомосексуализма.
Потом сползёт на тему гомосексуальных шуточек, т.е. проекций ("а вот Вася-то, небось, хе-хе, втайне хочет этого самого, хе-хе").
Потом сползёт на тему "шутливых" гомосексуальных приставаний "понарошку".
Если встреча оффлайновая и с алкоголем, то персонаж начинает распускать руки.
Это не то чтобы неприятно (я не ханжа и уж точно не гомофоб), но забавляет, потому что повторяется с железной неотвратимостью каждый раз при контакте с правой средой.
Для правых это тема основная, как заноза, которая всё время чешется.
Невроз на базе анально-удерживающего импульса про Фрейду.
Правый дискурс - это сублимация гей-недоёба.
Мы это в 2007 году распознали, и убежали из правого дискурса как из петушиного барака.
И вот сейчас я щаз как будто снова попал в 2005-2007 гг., в среду правых.
Ощущение: как будто зашёл в гей-клуб, где любой разговор - лишь длинный обходной путь, цель которого - под благовидным предлогом залезть тебе в трусы.
При этом, что характерно - БЕЗ ПРОДОЛЖЕНИЯ.
Правая тема - это гей-петтинг без гей-секса, возбуждение без разрядки.
Потому что на разрядку наложено табу - мол, "мы же не пидары".
Именно отсутствие разрядки делает правых такими агрессивными.
И тут спорт очень в тему - это хорошая сублимация, сбрасывает напряжение, да и бодибилдинг начинался как гей-субкультура.
Вот "пидар" Лимонов. Сосал хуй у негра, написал об этом в книжке. Хобби: соблазнять элитных альфа-самок пачками.
А вот "натурал" Марцинкевич. Борется за гетеросексуальность. Хобби: лапать пацанов, обливать их мочой, совать в рот резиновую пипиську.
Ролики Марцинкевича выглядят как будто они сняты гей-БДСМ сайтом.
Правые находятся в этой среде постоянно, поэтому уже "принюхались".
Ну, как если человек долго не мылся, то перестаёт замечать собственную вонь.
Однако человек со стороны моментально распознаёт в любой правой тусе гей-клуб.
Первая реакция американцев на ролики Тесака: "фу, гомосятина, противно".
Один из пиндосов так охарактеризовал оккупайцев: "низкосеротониновые геи".
Это попадание в десятку, ИМХО. А почему низкосеротониновые? Потому что нет разрядки.
Получается что правая тема - это такой ислам наоборот.
В исламе куча запретов на секс, и фрустрированные хачи сублимируют эту тему в "джихад".
У правых то же самое, но только на гей-почве.
Поскольку геев значительно меньше, чем натуралов, правый дискурс в России менее популярен, чем джихадизм - в исламских странах.
Кстати, это объясняет, почему у Марцинкевича меньше поддержки, чем у Навального: национализм интересует всех русских вне зависимости от ориентации, а вот целование пиписьки - вещь сугубо нишевая, на любителя.
В общем, шутки-шутками, а вся эта тема про тотальное гомство правых - всерьёз.
Стоит поговорить с правым несколько часов - и он обязательно попытается залезть к вам в трусы.
Если не попытается - значит вы уже так к этому привыкли, что уже не замечаете.
Геев спешу разочаровать - после залезания в трусы продолжения не ждите.
Правые ловят парней на улице, лапают их, тискают за жопу - и отпускают, так и не выебав. Нехорошо.
Число россиян, желающих получить убежище в США, побило рекорд 24-летней давности, сообщает «Радио Свобода».
По последним данным на конец сентября 2017 года, Служба гражданства и иммиграции США (U.S. Citizenship and Immigration Services, USCIS) получила 2664 прошения от россиян за год. Это на 39 процентов больше, чем годом ранее. Также был побит рекорд 1994 года, когда американские иммиграционные службы зарегистрировали 2127 таких заявлений от россиян.
USCIS не раскрываетпричины, по которым граждане России желают переехать в Штаты. Согласно закону, убежище может быть предоставлено человеку в случае, если его преследуют или у него есть основания опасаться преследования на родине из-за его расы, национальности, религиозной принадлежности, принадлежности к какой-либо социальной группе или из-за политических взглядов.